Сказка Сказка о силе
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Карлоса Кастанеда
Расположение двух воинов
Дон Хуан разбудил меня на самом рассвете. Он вручил мне переносную
флягу с водой и сумку с сухим мясом. Пару миль мы шли в молчании до того
места, где я оставил свою машину двумя днями раньше.
- Это путешествие - наше последнее путешествие вместе, - сказал он
спокойным голосом, когда мы прибыли к моей машине. Я ощутил сильный толчок в
моем животе. Я знал, что он имеет в виду.
Он прислонился к переднему бамперу, пока я открывал дверцу, и смотрел
на меня с таким чувством, какого я никогда раньше в нем не замечал. Мы сели
в машину, но прежде чем я завел мотор, он сделал несколько неясных
замечаний, которые я тоже понял в совершенстве. Он сказал, что у нас есть
несколько минут, чтобы посидеть в машине и коснуться некоторых чувств очень
личного характера.
Я сидел спокойно, но на душе у меня было беспокойство. Я хотел что-то
сказать ему, что-то такое, что существенно успокоило бы меня. Я напрасно
искал подходящих слов, той формулы, которая, как я знал, выразила бы то, что
я "знал" и без слов. Дон Хуан заговорил о маленьком мальчике, которого я
когда-то знал, и о том, как мои чувства к нему неизменны с годами и
расстоянием. Дон Хуан сказал, что он уверен, что всегда, когда я думаю об
этом мальчике, моя душа радостно подпрыгивает, и я без следа эгоизма или
мелочности желаю ему всего лучшего.
Он напомнил мне о той истории, которую я ему когда-то рассказал о
маленьком мальчике. Историю, которая ему понравилась и в которой он находил
глубокое значение. Во время одной из наших прогулок в горах вблизи
Лос-Анжелеса маленький мальчик устал идти и я вынужден был посадить его к
себе на плечи. Волна бесконечного счастья охватила нас тогда, и мальчик
выкрикивал свои благодарности солнцу и горам.
- Это был его способ прощания с тобой, - сказал дон Хуан. Я
почувствовал боль от того, что у меня перехватило горло.
- Есть много способов прощания, - сказал он. - наилучший способ,
пожалуй, это удержать конкретное воспоминание радости. Например, если ты
живешь, как воин, то тепло, которое ты ощущал, когда маленький мальчик ехал
на твоих плечах, будет свежим и неизменным все время, пока ты живешь. Это
способ прощания воина.
Я поспешно включил мотор и поехал быстрее, чем обычно, по каменистой
почве до тех пор, пока мы не попали на грунтовую дорогу.
Мы проехали небольшое расстояние, а затем прошли остальной путь пешком.
Примерно через час мы прибыли к роще деревьев. Дон Хенаро, Паблито и Нестор
были там, ожидая нас. Я поздоровался с ними. Все они, казалось, были
счастливы и полны энергии. Когда я посмотрел на них и на дона Хуана, меня
охватило чувство глубокой привязанности ко всем ним. Дон Хенаро обнял меня и
похлопал меня ласково по спине. Он сказал Нестору и Паблито, что я прекрасно
выполнил прыжки на дно ущелья. Держа руку все еще на моем плече, он
обратился к ним громким голосом:
- Да, господа, - сказал он, глядя на них. - я его бенефактор, и я знаю,
что это было действительно достижением. Это было венцом многих лет жизни
воина.
Он повернулся ко мне и положил мне на плечо другую руку. Его глаза были
блестящими и спокойными.
- Мне нечего сказать тебе, Карлитос, - сказал он, медленно произнося
слова, - за исключением того, что у тебя необычайное количество экскрементов
в кишках.
При этом он и дон Хуан взвыли от смеха так, что казалось, он вот-вот
потеряют сознание. Паблито и Нестор нервно хихикали, не зная в точности что
делать.
Когда дон Хуан и дон Хенаро успокоились, Паблито сказал мне, что он не
уверен в своей способности пойти в неизвестное самому.
- Я действительно не имею ни малейшей идеи, как это сделать, - сказал
он. - Хенаро говорит, что ничего не нужно кроме неуязвимости, как ты
думаешь?
Я сказал ему, что знаю еще меньше, чем он. Нестор вздохнул, будучи,
казалось, действительно озабоченным. Он подвигал руками и ртом нервно, как
бы собираясь вот-вот сказать что-то важное и не зная, как это сделать.
- Хенаро говорит, что вы оба сделаете это, наконец сказал он.
