Сказка 1001 ночь. 064. Повесть о царе Шахрамате, сыне его Камар-аз-Замане и царевне Будур
Читать сказки онлайн / Сказки 1001 ночь
Ночь, дополняющая до ста семидесяти Когда же настала ночь, дополняющая до ста семидесяти, Шахразада сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что был в древние времена и минувшие века и столетия царь, которого звали царь Шахраман. И был он обладателем большого войска и челяди и слуг, но только велики сделались его годы, и кости его размякли, и не было послано ему ребенка.
И он размышлял про себя и печалился и беспокоился и пожаловался на это одному из своих везирей и сказал: "Я боюсь, что, когда умру, царство погибнет, так как я не найду среди моих потомков кого-нибудь, чтобы управлять им после меня". И тот везирь отвечал ему: "Быть может, Аллах совершит впоследствии нечто; положись же на Аллаха, о царь, и взмолись к нему".
И царь поднялся, совершил омовение и молитву в два раката и воззвал к великому Аллаху с правдивым намерением, а потом он призвал свою жену на ложе и познал ее в это же время, и она зачала от него, по могуществу Аллаха великого.
А когда завершились ее месяцы, она родила дитя мужского пола, подобное луне в ночь полнолуния, и царь назвал его Камар-аз-Заманом [209] и обрадовался ему до крайней степени. И он кликнул клич, чтобы город украсили, и город был украшен семь дней, и стучали в барабаны и били в литавры. А младенцу царь назначил кормилиц и нянек, и воспитывался он в величии и неге, пока не прожил пятнадцать лет. И он превосходил всех красотою и прелестью и стройностью стана и соразмерностью, и отец любил его и не мог с ним расстаться ни ночью, ни днем.
И отец мальчика пожаловался одному из своих везирей на великую любовь свою к сыну и сказал: "О везирь, поистине я боюсь, что дитя мое, Камар-аз-Замана, постигнут удары судьбы и случайности, и хочу я женить его в течение моей жизни". - "Знай, о царь, - ответил ему везирь, - что жениться значит проявить благородство нрава, и правильно будет, чтобы ты женил твоего сына, пока ты жив, раньше, чем сделаешь его султаном".
И тогда царь Шахраман воскликнул: "Ко мне моего сына Камар-аз-Замана!" И тот явился, склонив голову к земле от смущения перед своим отцом. И отец сказал ему: "О Камар-аз-Заман, я хочу тебя женить и порадоваться на тебя, пока я жив", - а юноша ответил: "О батюшка, знай, что нет у меня охоты к браку и душа моя не склонна к женщинам, так как я нашел много книг и рассуждений об их коварстве и вероломстве. И поэт сказал:
А коли вы спросите о женах, то истинно
Я в женских делах премудр и опытен буду.
И если седа глава у мужа иль мало средств,
Не будет тогда ему в любви их удела.
А другой сказал:
Не слушайся женщин - вот покорность прекрасная,
Несчастлив тот юноша, что женам узду вручил:
Мешают они ему в достоинствах высшим стать,
Хотя бы стремился он к науке лет тысячу".
А окончив свои стихи, он сказал: "О батюшка, брак - нечто такое, чего я не сделаю никогда, хотя бы пришлось мне испить чашу гибели".
И когда султан Шахраман услышал от своего сына такие слова, свет стал мраком перед лицом его, и он сильно огорчился..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят первая ночь
Когда же настала сто семьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царь Шахраман услышал от своего сына такие слова, свет стал мраком перед лицом его, и он огорчился, что его сын Камар-аз-Заман не послушался, когда он посоветовал ему жениться. Но из-за сильной любви к сыну он не пожелал повторить ему эти речи и гневить его, а, напротив, проявил заботливость и оказал ему уважение и всяческую ласку, которой можно привлечь любовь к сердцу. А при всем этом Камар-аз-Заман каждый день становился все более красив, прелестен, изящен и изнежен.
И царь Шахраман прождал целый год и увидел, что тот сделался совершенен по красноречию и прелести, и люди теряли из-за него честь. Все веющие ветры разносили его милости, и стал он в своей красоте искушением для влюбленных и по своему совершенству - цветущим садом для тоскующих. Его речи были нежны, и лицо его смущало полную луну, и был он строен станом, соразмерен, изящен и изнежен, как будто он ветвь ивы или трость бамбука. Его щека заменяла розу и анемон, а стан его - ветку ивы, и черты его были изящны, как сказал о нем говоривший:
Явился он, и сказали: "Хвала творцу!"
Прославлен тот, кем он создан столь стройным был"
Прекрасными всеми всюду владеет он,
И все они покоряться должны ему,
Слюна его жидким медом нам кажется,
Нанизанный ряд жемчужин - в устах его.
Все прелести он присвоил один себе
И всех людей красотою ума лишил.
Начертано красотою вдоль щек его:
"Свидетель я, - нет красавца опричь его".
А когда Камар-аз-Заману исполнился еще один год, его отец призвал его к себе и сказал ему; "О дитя мое, не выслушаешь ли ты меня?" И Камар-аз-Заман пал на Землю перед своим отцом из почтительного страха перед ним, и устыдился и воскликнул: "О батюшка, как мне тебя не выслушать, когда Аллах мне велел тебе повиноваться и не быть ослушником?"
"О дитя мое, - сказал ему тогда царь Шахраман, - Знай, что я хочу тебя женить и порадоваться на тебя при жизни и сделать тебя султаном в моем царстве прежде моей смерти".
И когда Камар-аз-Заман услышал это от своего отца, он ненадолго потупил голову, а потом поднял ее и сказал: "О батюшка, такое я не сделаю никогда, хотя бы пришлось мне испить чашу гибели. Я знаю и уверен, что великий Аллах вменил мне в обязанность повиноваться тебе, но, ради Аллаха, прошу тебя, не принуждай меня к браку и не думай, что я женюсь когда-либо в моей жизни, так как я читал книги древних и недавно живших и осведомлен о том, какие их постигли от женщин искушения, бедствия и беспредельные козни, и о том, что рассказывают про их хитрости. А как прекрасны слова поэта:
Распутницей кто обманут,
Тому не видать свободы,
Хоть тысячу он построит
Покрытых железом замков.
Ведь строить их бесполезно,
И крепости не помогут,
И женщины всех обманут
Далеких так же, как близких,
Они себе красят пальцы
И в косы вплетают ленты
И веки чернят сурьмою,
И пьем из-за них мы горесть,
А как прекрасны слова другого:
Право, женщины, если даже звать к воздержанию их,
Кости мертвые, что растерзаны хищным ястребом.
Ночью речи их и все тайны их тебе отданы,
А наутро ноги и руки их не твои уже.
Точно хан [210] они, где ночуешь ты, а с зарей - в пути,
И не знаешь ты, кто ночует в нем, когда нет тебя".
Услышав от своего сына Камар-аз-Замана эти слова и поняв эти нанизанные стихи, царь Шахраман не дал ему ответа вследствие своей крайней любви к нему и оказал ему еще большую милость и уважение.
И собрание разошлось в тот же час, и, после того как собрание было распущено, царь позвал своего везиря и уединился с ним и сказал ему: "О везирь, поведай мне, как мне поступить с моим сыном Камар-аз-Заманом, как женить его..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят вторая ночь
Когда же настала сто семьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь потребовал к себе везиря и уединился с ним и сказал ему: "О везирь, скажи мне, как мне поступить с моим сыном Камар-аз-Заманом. Я спросил у тебя совета насчет его брака, и это ты мне посоветовал его женить, прежде чем я сделаю его султаном. Я говорил с сыном о браке много раз, но он не согласился со мною; посоветуй же мне теперь, о везирь, что мне делать?" - "О царь, - ответил везирь, - потерпи еще год, а потом, когда ты захочешь заговорить с твоим сыном об этом деле, не говори тайком, но заведи с ним речь в день суда, когда все везири и эмиры будут присутствовать и все войска будут стоять тут же. И когда эти люди соберутся, пошли в ту минуту за твоим сыном Камар-аз-Заманом и вели ему явиться, а когда он явится, скажи ему о женитьбе в присутствии везирей и вельмож и обладателей власти. Он обязательно устыдится и не сможет тебе противоречить в их присутствии".