Дон Хенаро сделал знак рукой, что мы уходим. Он с доном Хуаном шел
впереди в нескольких метрах от нас. Мы шли по одной и той же горной тропе
почти целый день. Мы шли в полном молчании и ни разу не останавливались. Все
мы несли с собой сухое мясо и флягу воды. Отсюда следовало, что мы будем
есть, пока идем. В каком-то месте тропа определенно стала дорогой. Она
обогнула гору и внезапно перед нами открылся вид долины. Это был дух
захватывающий вид. Длинная зеленая долина, отсвечивающая под лучами солнца.
Над ней нависли две великолепные радуги, и повсюду над окрестными холмами
были видны участки дождя.
Дон Хуан перестал идти и вздернул подбородок, указывая на что-то внизу
в долине дону Хенаро. Дон Хенаро покачал головой. Это не был ни
отрицательный, ни положительный жест, он больше походил просто на кивок
головы. Оба они стояли неподвижно долгое время, глядя в долину.
Тут мы покинули дорогу и, казалось, стали срезать угол, пойдя напрямик.
Мы начали спускаться по более узкой и неровной тропе, которая вела к
северной части долины.
Когда мы достигли равнины, был уже полдень. Меня охватил сильный запах
речных ив и мокрой почвы. На какое-то мгновение на деревьях слева от меня
был виден дождь, подобный мягкому зеленому шороху. Затем он только
поколыхивал листья. Я слышал журчание ручья. На секунду я остановился
послушать. Я взглянул на вершины деревьев. Высокие, слоистые облака на
западном горизонте выглядели, как клочья ваты, рассеянные по небу. Я стоял
там, наблюдая за облаками довольно долго, так, что все остальные ушли далеко
вперед. Я побежал за ними.
Дон Хуан и дон Хенаро остановились и повернулись сразу. Их глаза
двигались и застыли на мне с такой точностью и таким единством, что
казалось, они были единым лицом. Это был короткий поразительный взгляд,
который вызвал озноб у меня на спине. Затем дон Хенаро засмеялся и сказал,
что я бегу, топая, как трехсотфунтовый плоскостопый мексиканец.
- Почему мексиканец? - спросил дон Хуан. - Плоскостопый трехсотфунтовый
индеец не бегает, - сказал дон Хенаро, объясняя. - О, - сказал дон Хуан, как
если бы дон Хенаро действительно объяснил ему что-то. Мы пересекли узкую
сочную зеленую долину и забрались на горы с востока. В конце дня мы,
наконец, пришли к остановке на вершине плоского загроможденного камнями
утеса, нависшего над долиной с юга. Растительность резко изменилась. Всюду
вокруг нас находились выветренные горы. Земля в долине и по бокам холмов
была размежевана и обработана, и, однако же, весь ландшафт давал мне чувство
отдаленности.
Солнце уже было низко над юго-западным горизонтом. Дон Хуан и дон
Хенаро позвали нас на северный край утеса. С этого места ландшафт открывался
более гористый. Тут были бесконечные долины и горы к северу и гребень
высоких гор на западе. Солнечный свет, отражаясь на далеких северных горах,
делал их оранжевыми, таким же, как окраска облаков на западе. Пейзаж,
несмотря на свою красоту, был печальным и одиноким.
Дон Хуан вручил мне мой блокнот, но я не чувствовал желания делать
заметки. Мы сели полукругом с доном Хуаном и доном Хенаро по бокам.
- Ты начал путь знания, записывая, и ты закончишь его так же, - сказал
дон Хуан.
Все они уговаривали меня писать, как если бы это было существенно.
- Ты на самом краю, Карлитос, - сказал дон Хенаро внезапно. - и ты, и
Паблито, - вы оба.
Его голос был мягким. Без своих шутливых оттенков он звучал добрым и
озабоченным.
- Другие воины, путешествуя в неизвестность, останавливались на этом
самом месте, - сказал он. Все они желают вам двоим добра.
Я чувствовал, как что-то рвется вокруг меня, как если бы воздух был
наполовину твердым, и что-то создало волну, которая прорвалась сквозь него.
- Все мы здесь желаем вам всего хорошего, - сказал он. Нестор обнял
Паблито и меня, а затем сел в стороне от нас. - У нас еще есть время, -
сказал дон Хенаро, глядя на небо. А затем повернувшись к Нестору, он
добавил: чем мы пока будем заниматься ?
- Мы должны смеяться и развлекать друг друга, - ответил Нестор быстро.
Я сказал дону Хуану, что я боюсь того, что меня ожидает, и что я
определенно был трюком вовлечен во все это. Я, который даже не воображал
ситуации, подобной той, в которой мы с Паблито сейчас оказались. Я сказал,
что что-то действительно пугающее овладело мной и мало-помалу подталкивало
меня, пока я не оказался лицом к лицу с чем-то, что может быть хуже смерти.
- Ты жалуешься, - сказал дон Хуан сухо. Ты чувствуешь жалость к самому
себе до последней минуты.
Они все рассмеялись. Он был прав. Что за необоримая тяга! А я-то думал,
что изгнал ее из своей жизни. Я попросил их всех простить мой идиотизм.
- Не извиняйся, - сказал мне дон Хуан. - извинения - это чепуха. Что
действительно имеет значение, так это быть неуязвимым воином в этом
уникальном месте силы. На этом месте были лучшие воины. Будь таким же,
какими были они.
Затем он обратился к Паблито и ко мне, к обоим. - Вы уже знаете, что
это последняя задача, в которой мы будем вместе, - сказал он. - вы войдете в
нагваль и тональ путем одной своей личной силы. Хенаро и я находимся здесь
только для того, чтобы попрощаться с вами. Сила определила, чтобы Нестор был
свидетелем. Да будет так.
Это будет также последним перекрестком у вас, свидетелем которого будем
мы с Хенаро. Как только вы войдете в неизвестное сами, вы уже не сможете
зависеть от нас в том, чтобы возвратиться, поэтому это решение спорное. Вы
можете решить, возвращаться или нет. Мы уверены, что у вас двоих хватит силы
вернуться, если вы решите это сделать. Прошлой ночью вы смогли в
совершенстве вместе или по отдельности отшвырнуть олли, который иначе
раздавил бы вас до смерти. Это было испытанием вашей силы.
Я могу добавить также, что мало воинов остаются живыми после встречи с
неизвестным, которое сейчас ждет вас. Не столько потому, что это трудно, но
потому, что нагваль привлекателен вне всяких слов, и воины, которые
отправляются в него, находят, что возвращаться к тоналю или к миру порядка
шума и боли неприятнейшее дело.
Решение остаться или вернуться делается чем-то внутри нас, что не
является ни нашим разумом, ни нашим желанием, а нашей волей. Поэтому
невозможно заранее узнать исход.
Если вы выберете не возвращаться, то вы исчезнете, как если бы земля
поглотила вас. Но если вы выберете вернуться на эту землю, то вы должны
будете ждать, как истинные воины, они будут закончены или успехом или
неудачей, вы обретете власть над целостностью самих себя.
Дон Хуан на секунду остановился. Дон Хенаро посмотрел на меня и
подмигнул.
- Карлитос хочет узнать, что это значит, обрести власть над
целостностью самого себя? - сказал он, и все засмеялись.
Он был прав. При любых других обстоятельствах я бы спросил это, однако
ситуация была слишком мрачной для вопросов.
- Это означает, что воин в конце концов встретился с силой,- сказал дон
Хуан.
- Никто не может сказать, что каждый воин будет с ней делать. Может
быть вы двое будете бродить мирно и незаметно по лицу земли, или может быть
вы вернетесь чтобы стать ненавидимыми людьми, а может быть почитаемыми или
добрыми. Все это зависит от неуязвимости и свободы вашего духа.
Важной вещью, однако, является ваша задача. Это дар, который делает
учитель и бенефактор своим ученикам. Я надеюсь, что вы оба успешно доведете
свои задачи до их кульминации.
- Ожидание, чтобы выполнить эту задачу, является весьма особым
ожиданием, - сказал дон Хенаро совершенно внезапно. - и я собираюсь
рассказать вам историю о племени воинов, которое жило в другие времена на
горах где-то в том направлении, - он небрежно указал на восток, но затем,
после секундного колебания он, казалось, изменил решение, поднялся и указал
на далекие северные горы.
- Нет, они жили в том направлении, - сказал он, глядя на меня и
улыбаясь со знающим видом. - в точности в 135 километрах отсюда.
Дон Хенаро, должно быть, изображал меня. Его рот и лоб были
наморщенными, его руки были плотно прижаты к груди, удерживая какой-то
воображаемый предмет, который, должно быть, был записной книжкой. Он принял
очень смешную позу. Я однажды встретился с немецким студентом синологом,
который выглядел в точности так. Мысль о том, что все это время, может быть,
бессознательно я подражал гримасам немецкого синолога, была забавной для
меня. Я засмеялся про себя. Казалось, эта шутка была прямо для меня.
Дон Хенаро уселся опять и начал свой рассказ. - В тех случаях, когда
член племени воинов совершал поступок, который, как считалось, шел против их
законов, то его судьба решалась ими всеми. Обвиняемый должен был объяснить
причины, по которым он сделал то, что сделал. Его товарищи должны были
выслушать его, а затем они расходились, потому что находили его причины
убедительными, или же они выстраивались со своим оружием на самом краю
плоской горы, очень похожей на ту гору, на которой мы сидим сейчас, готовые
привести в исполнение его смертный приговор, потому что они находили его
причины неприемлемыми. В этом случае приговоренный воин должен был
попрощаться со своими старыми товарищами, и его казнь начиналась.