Услышав от своего везиря эти слова, царь Шахраман обрадовался великою радостью и счел правильным его мнение и наградил его великолепным платьем. И царь Шахраман не говорил со своим сыном Камар-аз-Заманом год о женитьбе. И с каждым днем из дней, что проходили над ним, юноша становился все более красив, прекрасен, блестящ и совершенен, и достиг он возраста близкого к двадцати годам, и Аллах облачил его в одежду прелести и увенчал его венцом совершенства. И око его околдовывало сильнее, чем Харут [211], а игра его взора больше сбивала с пути, чем Тагут [212]. Его щеки сияли румянцем, и веки издевались над острорежущим, а белизна его лба говорила о блестящей луне, и чернота волос была подобна мрачной ночи. Его стан был тоньше летучей паутинки, а бедра тяжелее песчаного холма; вид его боков возбуждал горесть, и стан его сетовал на тяжесть бедер, и прелести его смущали род людской, как сказал о нем кто-то из поэтов в таких стихах:
Я щекой его и улыбкой уст поклянусь тебе
И стрелами глаз, оперенными его чарами"
Клянусь мягкостью я боков его, острием очей,
Белизной чела и волос его чернотой клянусь.
И бровями теми, что сон прогнали с очей моих,
Мною властвуя запрещением и велением,
И ланиты розой и миртой нежной пушка его,
И улыбкой уст и жемчужин рядом во рту его,
И изгибом шеи и дивным станом клянусь его,
Что взрастил гранатов плоды своих на груди его,
Клянусь бедрами, что дрожат всегда, коль он движется,
Иль спокоен он, клянусь нежностью я боков его;
Шелковистой кожей и живостью я клянусь его,
И красою всей, что присвоена целиком ему,
И рукой его, вечно щедрою, и правдивостью
Языка его, и хорошим родом, и знатностью.
Я клянусь, что мускус, дознаться коль, - аромат его,
И дыханьем амбры нам веет ветер из уст его.
Точно так же солнце светящее не сравнится с ним,
И сочту я месяц обрезком малым ногтей его".
И затем царь Шахраман слушал речи везиря еще год, пока не случился день праздника..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят третья ночь
Когда же настала сто семьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шахраман послушался совета везиря и ждал еще год, пока не случился день праздника. И пришел день суда, и зал собраний царя наполнился тогда эмирами, везирями, вельможами царства и воинами и людьми власти, а затем царь послал За своим сыном Камар-аз-Заманом, и тот, явившись, три раза поцеловал землю меж рук своего отца и встал перед ним, заложив руки за спину.
И его отец сказал ему: "Знай, о дитя мое, что я послал за тобой и велел тебе на сей раз явиться в это собрание, где присутствуют перед нами все вельможи царства, только для того, чтобы дать тебе одно приказание, насчет которого ты мне не прекословь. А именно: ты женишься, ибо я желаю женить тебя на дочери какого-нибудь царя и порадоваться на тебя прежде моей смерти".
Услышав это от своего отца, Камар-аз-Заман опустил ненадолго голову к земле, а затем поднял голову к отцу, и его охватили в эту минуту безумие юности и глупость молодости, и он воскликнул: "Что до меня, то я никогда не женюсь, хотя бы мне пришлось испить чаши гибели, а что касается тебя, то ты старец великий по годам, но малый по уму! Разве ты не спрашивал меня о браке раньше сегодняшнего дня уже дважды, кроме этого раза, а я не соглашался на это?"
Потом Камар-аз-Заман разъединил руки, заложенные за спину, и засучил перед своим отцом рукава до локтей, будучи гневен, и сказал своему отцу много слов, и сердце его волновалось, и его отец смутился, и ему стало стыдно, так как это случилось перед вельможами его царства и воинами, присутствовавшими на празднике. А потом царя Шахрамана охватила ярость царей, и он закричал на своего сына, так что устрашил его, и крикнул невольникам, которые были перед ним, и сказал им: "Схватите его!"
И невольники побежали к царевичу, обгоняя друг друга, и схватили его и поставили перед его отцом, и тот приказал скрутить ему руки, и Камар-аз-Замана скрутили и поставили перед царем, и он поник головой от страха и ужаса, и его лоб и лицо покрылись жемчугом испарины, и сильное смущение и стыд охватили его.
И тогда отец стал бранить и ругать его и воскликнул: "Горе тебе, о дитя прелюбодеяния и питомец бесстыдства! Как может быть таким твой ответ мне перед моей стражей и воинами! Но тебя еще до сих пор никто не проучил..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят четвертая ночь
Когда же настала сто семьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шахраман сказал своему сыну Камар-аз-Заману: "Как может быть таким твой ответ мне перед моей стражей и воинами! Но тебя еще до сих пор никто не проучил! Разве ты не знаешь, что если бы поступок, который совершен тобою, исходил от простолюдина из числа простых людей, Это было бы с его стороны очень гадко?"
Потом царь велел своим невольникам развязать скрученного Камар-аз-Замана и заточить его в одной из башен крепости. Тогда его взяли и отвели в древнюю башню, где была разрушенная комната, а посреди комнаты был развалившийся старый колодец. И комнату подмели и вытерли там пол и поставили в ней для Камар-азЗамана ложе, а на ложе ему постлали матрас и коврик и положили подушку и принесли большой фонарь и свечу, так как в этой комнате было темно днем.
А затем невольники ввели Камар-аз-Замана в это помещение и у дверей комнаты поставили евнуха. И Камараз-Заман поднялся на ложе, с разбитым сердцем и печальной душой, и он упрекал себя и раскаивался в том, что произошло у него с отцом, когда раскаяние было ему бесполезно. "Прокляни, Аллах, брак и девушек и обманщиц женщин! - воскликнул он. - О, если бы я послушался моего отца и женился! Поступи я так, мне было бы лучше, чем в этой тюрьме".
Вот что было с Камар-аз-Заманом. Что же касается его отца, то он пребывал на престоле своего царства остаток дня, до времени заката, а затем уединился с везирем и сказал ему: "Знай, о везирь, ты был причиной всего того, что произошло между мной и моим сыном, так как ты посоветовал мне то, что посоветовал. Что же ты посоветуешь мне делать теперь?" - "О царь, - ответил ему везирь, - оставь твоего сына в тюрьме на пятнадцать дней, а потом призови его к себе и вели ему жениться: он не будет тебе больше противоречить..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят пятая ночь
Когда же настала сто семьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь сказал царю Шахраману: "Оставь твоего сына в тюрьме на пятнадцать дней, а потом призови его к себе и вели ему жениться: он не будет тебе больше противоречить".
И царь последовал совету везиря. Он пролежал эту ночь с сердцем, занятым мыслью о сыне, так как любил его великой любовью, ибо не было у него другого ребенка. А к царю Шахраману всякую ночь приходил сон только тогда, когда он клал руку под голову своему сыну Камар-аз-Заману. И царь провел эту ночь с умом расстроенным из-за сына, и он ворочался с боку на бок, точно лежал на углях дерева - гада [213], и его охватило беспокойство, и сон не брал его всю эту ночь. И глаза его пролили слезы, и он произнес такие стихи:
"Долга надо мною ночь, а сплетники дремлют.
"Довольно тебе души, разлукой смущенной,
Я молвил (а ночь моя еще от забот длинней),
Ужель не вернешься ты, сияние утра?