Дон Хенаро взглянул на меня и Паблито, как бы ожидая от нас знака.
Затем он повернулся к Нестору.
- Может быть, свидетель может сказать нам, что общего эта история имеет
с этими двумя? - сказал он Нестору.
Нестор улыбнулся застенчиво и, казалось, на секунду погрузился в
глубокое раздумье.
- Свидетель не имеет никакого представления, - сказал он и засмеялся
нервным смешком.
Дон Хенаро попросил каждого подняться и пройти вместе с ним взглянуть
через западный край утеса.
Там был пологий склон до дна равнинного образования. Затем там была
узкая полоска земли, заканчивавшаяся пропастью, которая, казалось, была
естественным каналом для стока дождевой воды.
- Как раз там, где находится эта расщелина рос ряд деревьев в тех
горах, о которых рассказывается, - сказал он. - за этой чертой был густой
лес. Попрощавшись со своими товарищами приговоренный воин должен был начать
спускаться по склону к деревьям. Его товарищи затем брали свое оружие и
нацеливались на него. Если никто не стрелял, или если воин, пережив свои
ранения, достигал края деревьев, он был свободен.
Мы вернулись назад к тому месту, где мы сидели. - Как теперь,
свидетель, - спросил он у Нестора, - можешь ты сказать? Нестор был самой
нервозностью. Он снял свою шляпу и почесал голову. Затем он закрыл лицо
руками. - Откуда может бедный свидетель знать? - бросил он наконец
вызывающим тоном и засмеялся вместе со всеми. - Говорили, что там были люди,
которые прорывались без ранения, - продолжал дон Хенаро. - скажем так, что
их личная сила влияла на их товарищей. Волна проходила по ним, когда они
целились, и никто не смел использовать своего оружия. Или может быть они
боялись его смелости и не могли причинить ему вреда. Дон Хенаро взглянул на
меня, а затем на Паблито.
- Там было одно условие для этой ходьбы к краю деревьев, - продолжал
он, - воин должен был идти спокойно, ни на что не обращая внимания. Его шаги
должны быть уверенными и твердыми. Его глаза должны были смотреть вперед
спокойно. Он должен был спускаться не спотыкаясь, не оборачиваясь, чтобы
посмотреть назад и превыше всего не пускаясь бежать.
Дон Хенаро сделал паузу. Паблито отозвался на его слова кивком.
- Если вы двое решите вернуться на эту землю, - сказал он, - то вы
должны будете ждать как истинные воины до тех пор, пока не будут выполнены
ваши задачи. Это ожидание очень похоже на спуск воина в этом рассказе.
Видите ли, воин вышел из человеческого времени, и вы также.
Единственная разница заключается в том, кто целится в вас. Тем, кто целились
в воина, были его товарищами-воинами. Но то, что целится в вас двоих - это
неизвестное. Единственным вашим шансом является ваша неуязвимость. Вы должны
ждать, не ожидая наград. И вы должны направить всю вашу личную силу на
выполнение ваших задач.
Если вы не будете действовать неуязвимо, если вы начнете елозить и
станете беспокойными, отчаетесь, то вы будете безжалостно застрелены меткими
стрелками из неизвестного.
С другой стороны, ваша неуязвимость и личная сила таковы, что вы
способны выполнить ваши задачи. Тогда вы достигнете обещания силы. А что это
за обещание, можете вы спросить ? Это то обещание, которое сила дает людям
как светящимся существам.
Каждый воин имеет различную судьбу, поэтому невозможно сказать, чем
именно будет это обещание для каждого из вас.
Солнце почти село. Светло-оранжевая окраска на далеких северных горах
потемнела. Пейзаж давал мне ощущение выметенного ветром одинокого мира.
- Вы узнали, что законом воина является быть смиренным и эффективным, -
сказал дон Хенаро, и его голос заставил меня подпрыгнуть. - вы научились
действовать, не ожидая ничего в награду. Теперь я скажу вам, что для того,
чтобы выстоять то, что лежит за границами этого дня, вам понадобится ваша
абсолютная выносливость.
Я испытал потрясение в своем животе. Паблито начал тихонько дрожать.
- Воин должен быть всегда готовым, - сказал он. - судьба всех нас здесь
состояла в том, чтобы знать, что мы являемся пленниками силы. Никто не может
сказать, почему именно мы. Но какая великая удача!
Дон Хенаро перестал говорить и опустил голову, как бы утомившись. В
первый раз я услышал, чтобы он говорил подобными словами.
- Здесь принято, чтобы воин попрощался со всеми присутствующими и со
всем тем, кого он оставляет позади себя, - сказал дон Хуан. - он должен
сделать это своими собственными словами и громко так, чтобы его голос всегда
оставался на этом месте силы.
Дон Хуан своим голосом ввел еще одно измерение в мое состояние в данный
момент. Наш разговор в машине стал еще более обостренным. Как прав он был,
когда сказал, что умиротворенность окружающего нас пейзажа была только
миражем, и что объяснение магов наносит такой удар, который никто не
способен парировать. Я слышал объяснение магов, и я испытал его основные
моменты, и теперь я находился тут, более обнаженным и более беспомощным, чем
за всю свою жизнь. Ничто из того, что я когда-либо сделал, ничто из того,
что я когда-либо воображал не могло сравниться с болью и одиночеством этого
момента.
Объяснение магов содрало с меня даже мой разум. Дон Хуан опять был
прав, когда говорил, что воин не может избежать боли и печали, а избегает
только индульгирования в них. В этот момент моя печаль не вмещалась ни в
какие рамки. Я не мог вынести прощания с теми, кто разделял со мной повороты
моей судьбы. Я сказал дону Хуану и дону Хенаро, что я обещал одному человеку
умереть вместе, и что мой дух не может вынести того, что остается один.
- Мы совершенно одиноки, Карлитос, - сказал дон Хенаро мягко. - это
наше условие.
Я ощутил в своем горле боль своей привязанности к жизни и к тем, кто
был близок мне. Я не хотел прощаться с ними.
- Мы одиноки, - сказал дон Хуан. - но умереть одному - это не значит
умереть в одиночестве.
Его голос звучал приглушенно и сухо, как покашливание. Паблито тихо
плакал. Затем он поднялся и заговорил. Это не было набором слов или
исповедью. Чистым голосом поблагодарил он дона Хуана и дона Хенаро за их
доброту. Он повернулся к Нестору и поблагодарил его за то, что тот дал ему
возможность заботиться о нем. Он вытер свои глаза рукавом.
- Что за прекрасная штука было быть в этом прекрасном мире! В это
чудесное время! - воскликнул он и вздохнул. Его настроение было
захлестывающим.
- Если я не вернусь, то я прошу вас, как о высшем благодеянии помочь
тем, кто делил мою судьбу, - сказал он дону Хенаро.
Затем он повернулся к западу в направлении своего дома. Его поджарое
тело сотрясалось от слез. Он подбежал к краю утеса с вытянутыми руками, как
бы собираясь обнять кого-то. Его губы двигались, он как бы говорил тихим
голосом.
Я отвернулся. Я не хотел слышать, что говорит Паблито. Он вернулся
назад туда, где мы сидели, плюхнулся рядом со мной и повесил голову.
Я не мог сказать ничего. Но затем какая-то внешняя сила овладела мной и
заставила меня встать, и я тоже высказал свои благодарности и свою печаль.
Мы затихли снова. Северный ветер тихо посвистывая дул мне в лицо. Дон
Хуан посмотрел на меня. Я никогда не видел в его глазах столько доброты. Он
сказал мне, что воин прощается, благодаря всех тех, кто сделал ему что-то
доброе или оказал участие. И что я должен выразить свою благодарность не
только им, но также и тем, кто заботился обо мне и помогал мне на моем пути.
Я повернулся на северо-запад к Лос-Анжелесу, и вся сентиментальность
моего духа вылилась наружу. Что за очистительное облегчение было произнести
свои благодарности!
Я сел опять. Никто не смотрел на меня. - воин признает свою боль, но не
индульгирует в ней, - сказал дон Хуан, - поэтому настроением воина, который
входит в неизвестное, не является печаль. Напротив, он весел, потому что он
чувствует смирение перед своей удачей, уверенность в том, что его дух
неуязвим и превыше всего полное осознание своей эффективности. Радость воина
исходит из его признания своей судьбы и из его правдивой оценки того, что
лежит перед ним.
Последовала долгая пауза. Моя печаль была чрезмерной. Я хотел
что-нибудь сделать, чтобы вырваться из этой подавленности.
- Свидетель, пожалуйста, сдави свой ловец духов, - сказал дон Хенаро
Нестору. Я услышал громкий и очень смешной звук игрушки нестора. Паблито
истерически рассмеялся и точно так же дон Хуан с доном Хенаро. Я заметил
характерный запах и сообразил тогда, что Нестор пернул. Что было ужасно
смешным, так это выражение совершеннейшей серьезности на его лице. Он пернул
не для шутки, а потому что у него не было при себе его ловца духов. Он
помогал нам наилучшим образом, как только мог.
Все они отрешенно смеялись. Что за легкость была у них в смещении из
грустной ситуации в совершенно смешную.