И слова другого:
Как заметил я, что Плеяд глаза сном смежаются,
И укрылся звезда Севера дремотой,
А Медведица в платье горести обнажила лик,
Тотчас понял я, что свет утренний скончался",
Вот что было с царем Шахраманом. Что же касается Камар-аз-Замана, то когда пришла к нему ночь, евнух подал ему фонарь, зажег для него свечу и вставил ее в подсвечник, а потом он подал ему кое-чего съестного, и Камар-аз-Заман немного поел. И он принялся укорять себя за то, что был невежой по отношению к отцу, и сказал своей душе: "О душа, разве ты не знаешь, что сын Адама - заложник своего языка и что именно язык человека ввергает его в гибель?"
А потом глаза его пролили слезы, и он заплакал о том, что совершил. С болящей душой и расколовшимся сердцем он до крайности раскаивался в том, как он поступил по отношению к отцу, и произнес:
"Знай: смерть несут юноше оплошности уст его,
Хотя не погибнет муж, оплошно ступив ногой,
Оплошность из уст его снесет ему голову,
А если споткнется он, - здрав будет со временем",
А когда Камар-аз-Заман кончил есть, он потребовал, чтобы ему вымыли руки, и невольник вымыл ему руки после еды, и затем Камар-аз-Заман поднялся и совершил предзакатную и ночную молитву [214] и сел..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят шестая ночь
Когда же настала сто семьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман, сын царя Шахрамана, совершил предзакатную и ночную молитву и сидел на ложе, читая Коран. Он прочел главы "О корове", "Семейство Имрана", "Я-Син", "Ар-Рахман", "Благословенна власть", "Чистосердечие" и "Главы-охранительницы" и закончил молением и возгласом: "У Аллаха ищу защиты!"
А потом он лег на ложе, на матрас из мадинского атласа, одинаковый по обе стороны и набитый иракским шелком, а под головой у него была подушка, набитая перьями страуса. И когда он захотел лечь, он снял верхнюю одежду и, освободившись от платья, лег в рубахе из тонкой вощеной материи, а голова его была покрыта голубой мервской повязкой. И в тот час этой ночи Камараз-Заман стал подобен луне, когда она бывает полной в четырнадцатую ночь месяца. Потом он накрылся шелковым плащом и заснул, и фонарь горел у него в ногах, а свеча горела над его головой, и он спал до первой трети ночи, не зная, что скрыто для него в неведомом и что ему предопределил ведающий сокровенное.
И случилось по предопределенному велению и заранее назначенной судьбе, что эта башня и эта комната были старые, покинутые в течение многих лет. И в комнате был римский колодец, где пребывала джинния, которая жила в нем. А звали ее Маймуна, и была она из потомства Иблиса проклятого и дочерью Димирьята, одного из знаменитых царей джиннов..."
И Шахразаду застигло утро, в она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят седьмая ночь
Когда же настала сто семьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что эту джиннию звали Маймуна, и была она дочерью Димирьята, одного из знаменитых царей [215] джиннов.
И когда Камар-аз-Заман проспал до первой трети ночи, эта ифритка поднялась из римского колодца и направилась к небу, чтобы украдкой подслушивать [216], и, оказавшись на верху колодца, она увидела свет, который горел в башне, в противность обычаю. А ифритка эта жила в том месте долгий срок лет, и она сказала про себя: "Я ничего такого здесь раньше не видела", - и, увидев свет, она изумилась до крайности, и ей пришло на ум, что этому обстоятельству непременно должна быть причина.
И она направилась в сторону этого света и, увидев, что он исходит из комнаты, подошла к ней и увидала евнуха, который спал у дверей комнаты. А войдя в комнату, она нашла там поставленное ложе и на нем спящего человека, и свеча горела у него в головах, а фонарь горел у его ног. И ифритка Маймуна подивилась этому Свету и мало-помалу подошла к нему и, опустив крылья, встала у ложа.
Она сняла плащ с лица Камар-аз-Замана и взглянула на него и некоторое время стояла, ошеломленная его красотою и прелестью, и оказалось, что сияние его лица сильнее света свечки, и лицо его мерцало светом, и глаза его, во сне, стали как глаза газели, и зрачки его почернели и щеки зарделись и веки расслабли, а брови изогнулись, как лук, и повеяло от него благовонным мускусом, как сказал о нем поэт:
Я лобзал его, и чернели томно зрачки его,
Искусители, и щека его алела.
О душа, коль скажут хулители, что красе его
Есть подобие, так скажи ты им: "Подайте!"
И когда ифритка Маймуна, дочь Димирьята, увидала его, она прославила Аллаха и воскликнула: "Благословен Аллах, лучший из творцов!" (А эта ифритка была из правоверных джиннов.) Она продолжала некоторое время смотреть в лицо Камар-аз-Замана, восклицая: "Нет бога, кроме Аллаха!" - и завидуя юноше, завидуя его красоте и прелести, и потом сказала про себя: "Клянусь Аллахом, я не буду ему вредить и никому не дам его обидеть и выкуплю его от всякого зла! Поистине, это красивое лицо достойно лишь того, чтобы на него смотрели и прославляли за него Аллаха. Но как могло случиться, что родные положили его в это разрушенное место; если бы к нему сейчас явился кто-нибудь из наших маридов, он наверное погубил бы "его".
Потом ифритка склонилась над Камар-аз-Заманом и поцеловала его между глаз, а после этого она опустила плащ ему на лицо и, накрыв его, распахнула крылья и полетела в сторону неба. Она вылетела из-под сводов той комнаты и продолжала лететь по воздуху, поднимаясь ввысь, пока не приблизилась к нижнему небу [217]. И вдруг она услыхала хлопанье крыльев в воздухе и направилась на этот шум. И когда она приблизилась, то оказалось, что Это ифрит, которого звали Дахнаш, и Маймуна низверглась на него, как низвергается ястреб.
И когда Дахнаш почуял ее и узнал, что это Маймуна, дочь царя джиннов, он испугался, и у него затряслись поджилки. И он попросил у нее защиты и сказал ей: "Заклинаю тебя величайшим, благороднейшим именем, и вышним талисманом, что вырезан на перстне Сулеймана [218], будь со мною мягкой и не вреди мне!"
И Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, и сердце ее сжалилось над ним, и она сказала: "Ты заклинаешь меня, о проклятый, великою клятвой, но я не отпущу тебя, пока ты не расскажешь, откуда ты сейчас прилетел". - "О госпожа, - ответил ифрит, - знай, что прилетел я из крайних городов Китая и с внутренних островов. Я расскажу тебе о диковине, которую я видел в эту ночь, и если ты найдешь, что мои слова - правда, позволь мне лететь своей дорогой и напиши мне твоей рукой свидетельство, что я твой вольноотпущенник, чтобы мне не причинил зла никто из племени джиннов летающих, вышних, нижних или ныряющих".
И Маймуна спросила его: "Что же ты видел этой ночью, о лжец, о проклятый? Рассказывай и не лги мне, желая спастись от меня своей ложью. Клянусь надписью, вырезанной в гнезде перстня Сулеймана ибн Дауда, - мир с ними обоими! - если твои слова не будут правдивы, я вырву тебе перья своей рукой, порву твою кожу и переломаю тебе кости!" И ифрит Дахнаш, сын Шамхураша крылатого, ответил ей; "Я согласен, о госпожа, на это условие..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят восьмая ночь
Когда же настала сто семьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло меня, о счастливый царь, что Дахнаш ответил Маймуне: "Я согласен, о госпожа, на это условие, - а потом он сказал: - Знай, о госпожа, что этой ночью я улетел с внутренних островов в землях китайских (а это земля царя аль-Гайюра, владыки островов и земель и семи дворцов). И у этого Варя я видел дочку, лучше которой не сотворил Аллах в ее время. Я не могу тебе описать ее, так как мой язык не имеет сил, чтобы ее описать как должно, но я упомяну о некоторых ее качествах приблизительно. Ее волосы как ночь разлуки и расставанья, а лицо ее - точно дни единенья, и отлично описал ее тот, кто сказал:
Распустила три она локона из волос своих
Ночью темною и четыре ночи явила нам,
И к луне на небе лицом она обратилась,
И явила мне две луны она одновременно.