Паблито повернулся ко мне внезапно. Он захотел узнать, не поэт ли я. Но
прежде, чем я успел ответить, Хенаро составил строфу:
- Карлитос спокоен и верно он немного поэт и дурак примерный, - сказал
он.
Все они опять расхохотались. - Вот это настроение лучше, - сказал дон
Хуан. - а сейчас, прежде чем мы с Хенаро попрощаемся с вами, вы двое можете
сказать все, что угодно. Может быть это последний раз, когда вы можете
что-либо сказать.
Паблито отрицательно покачал головой, но у меня было кое-что. Я хотел
выразить свое восхищение, свое поражение исключительностью духа воина дона
Хуана и дона Хенаро, но я запутался в своих словах и кончил тем, что ничего
не сказал, или хуже того, я кончил тем, что я вроде бы опять жаловался.
Дон Хуан покачал головой и чмокнул губами в насмешливом неодобрении. Я
невольно засмеялся. Не имело значения однако то, что я не смог
воспользоваться своим шансом сказать им о моем восхищении. Очень любопытное
ощущение начало овладевать мной. У меня было чувство радости, веселья,
абсолютной свободы, которая заставляла меня смеяться. Я сказал дону Хуану и
дону Хенаро, что мне нет никакого дела до исхода моей встречи с неизвестным,
что я счастлив и собран, и что буду ли я жив или умру совершенно не важно
для меня в данный момент.
Дон Хуан и дон Хенаро, казалось, порадовались моим словам еще больше,
чем я. Дон Хуан хлопнул себя по ляжкам и засмеялся. Дон Хенаро бросил свою
шляпу на землю и закричал, как будто бы он объезжает дикую лошадь.
Внезапно дон Хенаро сказал: - Мы развлекались и смеялись во время
ожидания совершенно так, как рекомендовал свидетель. Но естественным
условием порядка является то, что это всегда приходит к концу.
Он посмотрел на небо. - Уже почти пришло время нам разойтись, как
делали воины в рассказе, - сказал он. - но прежде чем мы пойдем нашими
различными путями, я должен сказать вам двоим одну последнюю вещь: я хочу
раскрыть вам секрет воина. Может быть, вы можете назвать его
предрасположением воина.
Он обернулся в особенности ко мне и сказал, что я когда-то им говорил,
что жизнь воина холодна и одинока и лишена чувств. Он даже закончил, что как
раз в этот момент я убежден, что это так.
- Жизнь воина ни в коем случае не может быть холодной, одинокой или
лишенной чувств, - сказал он, - потому что она основывается на его
привязанности, его стремлении, на том, что он посвятил себя тому, кого он
любит. И вы можете спросить, кто это тот, кого он любит. Я покажу вам
сейчас.
Дон Хенаро поднялся и медленно отошел на совершенно плоский участок как
раз перед нами, в 3-4 метрах в стороне. Там он сделал странное движение. Он
двигал своими руками, как бы очищая пыль с своей груди и живота. Затем
произошла странная вещь. Поток почти неощутимого света прошел сквозь него.
Он исходил из земли и, казалось обнял все его тело. Он сделал что-то вроде
заднего пируэта, нырок назад, точнее говоря, и приземлился на грудь и на
руки. Его движение было выполнено с такой точностью и легкостью, что он
казался невесомым существом, червеобразным существом, которое перевернулось.
Когда он оказался на земле, он исполнил ряд неземных движений. Он скользил
всего в нескольких дюймах над землей, или катался на ней, как если бы он
лежал на шарикоподшипниках, или же плавал, описывая круги и поворачиваясь с
быстротой и ловкостью угря, плывущего в океане.
Мои глаза начали успокаиваться в какой-то момент и затем без всякого
перехода я уже следил за шаром света, скользящим взад и вперед по чему-то,
что, казалось, было поверхностью катка с тысячами лучей света, сияющими на
ней.
Картина была ясной. Затем шар огня остановился и остался неподвижным.
Голос встряхнул меня и рассеял мое внимание. Это заговорил дон Хуан. Сначала
я не мог понять, что он говорит. Я опять взглянул на шар огня. Я мог
различить только дона Хенаро, лежащего на земле с разбросанными руками и
ногами. Голос дона Хуана был очень ясным. Он, казалось, нажал на какой-то
курок во мне, и я начал писать.
- Любовь Хенаро - это этот мир, сказал он. - он только что обнимал эту
огромную землю, но поскольку он такой маленький, все, что он может делать,
только плавать в ней. Но земля знает, что он любит ее, и заботится о нем.
Именно поэтому жизнь Хенаро наполнена до краев, и его состояние, где бы он
ни был, будет изобильным. Хенаро бродит по тропам своей любви, и где бы он
ни находился, он цельный.
Хенаро сел перед нами на корточки. Он мягко погладил землю.
Это предрасположение двух воинов, - сказал он. - эта земля, этот мир.
Для воина не может быть большей любви.
Дон Хенаро поднялся и минуту сидел на корточках рядом с доном Хуаном,
пока они оба пристально смотрели на нас. Затем они оба сели, скрестив ноги.
- Только если любишь эту землю с несгибаемой страстью, можно
освободиться от печали, - сказал дон Хуан. - воин всегда весел, потому что
его любовь неизменна и предмет его любви - земля - обнимает его и осыпает
его невообразимыми дарами. Печаль принадлежит только тем, кто ненавидит ту
самую вещь, которая дает укрытие всем своим существам.
Дон Хуан опять с нежностью погладил землю. - Это милое существо,
которое является живым до последней крупицы и понимает каждое чувство,
успокоило меня. Оно вылечило мои боли и, наконец, когда я полностью понял
мою любовь к нему, оно научило меня свободе.
Он сделал паузу. Тишина вокруг нас была пугающей. Ветер свистел мягко,
а затем я услышал далекий лай одинокой собаки. - прислушайся к этому лаю, -
продолжал дон Хуан. - именно так моя любимая земля помогает мне представить
вам этот последний момент. Этот лай - самая печальная вещь, которую можно
услышать.
Минуту мы молчали. Лай этой одинокой собаки был настолько печален, а
тишина вокруг нас настолько интенсивной, что я ощутил щемящую боль. Она
заставила меня думать о моей собственной жизни, о моей собственной печали, о
моем собственном незнании куда идти и что делать.
- Лай этой собаки - это ночной голос человека, - сказал дон Хуан.
- Он исходит из дома в той долине к югу. Человек кричит через свою
собаку, поскольку они являются компаньонами по рабству на всю жизнь,
выкрикивая свою печаль и свою запутанность. Он просит свою смерть прийти и
освободить его от мрачных и ужасных цепей его жизни.
Слова дона Хуана затронули во мне самую беспокойную струну. Я
чувствовал, что он говорит, обращаясь прямо ко мне.
- Этот лай и то одиночество, которое он создает, - говорят о чувствах
людей, - продолжал он. - людей, для которых вся жизнь была как один
воскресный вечер. Вечер, который не был совершенно жалким, но довольно
жалким, нудным и неудобным. Они много попотели и попыхтели, они не знали,
куда пойти и что делать. Этот вечер оставил им только воспоминания о
мелочных раздражениях и нудности. А затем внезапно все кончилось. Уже
наступила ночь.
Он пересказал историю, которую я когда-то рассказывал ему о
семидесятидвухлетнем старике, который жаловался, что его жизнь была такой
короткой, что ему казалось, будто всего день назад он был мальчиком. Этот
человек сказал мне: "я помню ту пижаму, которую я обычно носил, когда мне
было десять лет от роду. Кажется прошел всего один день. Куда ушло время?"
- Противоядие, которое убивает этот яд - здесь, - сказал дон Хуан,
лаская землю. - взгляните на вас двоих. Вы добрались до объяснения магов, но
какая разница от того, что вы знаете его? Вы более уединены, чем когда-либо,
потому что без непреклонной любви к тому существу, которое дает вам укрытие,
уединенность кажется одиночеством.
Только любовь к этому великолепному существу может дать свободу духу
воина. А свобода это есть радость, эффективность и отрешенность перед лицом
любых препятствий. Это последний урок. Он всегда оставляется на самый
последний момент, на момент полного уединения, когда человек остается лицом
к лицу со своей смертью и своим уединением. Только тогда этот урок имеет
смысл.
Дон Хуан и дон Хенаро поднялись и потянулись руками и спиной, как если
бы от сидения их тела онемели. Мое сердце начало быстро колотиться. Они
заставили меня и Паблито подняться.
- Сумерки - это трещина между мирами, - сказал дон Хуан. - это дверь в
неизвестное.
Он указал широким движением руки на утес, где мы стояли. - Это плато
находится перед дверью. Он указал на северный край утеса. - Там дверь. За
ней - бездна. А за бездной - неизвестное.
Затем дон Хуан и дон Хенаро повернулись к Паблито и попрощались с ним.
Глаза Паблито были влажными и неподвижными. Слезы катились у него по щекам.
Я услышал голос дона Хенаро, прощавшегося со мной, но не слышал дона Хуана.
Дон Хуан и дон Хенаро подошли к Паблито и коротко что-то шепнули ему на
уши. Затем они подошли ко мне. Но еще прежде, чем они что-либо прошептали, я
ощутил то особое чувство расщепленности.