И нос ее - как острие полированного меча, а щеки - точно алое вино. Ее щеки похожи на анемон, и губы ее - точно кораллы или сердолик, ее слюна желаннее вина, и вкус ее погасит мучительный огонь. Ее языком движет великий разум и всегда готовый ответ, и грудь ее - искушение для тех, кто ее видит. Слава же тому, кто ее сотворил и соразмерил!
И две руки ее круглые и гладкие, как сказал о ней поэт, охваченный любовью:
И кисти, которые, браслетов не будь на них,
Текли бы из рукавов, как быстрый ручей течет.
А груди ее точно две шкатулки из слоновой кости, сиянье которых заимствуют луна и солнце. И живот у нее в свернутых складках, как складки египетских материи, расшитых парчой, и складки эти подобны бумажным свиткам. И доходит это все до тонкого стана, подобного призраку воображения, а он покоится на бедрах, похожих на кучи песку, и сажают они ее, когда она хочет встать, я пробуждают ее, когда она хочет спать, как сказал поэт (и хорошо сказал):
И бедра ее ко слабому прикрепились,
А бедра ведь те и к ней и ко мне жестоки.
Как вспомню я их, меня поднимут они тотчас,
Ее же они, коль встанет она, посадят.
И этот таз обременяет две ляжки, округленные и гладкие, а икры ее точно столбы из жемчуга, и все это носят ноги, тонкие и заостренные, как острие копья, - творение заботливого, судящего. И подивился я их малым размерам: как могут они носить то, что над ними? И я был краток в описании и кончаю его, боясь затянуть..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто семьдесят девятая ночь
Когда же настала сто семьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ифрит Дахнаш ибн Шамхураш говорил ифритке Маймуне: "И я был краток в описании ее, боясь его затянуть".
И, услышав описание этой девушки и ее красоты и прелести, Маймуна изумилась, а Дахнаш сказал ей: "Поистине, отец этой девушки могучий царь, витязь нападающий, погружающийся в шум битв и ночью и днем. И не страшится он смерти и не боится кончины, ибо он жестокий несправедливец и мрачный видом покровитель.
Он обладает войсками и отрядами, областями, островами, городами и домами, и зовут его царь аль-Гайюр, владыка островов, морей и семи дворцов. И любил он свою дочь, ту девушку, которую я описал тебе, сильной любовью. Из-за своей любви к ней он свез к себе богатства всех царей и построил ей семь дворцов - каждый дворец особого рода: первый дворец из хрусталя, второй - из мрамора, третий - из китайского железа, четвертый дворец - из руд и драгоценных камней, пятый - из глины, разноцветных агатов и алмазов, шестой дворец - из серебра и седьмой - из золота.
И он наполнил эти семь дворцов разнообразными, роскошными коврами из шелка, золотыми и серебряными сосудами и всякой утварью, которая нужна царям. И он приказал своей дочери жить в каждом из этих дворцов часть года, а затем переезжать в другой дворец. А имя ее - царевна Будур [219].
И когда красота царевны сделалась знаменита и молва о ней распространилась по странам, все цари стали посылать к ее отцу, сватая у него девушку. И отец советовался с нею и склонял ее к замужеству, но разговоры о замужестве были ей отвратительны. И она говорила своему отцу: "О батюшка, нет у меня никакой охоты выходить замуж. Я госпожа, правительница и царица, и правлю людьми и не хочу мужчины, который будет править мною".
И всякий раз, как она отказывалась выйти замуж, желание сватавшихся все увеличивалось. И тогда все цари внутренних островов Китая принялись посылать ее отцу подарки и редкости и писать ему относительно брака с нею. И отец много раз советовал ей выйти замуж, по девушка прекословила ему и была с ним дерзка, и разгневалась на него и сказала: "О батюшка, если ты еще раз заговоришь со мной о замужестве, я пойду в комнату, возьму меч и воткну его рукояткой в землю, а острие я приложу к животу и обопрусь на него, так что оно выйдет из моей спины, и убью себя".
И когда отец услышал от дочери эти слова, свет стал мраком пред лицом его, и сердце его загорелось из-за дочери великим огнем. Он испугался, что она убьет себя, и не знал, как быть с нею и с царями, которые к ней посватались.
"Если уж тебе никак не выйти замуж, воздержись от того, чтобы входить и выходить", - сказал он ей, и затем ввел ее в комнату, заточил ее там и приставил, чтобы сторожить ее, десять старух управительниц. Он запретил ей появляться в тех семи дворцах и сделал вид, что гневен на нее, а ко всем царям он отправил письма и известил их, что разум девушки поражен бесноватостью. И сейчас год, как она в заточении".
А потом ифрит Дахнаш сказал ифритке Маймуне: "Я отправляюсь к ней каждую ночь, о госпожа, и смотрю на нее и наслаждаюсь ее лицом, и целую ее, спящую, меж глаз. Из за любви к ней я не причиняю ей вреда или обид и не сажусь на нее, так как ее юность прекрасна и прелесть ее редкостна и каждый, кто увидит ее, приревнует к самому себе. Заклинаю тебя, о госпожа, воротись со мною и посмотри на ее красоту, прелесть и стройность, и соразмерность, а после этого, если захочешь меня наказать и взять в плен, сделай это: ведь и приказ и запрет принадлежит тебе".
И ифрит Дахнаш поник головой и опустил крылья к земле, а ифритка Маймуна, посмеявшись над его словами и плюнув ему в лицо, сказала: "Что такое эта девушка, про которую ты говоришь? Она только черепок, чтобы мочиться! Фу! Фу! Клянусь Аллахом, я думала, что у тебя диковинное дело или удивительная история, о проклятый! А как же было бы, если бы ты увидел моего возлюбленного! Я сегодня ночью видела такого человека, что, если бы ты его увидел хоть во сне, ты бы наверное стал расслабленным и у тебя потекли бы слюни". - "А что за история с этим юношей?" - спросил ее Дахнаш.
И Маймуна сказала: "Знай, о Дахнаш, что с этим юношей случилось то же, что случилось с твоей возлюбленной, о которой ты говорил: его отец много раз приказывал ему жениться, а он отказывался, и когда он не послушался отца, тот рассердился и заточил его в башне, где я живу. И сегодня ночью я поднялась и увидала его". - "О госпожа, - сказал Дахнаш, покажи мне Этого юношу, чтобы я посмотрел, красивей ли он, чем моя возлюбленная, царевна Будур, или нет. Я не думаю, что найдется в теперешнее время подобный моей возлюбленной". - "Ты лжешь, о проклятый, о сквернейший из маридов и презреннейший из чертей! - воскликнула ифритка. - Я уверена, что не найдется подобного моему возлюбленному в этих землях..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до ста восьмидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до ста восьмидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ифритка Маймуна сказала ифриту Дахнашу: "Я уверена, что не найдется подобного моему возлюбленному в этих землях. Сумасшедший ты, что ли, что сравниваешь свою возлюбленную с моим возлюбленным?" - "Заклинаю тебя Аллахом, госпожа, полети со мной и посмотри на мою возлюбленную, а я вернусь с тобою и посмотрю на твоего возлюбленного", - сказал ей Дахнаш.
И Маймуна воскликнула: "Обязательно, о проклятый, ты ведь коварный черт! Но я полечу с тобой и ты полетишь со мной только с каким-нибудь залогом и с условием, что, если твоя возлюбленная, которую ты любишь и превозносишь сверх меры, окажется лучше моего возлюбленного, о котором я говорила и которого я люблю и превозношу, - этот залог будет тебе против меня. Но если окажется лучше мой возлюбленный, - залог будет мне против тебя".
"О госпожа, - отвечал ей ифрит Дахнаш, - я принимаю от тебя это условие и согласен на него. Отправимся со мною на острова". - "Нет! Место, где мой возлюбленный, ближе, чем место твоей возлюбленной, - сказала Маймуна. - Вот он, под нами. Спустись со мною, чтобы посмотреть на моего возлюбленного, а потом мы отправимся к твоей возлюбленной".
И Дахнаш сказал: "Внимание и повиновение!" - а затем они спустились вниз и сошли в круглое помещение, которое было в башне. И Маймуна остановила Дахнаша возле ложа и, протянув руку, подняла шелковое покрывало с лица Камар-аз-Замана, сына царя Шахрамана, и лицо его заблистало, засверкало, засветилось и засияло. И Маймуна взглянула на него и в тот же час и минуту обернулась к Дахнашу и воскликнула: "Смотри, о проклятый, и не будь безобразнейшим из безумцев! Мы - женщины, и он для нас искушение". [220]
И Дахнаш посмотрел на юношу и некоторое время его разглядывал, а потом он покачал головой и сказал Маймуне: "Клянусь Аллахом, госпожа, тебе простительно, но против тебя остается еще нечто другое: положение женщины не таково, как положение мужчины. Клянусь Аллахом, поистине твой возлюбленный более всех тварей сходен с моей возлюбленной по красоте и прелести, блеску и совершенству, и оба они как будто вместе вылиты в форме красоты".
И когда Маймуна услышала от Дахнаша эти слова, свет стал мраком пред лицом ее, и она ударила его крылом по голове крепким ударом, который едва не порешил его, так он был силен. А затем она воскликнула: "Клянусь светом лика его величия, ты сейчас же отправишься, о проклятый, и возьмешь твою возлюбленную, которую ты любишь, и быстро принесешь ее в это место, чтобы мы свели их обоих и посмотрели бы на них, когда они будут спать вместе, близко друг от друга. И тогда нам станет ясно, который из них красивее и прекраснее другого. А если ты, о проклятый, сейчас же не сделаешь того, что я тебе приказываю, я сожгу тебя моим огнем, и закидаю тебя искрами, и разорву тебя на куски, и разбросаю в пустынях, и сделаю тебя назиданием для оседлого и путешествующего". - "О госпожа, сказал Дахнаш, - я обязан сделать это для тебя, но я знаю, что моя возлюбленная красивее и усладигельнее".
После этого ифрит Дахнаш полетел, в тот же час и минуту, и Маймуна полетела с ним, чтобы стеречь его, и они скрылись на некоторое время, а потом оба прилетели, неся ту девушку.
А на ней была венецианская рубашка, тонкая, с двумя Золотыми каемками, и была она украшена диковинными вышивками, а по краям рукавов были написаны такие стихи:
Три вещи мешают ей прийти посетить наш дом
(Страшны соглядатаи и злые завистники):
Сиянье чела ее, и звон драгоценностей,
И амбры прекрасный дух, что в складках сокрыт ее.
Пусть скроет чело совсем она рукавом своим
И снимет уборы все, но как же ей с потом быть?
И Дахнаш с Маймуном до тех пор несли эту девушку, пока не опустили ее и не положили рядом с юношей Камар-аз-Заманом..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят первая ночь
Когда же настала сто восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что ифрит Дахнаш и ифритка Маймуна до тех пор несли царевну Будур, пока не опустились и не положили ее рядом с юношей Камар-аз-Заманом на ложе. И они открыли их лица, и оба более всех людей походили друг на друга, и были они словно двойники или несравненные брат и сестра, и служили искушением для богобоязненных, как сказал о них ясно говорящий поэт:
О сердце, одного красавца не любя,
Теряя разум в ласках и мольбах пред ним;
Полюби красавцев ты всех зараз - и увидишь ты:
Коль уйдет один, так другой придет тотчас к тебе,
А другой сказал:
Глаза мои видели, что двое лежат в пыли,
Хотел бы я, чтоб они на веки легли мои.
И Дахнаш с Маймуном стали смотреть на них, и Дахнаш воскликнул: "Клянусь Аллахом, хорошо, о госпожа! Моя любимая красивей!" - "Нет, мой возлюбленный красивей! - сказала Маймуна. - Горе тебе, Дахнаш, ты слеп глазами и сердцем и не отличаешь тощего от жирного. Разве сокроется истина? Не видишь ты, как он красив и прелестен, строен и соразмерен? Горе тебе, послушай, что я скажу о моем возлюбленном, и если ты искренно любишь ту, в кого ты влюблен, скажи про нее то, что я скажу о моем любимом".
И Маймуна поцеловала Камар-аз-Замана меж глаз многими поцелуями и произнесла такую касыду [221].
"Что за дело мне до хулителя, что бранит тебя?
Как утешиться, когда ветка ты, вечно гибкая?
Насурьмлен твой глаз, колдовство свое навевает он,
И любви узритской [222] исхода нет, когда смотрит он.
Как турчанки очи: творят они с сердцем раненым
Даже большее, чем отточенный и блестящий меч.
Бремя тяжкое на меня взвалила любви она,
Но, поистине, чтоб носить рубаху, я слишком слаб.
Моя страсть к тебе, как и знаешь ты, и любовь к тебе
В меня вложена, а любовь к другому - притворство лишь,
Но имей я сердце такое же, как твоя душа,
Я бы не был тонок и худ теперь, как твой гибкий стан,
О луна небес! Всею прелестью и красой ее
В описаниях наградить должно средь других людей.
Все хулители говорили мне: "Кто такая та,
О ком плачешь ты?" - и ответил я: "Опишите!" - им.
О жестокость сердца, ты мягкости от боков ее
Научиться можешь, и, может быть, станешь мягче ты"
О эмир, суров красоты надсмотрщик - глаза твои,
И привратник-бровь справедливости не желает знать.
Лгут сказавшие, что красоты все Юсуф [223] взял себе
Сколько Юсуфов в красоте твоей заключается!
Я для джиннов страшен, коль встречу их, но когда с тобой
Повстречаюсь я, то трепещет сердце и страшно мне"
И стараюсь я от тебя уйти, опасаясь глаз
Соглядатаев, но доколе мне принуждать себя?
Черны локоны и чело его красотой блестит,
И прекрасны очи, и стан его прям и гибок так".
И, услышав стихи Маймуны о ее возлюбленном, Дахнаш пришел в великий восторг и до крайности удивился..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят вторая ночь
Когда же настала сто восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда ифрит Дахнаш услышал стихи Маймуны, он затрясся от великого восторга и воскликнул: "Поистине, ты хорошо сказала о том, кого ты любишь и прекрасно описала его, и я тоже обязательно не пожалею стараний и, как могу, скажу что-нибудь о моей возлюбленной".
Потом Дахнаш подошел к девушке Будур, поцеловал ее меж глаз и, посмотрев на Маймуну и на Будур, свою возлюбленную, произнес такую касыду (а он сам себя не сознавал):
"За любовь к прекрасной хулят меня и бранят они
Ошибаются, по неведенью ошибаются!
Подари сближенье влюбленному! Ведь поистине,
Если вкусит он расставание, так погибнет он.
Поражен слезами, влюбившись, я, и силен их ток,
И как будто кровь из-под век моих изливается.
Не дивись тому, что испытывал я в любви своей,
Но дивись тому, что был узнан я, когда скрылись вы.
Да лишусь любви я, коль скверное я задумаю!
Пусть любовь наскучит, иль будет сердце неискренно!
И еще слова поэта:
Опустел их стан и жилища их в долине,
И повержен я, и элодей мой удалился.
Я пьян вином любви моей, и пляшет
В глазах слеза под песнь вожака верблюдов.
Я стремлюсь к счастью и близости, и уверен я,
Что блаженство я лишь в Будур найду счастливой.
Не знаю я, на что из трех стану сетовать,
Перечислю я, вот послушай, я считаю:
На глаза ее меченосные иль на стаи ее,
Что копье несет, иль кудрей ее кольчугу.
Она молвила (а я спрашивал о ней всякого,
Кого встречу я из кочевых и оседлых):
"Я в душе твоей, так направь же взор в ее сторону
И найдешь меня", - и ответил я: "Где дух мой?"
Услышав от Дахнаша эти стихи, Маймуна сказала: "Отлично, о Дахнаш, но кто из этих двух лучше?" - "Моя возлюбленная Будур лучше, чем твой возлюбленный", - ответил Дахнаш. И Маймуна воскликнула: "Ты лжешь, проклятый! Нет, мой возлюбленный лучше, чем твоя возлюбленная!" - "Моя возлюбленная лучше", - сказал Дахнаш. И они до тех пор возражали друг другу словами, пока Маймуна не закричала на Дахнаша и не захотела броситься на него.
И Дахнаш смирился перед нею и смягчил свои речи и сказал: "Пусть не будет тяжела для тебя истина! Прекратим твои и мои речи: каждый из нас свидетельствует, что его возлюбленный лучше, и оба мы отворачиваемся от слов другого. Нам нужен кто-нибудь, кто установит между нами решение, и мы положимся на то, что он скажет". - "Я согласна на это", - сказала Маймуна.
А затем она ударила рукой об землю, и оттуда появился ифрит - кривой, горбатый и шелудивый, с глазами, прорезанными на лице вдоль, а на голове у него было семь рогов и четыре пряди волос, которые спускались до пяток. Его руки были как вилы, ноги как мачты, и у него были ногти как когти льва и копыта как у дикого осла. И когда этот ифрит появился и увидал Маймуну, он поцеловал перед ней землю, а потом встал, заложив руки за спину, и спросил: "Что тебе нужно, о госпожа, о дочь царя?" - "О Кашкаш, - сказала она, - я хочу, чтобы ты рассудил меня с этим проклятым Дахнашем".
И затем она рассказала ему всю историю, с начала до конца, и тогда ифрит Кашкаш посмотрел на лицо этого юноши и на лицо той девушки и увидел, что они спят обнявшись и каждый из них положил руку под шею другого, и они сходны по красоте и одинаковы в прелести. И марид Кашкаш посмотрел на них и подивился их красоте и прелести, и, продлив свои взгляды на юношу и девушку, обернулся к Маймуне и произнес такие стихи:
"Посещай любимых, и пусть бранят завистники
Ведь против страсти помочь не может завистливый,
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюбленные, что в одной постели лежат вдвоем.
Обнялись они, и покров согласия объемлет их,
А подушку им заменяют плечи и кисти рун"
И когда сердца заключат с любовью союз навек
По холодному люди бьют железу, узнай, тогда,
И когда дружит хоть один с тобой, он прекрасный друг:
Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь.
О хулящие за любовь влюбленных, возможно ли
Исправление тех, у кого душа испорчена?
О владыка мой, милосердый бог, дай нам свидеться
Перед кончиною хоть на день один, на единственный!"
Потом ифрит Кашкаш обратился к Маймуне и Дахнашу и сказал им: "Клянусь Аллахом, если вы хотите истины, то я скажу, что оба они равны по красоте, прелести, блеску и совершенству, и отличить их можно только по полу - мужскому и женскому. Но у меня есть другой способ: разбудим одного из них так, чтобы другой не знал, и тот, кто загорится любовью к своему соседу, будет ниже его по красоте и прелести". - "Это мнение правильное!" - воскликнула Маймуна, а Дахнаш сказал:
"Я согласен на это!"
И тогда Дахнаш принял образ блохи и укусил Камар-аз-Замана, и тот вскочил со сна, испуганный..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят третья ночь
Когда же настала сто восемьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Дахнаш принял образ блохи и укусил Камар-аз-Захана, и тот вскочил со сна испуганный и стал драть ногтями укушенное место на шее, - так сильно оно горело. Он повернулся на бок и увидел, что ктото лежит с ним рядом, и дыхание его ароматнее благоухающего мускуса, а тело его мягче масла, и изумился Этому до пределов изумления.
И, поднявшись, он сел прямо и взглянул на то существо, которое лежало с ним рядом, и оказалось, что это девушка, точно бесподобная жемчужина или воздвигнутый купол, со станом как буква алиф [224], высокая ростом и выдающейся грудью и румяными щеками, как сказал про нее поэт:
Четыре здесь для того только собраны,
Чтоб сердце мое изранить и кровь пролить
Свет лба ее и мрак ночи кудрей ее,
И розы щек, и сиянье улыбки уст,
А вот слова другого:
Являет луну и гнется она, как ива,
Газелью глядит, а дышит как будто амброй.
И будто горе любит мое сердце
И в час разлуки с ним соединится.
И Камар-аз-Заман увидел Ситт Будур, дочь царя альГайюра, и увидел ее красоту и прелесть, когда она спала рядом с ним, и увидел на ней венецианскую рубашку (а девушка была без шальвар) и на голове ее - платок, обшитый золотой каймой и унизанный дорогими камнями, а в ушах ее - пару колец, светивших как звезды, и на шее - ожерелье из бесподобных жемчужин, которых не может иметь ни один царь. И он посмотрел на нее глазами, и ум его был ошеломлен.
И зашевелился в нем природный жар, и Аллах послал на него охоту к соитию, и юноша воскликнул про себя: "Что захотел Аллах, то будет, а чего не хочет он, того не будет!" А потом он протянул руку к девушке и, повернув ее, распустил ворот ее рубахи, и явилось ему ее тело, и он увидел ее груди, подобные двум шкатулкам из слоновой кости, и любовь его к ней еще увеличилась, и он почувствовал к ней великое желание.
И Камар-аз-Заман начал будить девушку, но она не просыпалась, так как Дахнаш отяжелил ее сон. И тогда Камар-аз-Заман принялся трясти ее и шевелить, говоря: "О любимая, проснись и посмотри, кто я, - я Камар-азЗаман!" Но девушка не пробудилась и не шевельнула головой.
И тогда Камар-аз-Заман подумал о ней некоторое время и сказал про себя: "Если мое спасенье правильно, то это та девушка, на которой мой родитель хочет меня женить, а прошло уже три года, как я отказываюсь от этого. Если хочет этого Аллах, когда придет утро, я скажу отцу: "Жени меня на ней, чтобы я ею насладился, и все тут..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят четвертая ночь
Когда же настала сто восемьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман сказал про себя: "Клянусь Аллахом, я утром скажу отцу: "Жени меня на ней, чтобы я насладился!" - и не дам пройти половине дня, как уже достигну с ней близости и буду наслаждаться ее прелестью и красотой".
Потом Камар-аз-Заман наклонился к Будур, чтобы поцеловать ее. И джинния Маймуна задрожала и смутилась, а ифрит Дахнаш, - тот взлетел от радости. Но затем Камар-аз-Заман, когда ему захотелось поцеловать девушку в рот, устыдился Аллаха великого и, повернув голову, отвратил от нее лицо и сказал своему сердцу: "Терпи!"
И он подумал про себя и сказал: "Я подожду, чтобы не оказалось, что мой отец, когда разгневался на меня я заточил меня в этом месте, привел ко мне эту девушку и велел ей спать со мной рядом, желая испытать меня ею. Он, может быть, научил ее, чтобы, когда я стану ее будить, она не спешила проснуться, и сказал ей: "Что бы ни сделал с тобой Камар-аз-Заман, - расскажи мне".
Или мой отец стоит где-нибудь, спрятавшись, чтобы смотреть на меня, когда я его не вижу, и видит все, что я делаю с этой девушкой, а утром он будет меня бранить и скажет мне: "Как ты говоришь: "Нет мне охоты жениться!" - а сам целовал эту девушку и обнимал ее?" Я удержу свою душу, чтобы не раскрылось мое сердце отцу, и правильно будет мне не касаться сейчас этой девушки и не смотреть на нее. Но только я возьму у нее что-нибудь, что будет у меня залогом и воспоминанием о ней, чтобы между нами остался какой-нибудь знак".
Потом Камар-аз-Заман поднял руку девушки и снял с ее маленького пальца перстень, который стоил много денег, так как камень его был из великих драгоценностей, и вокруг него были вырезаны такие стихи:
Не подумайте, что забыть я мог обещании;
Сколько времени вы бы ни были в отдалении
Господа мои, будьте щедрыми, будьте кроткими;
Целовать смогу я уста, быть может, и щеки вам.
Но клянусь Аллахом, уйти от вас не моту уж я,
Даже если бы перешли предел вы любви моей.
Потом Камар-аз-Заман снял этот перстень с маленького пальца царевны Будур и надел его на свой маленький палец, а затем он довернул к девушке спину и заснул.
И, увидя это, джинния Маймуна обрадовалась и сказала Дахнашу и Кашкашу: "Видели ли вы, какую мой возлюбленный Камар-аз-Заман проявил воздержанность с этой девушкой? Вот как совершенны его достоинства! Посмотри, как он взглянул на эту девушку с ее красотой и прелестью - и не поцеловал ее и не обнял и не протянул к ней руки, - напротив, он повернул к ней спину и заснул". - "Да, мы видели, какое он проявил совершенство", сказали они.
Тогда Маймуна превратилась в блоху и, проникнув в одежды Будур, возлюбленной Дахнаша, прошла по ее ноге, дошла до бедра и, пройдя под пупком расстояние в четыре кирата [225], укусила девушку.
И та открыла глаза и, выпрямившись, села прямо и увидела юношу, который спал рядом с ней и храпел во сне, и был он из лучших созданий Аллаха великого, и глаза его смущали прекрасных гурий, а слюна его была сладка на вкус и полезнее терьяка [226]. Рот сто походил на печать Судеймана [227], его уста были цветом как коралл, и щеки подобны цветам анемона, как сказал кто-то в таких стихах:
Утешился я, забыв Навар или Зейнаб
Для мирты пушка его вод розой ланиты;
Люблю газеленка я, одетого в курточку,
И нет уж любви во мне для тех, кто в браслетах.
Мой друг и в собраниях и в уединении
Не тот, что дружит со мной в домашнем покое.
Хулящий за то, что я и Зейнаб в Хинд забыл,
Блестит, как заря в пути, моя невиновность.
Согласен ли ты, чтоб в плен повал я ко пленнице,
Живущей, как в крепости, за прочной стеною.
И когда царевна Будур увидела
Камар-аз-Замана, ее охватили безумие, любовь и страсть."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят пятая ночь
Когда же настала сто восемьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царевна Будур увидела Камар-аз-Замана, ее охватили безумие, любовь и страсть, и она воскликнула про себя: "О позор мне: этот юноша - чужой, и я его не знаю! Почему он лежит рядом со мною на одной постели?"
Потом она взглянула на него второй раз и всмотрелась в его красоту и прелесть и воскликнула: "Клянусь Аллахом, это красивый юноша, и моя печень едва не разрывается от любви к нему! О, позор мой с ним! Клянусь Аллахом, если бы я знала, что это тот юноша, который сватал меня у отца, я бы его не отвергла, но вышла бы за него замуж и насладилась бы его прелестью". И она посмотрела ему в лицо и сказала: "О господин мой, о свет моего глаза, пробудись от сна и воспользуйся моей красотой и прелестью!"
И потом она пошевелила его руку, но джинния Маймуна опустила над ним крылья и сделала сон его непробудным, и Камар-аз-Заман не проснулся. А царевна Будур принялась его трясти, говоря ему; "Заклинаю тебя жизнью, послушайся меня, пробудись от сна и взгляни на нарцисс и на зелень. Насладись моим животом и пупком, играй со мной и дразни меня от этой минуты до утра. Заклинаю тебя Аллахом, встань, господин, обопрись на подушку и не спи!"
Но Камар-аз-Заман не дал ей ответа, а, напротив, захрапел во сне, и девушка воскликнула: "Ой, ой, ты гордишься своей красотой, прелестью, изяществом и нежностью, но как ты красив, так и я тоже красива! Что же ты делаешь? Разве они тебя научили от меня отворачиваться, или мой отец, скверный старик, тебя научил и не позволил тебе и взял с тебя клятву, что ты не заговоришь со мной сегодня ночью?"
Но Камар-аз-Заман не раскрыл рта и не проснулся, и девушка еще больше его полюбила, и Аллах вдохнул в ее сердце любовь к Камар-аз-Заману. Она посмотрела на него взглядом, оставившим в ней тысячу вздохов, и сердце ее Забилось, и внутри нее все затрепетало, и члены ее задрожали. И она сказала Камар-аз-Заману: "Скажи мне чтонибудь, о мой любимый, поговори со мной, о возлюбленный, ответь мне и скажи, как тебя зовут. Ты похитил мой разум!"
Но при всем этом Камар-аз-Заман был погружен в сон и не отвечал ей ни слова, и царевна Будур вздохнула и сказала: "Ой, ой, как ты чванишься!"
А потом она стала его трясти и повернула его руку и увидела свой перстень на его маленьком пальце, и тогда она издала крик, сопровождая его ужимками, и воскликнула: "Ах, ах! Клянусь Аллахом, ты мой возлюбленный и любишь меня. И похоже, что ты отворачиваешься от меня из чванства, хотя ты, мой любимый, пришел ко мне, когда я спала (и я не знаю, что ты со мной делал), и взял мой перстень, но я не сниму моего перстня с твоего пальца!"
И она распахнула ворот его рубашки и, склонившись к нему, поцеловала его, а затем она протянула к нему руку, чтобы поискать и посмотреть, нет ли на нем чегонибудь, что она могла бы взять. Но она ничего не нашла и опустила руку ему на грудь, и рука ее скользнула к животу, так мягко было его тело, а потом она опустила руку к пупку и попала на его срамоту. И сердце девушки раскололось, и душа ее затрепетала, и поднялась в ней страсть, так как страсть женщин сильнее, чем страсть мужчин, и девушка смутилась.
А потом она сняла перстень Камар-аз-Замана с его пальца и надела его себе на палец вместо своего перстня, и поцеловала Камар-аз-Замана в уста, и поцеловала ему руки, и не оставила на нем места, которого бы не поцеловала. И после этого она придвинулась к нему и взяла его в объятия и обняла его и положила одну руку ему под шею, а другую под мышку и, обняв его, заснула с ним рядом..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто шестая ночь
Когда же настала сто восемьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Будур заснула рядом с Камар-аз-Заманом и с нею было то, что было, Маймуна сказала Дахнашу: "Видел ты, о проклятый, какое проявил мой возлюбленный высокомерие и гордость и что делала твоя возлюбленная из любви к моему возлюбленному? Нет сомнения, что мой возлюбленный лучше твоей возлюбленной, но всетаки я тебя прощаю"".
Потом она написала ему свидетельство, что отпустила его, и, обернувшись к Кашкашу, сказала: "Подойди вместе с Дахнашем, подними его возлюбленную и помоги ему снести ее на место, так как ночь прошла и от нее осталось лишь немного". - "Слушаю и повинуюсь!" - сказал Кашкаш. И затем Кашкаш с Дахнашем подошли к царевне Будур и, зайдя под нее, поднялись и улетели с нею, и принесли ее на место и уложили на постель. А Маймуна осталась одна и смотрела на Камар-аз-Замана, который спал, пока от ночи не осталось только немного, я потом она удалилась своим путем.
А когда показалась заря, Камар-аз-Заман пробудился от сна и повернулся направо и налево, но не нашел около себя девушки. "Что это такое? сказал он себе. - Похоже, что мой отец соблазнял меня жениться на той девушке, которая была подле меня, а после тайком взял ее от меня, чтобы увеличилось мое желание жениться". И он кликнул евнуха, который спал у дверей, и сказал ему: "Горе тебе, проклятый, поднимайся на ноги!" - и евнух встал, одурев от сна, и подал таз и кувшин. И Камар-аз-Заман поднялся и вошел в место отдохновения и, исполнив нужду, вышел оттуда, омылся, совершил утреннюю молитву и сел и стал славить великого Аллаха.
А потом он посмотрел на евнуха и увидел, что тот стоит перед ним, прислуживая ему, и воскликнул: "Горе тебе, о Сауаб, кто приходил сюда и взял девушку, что была рядом со мною, когда я спал?" - "О господин, что это за девушка?" - спросил евнух, и Камар-аз-Заман отвечал: "Девушка, которая спала подле меня сегодня ночью".
И евнух испугался его слов и воскликнул: "Клянусь Аллахом, не было подле тебя ни девушки, ни кого другого! Откуда вошла к тебе девушка, когда я сплю у двери и она заперта? Клянусь Аллахом, господин, не входил к тебе ни мужчина, ни женщина". - "Ты лжешь, злосчастный раб! - воскликнул Камар-аз-Заман. - Разве ты достиг таких степеней, что тоже хочешь обмануть меня и не говоришь мне, куда ушла девушка, которая спала подле меня сегодня ночью, и не рассказываешь, кто взял ее у меня?"
И евнух сказал, испугавшись его: "Клянусь Аллахом, я не видел ни девушки, ни юноши". А Камар-аз-Заман сильно сердился на слова евнуха м воскликнул: "О проклятый, мой отец научил тебя хитрить. Подойди-ка ко мне". И евнух подошел к Камар-аз-Заману, а Камар-аз-Заман схватил его за ворот и ударил об землю, и евнух пустил ветры. А потом Камар-аз-Заман встал на него коленями и пнул его ногой и так сдавил ему горло, что евнух обеспамятел.
А после этого Камар-аз-Заман поднял его и, привязав к веревке колодца, стал спускать его, пока он не достиг воды, и опустил его туда (а тогда были дни зимние и очень холодные), и евнух погрузился в воду, а потом Камар-азЗаман вытянул его к опустил во второй раз. И он все время погружал евнуха в воду и выдергивал его оттуда, и евнух Звал на помощь, кричал и вопил. А Камар-аз-Заман говорил ему: "Клянусь Аллахом, о проклятый, я не подниму тебя из этого колодца, пока ты мне не сообщишь и не расскажешь об этой девушке и о том, кто взял ее, когда я спал..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто восемьдесят седьмая ночь
Когда же настала сто восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман сказал евнуху: "Клянусь Аллахом, я не подниму тебя из этого колодца, пока ты мне не сообщишь и не расскажешь об этой девушке и о том, кто ее взял, когда я спад".
И евнух сказал ему, после того как увидел смерть воочию: "О господин, выпусти меня, и я расскажу тебе по правде и сообщу тебе всю историю". И тогда Камар-аз-Заман вытянул его из колодца м поднял его, а евнух исчез из мира от холода и пытки, погружения и боязни утонуть, и от побоев, которые он перетерпел. И он принялся дрожать, как тростинка на сильном ветру, и его зубы судорожно сжались. А платье его вымокло, и тело его измазалось и покрылось ссадинами от колодезных стен, и оказался он в гнусном положении, И Камар-аз-Заману стало тяжело видеть его таким.
А когда евнух увидел себя на липе земли, он воскликнул: "О господин, дай мне снять с себя одежду, - я ее выжму и расстелю на солнце и надену другую, и потом быстро приду к тебе и расскажу тебе все дело по правде". - "О злой раб, - воскликнул Камар-аз-Заман, - если бы ты не взглянул в глаза смерти, ты бы не признался в истине и не сказал бы этого! Иди сделай свои дела и возвращайся ко мне скорей и расскажи мне все по правде".
И тут раб вышел, не веря в спасение, и до тех пор бежал, падая и вставая, пока не вошел к царю Шахраману, отцу Камар-аз-Замана. И он увидел, что тот сидит, и везирь рядом с ним, и они беседуют о Камар-аз-Замане, и царь говорит везирю: "Я сегодня ночью не спал, так мое сердце было занято мыслью о моем сыне Камар-аз-Замане. Я боюсь, что его постигнет беда в старой башне. Зачем надо было его заточать?" И везирь ответил ему: "Не бойся! Клянусь Аллахом, с ним совершенно ничего не случится! Оставь его в заточении на месяц времени, пока нрав его не смягчится и не будет сломлена его душа и не успокоится его гнев".
И когда они разговаривали, вдруг вошел евнух в таком виде, что царь встревожился из-за него, а евнух сказал ему: "О владыка султан, у твоего сына улетел разум, и он стал бесноватым и сделал со мною то-то и то-то, так что я стал таким, как ты видишь. И он говорит мне: "Девушка ночевала подле меня в сегодняшнюю ночь и тайком ушла; где же она?" И заставляет меня рассказать про нее и про то, кто ее взял, а я не видел ни девушки, ни юноши, и дверь всю ночь была заперта, а я спал у двери, и ключ был у меня под головой, и я своей рукой открыл ему утром".
Услышав такие слова о своем сыне Камар-аз-Замане" царь Шахраман вскричал: "Увы, мой сын!" - и разгневался сильным гневом на везиря, который был виновником во всем, что случилось, и сказал ему: "Вставай, выясни, что с моим сыном, и посмотри, что случилось с его разумом".
И везирь встал и вышел, спотыкаясь о полы платья, от страха перед гневом царя, и пошел с евнухом в башню (а солнце уже поднялось), и вошел к Камар-аз-Заману и увидел, что тот сидит на ложе и читает Коран.
Он приветствовал его, и сел с ним рядом, и сказал ему: "О господин, этот скверный евнух рассказал нам о деле, которое нас огорчило и встревожило, и царь разгневался из-за этого". - "А что же он вам про меня рассказал, что расстроило моего отца? - спросил Камар-аз-Заман. - По правде, он расстроил лишь меня одного". - "Он пришел к нам в непохвальном состоянии, - отвечал везирь, - и сказал твоему отцу некие слова, - да будешь ты далек от них! - и этот раб солгал нам такое, чего не подобает говорить о тебе. Да сохранит Аллах твою юность, и да сохранит он твой превосходный ум и красноречивый язык, и пусть не проявится от тебя дурное!" - "О везирь, а что же сказал про меня этот скверный раб?" спросил Камар-азЗаман, и везирь отвечал: "Он рассказал нам, что твой разум пропал и что ты будто бы сказал ему, что подле тебя была прошлой ночью девушка и ты заставлял его рассказать, куда она ушла, и мучил его, чтобы он это сделал".
И, услышав эти слова, Камар-аз-Заман разгневался сильным гневом и сказал везирю:
"Мне стало ясно, что вы научили евнуха тем поступкам, которые он совершил..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.