- Мы теперь будем просто пылью на дороге, - сказал Хенаро. - может быть
когда-нибудь она опять попадет в твои глаза.
Дон Хуан и дон Хенаро отошли в сторону и, казалось, слились с темнотой.
Паблито взял меня за руку и мы попрощались друг с другом. Затем странный
порыв силы заставил меня бежать вместе с ним к северному краю утеса. Я
ощущал его руку, когда мы прыгнули, а затем я был один.
Дон Хуан разбудил меня на самом рассвете. Он вручил мне переносную
флягу с водой и сумку с сухим мясом. Пару миль мы шли в молчании до того
места, где я оставил свою машину двумя днями раньше.
- Это путешествие - наше последнее путешествие вместе, - сказал он
спокойным голосом, когда мы прибыли к моей машине. Я ощутил сильный толчок в
моем животе. Я знал, что он имеет в виду.
Он прислонился к переднему бамперу, пока я открывал дверцу, и смотрел
на меня с таким чувством, какого я никогда раньше в нем не замечал. Мы сели
в машину, но прежде чем я завел мотор, он сделал несколько неясных
замечаний, которые я тоже понял в совершенстве. Он сказал, что у нас есть
несколько минут, чтобы посидеть в машине и коснуться некоторых чувств очень
личного характера.
Я сидел спокойно, но на душе у меня было беспокойство. Я хотел что-то
сказать ему, что-то такое, что существенно успокоило бы меня. Я напрасно
искал подходящих слов, той формулы, которая, как я знал, выразила бы то, что
я "знал" и без слов. Дон Хуан заговорил о маленьком мальчике, которого я
когда-то знал, и о том, как мои чувства к нему неизменны с годами и
расстоянием. Дон Хуан сказал, что он уверен, что всегда, когда я думаю об
этом мальчике, моя душа радостно подпрыгивает, и я без следа эгоизма или
мелочности желаю ему всего лучшего.
Он напомнил мне о той истории, которую я ему когда-то рассказал о
маленьком мальчике. Историю, которая ему понравилась и в которой он находил
глубокое значение. Во время одной из наших прогулок в горах вблизи
Лос-Анжелеса маленький мальчик устал идти и я вынужден был посадить его к
себе на плечи. Волна бесконечного счастья охватила нас тогда, и мальчик
выкрикивал свои благодарности солнцу и горам.
- Это был его способ прощания с тобой, - сказал дон Хуан. Я
почувствовал боль от того, что у меня перехватило горло.
- Есть много способов прощания, - сказал он. - наилучший способ,
пожалуй, это удержать конкретное воспоминание радости. Например, если ты
живешь, как воин, то тепло, которое ты ощущал, когда маленький мальчик ехал
на твоих плечах, будет свежим и неизменным все время, пока ты живешь. Это
способ прощания воина.
Я поспешно включил мотор и поехал быстрее, чем обычно, по каменистой
почве до тех пор, пока мы не попали на грунтовую дорогу.
Мы проехали небольшое расстояние, а затем прошли остальной путь пешком.
Примерно через час мы прибыли к роще деревьев. Дон Хенаро, Паблито и Нестор
были там, ожидая нас. Я поздоровался с ними. Все они, казалось, были
счастливы и полны энергии. Когда я посмотрел на них и на дона Хуана, меня
охватило чувство глубокой привязанности ко всем ним. Дон Хенаро обнял меня и
похлопал меня ласково по спине. Он сказал Нестору и Паблито, что я прекрасно
выполнил прыжки на дно ущелья. Держа руку все еще на моем плече, он
обратился к ним громким голосом:
- Да, господа, - сказал он, глядя на них. - я его бенефактор, и я знаю,
что это было действительно достижением. Это было венцом многих лет жизни
воина.
Он повернулся ко мне и положил мне на плечо другую руку. Его глаза были
блестящими и спокойными.
- Мне нечего сказать тебе, Карлитос, - сказал он, медленно произнося
слова, - за исключением того, что у тебя необычайное количество экскрементов
в кишках.
При этом он и дон Хуан взвыли от смеха так, что казалось, он вот-вот
потеряют сознание. Паблито и Нестор нервно хихикали, не зная в точности что
делать.
Когда дон Хуан и дон Хенаро успокоились, Паблито сказал мне, что он не
уверен в своей способности пойти в неизвестное самому.
- Я действительно не имею ни малейшей идеи, как это сделать, - сказал
он. - Хенаро говорит, что ничего не нужно кроме неуязвимости, как ты
думаешь?
Я сказал ему, что знаю еще меньше, чем он. Нестор вздохнул, будучи,
казалось, действительно озабоченным. Он подвигал руками и ртом нервно, как
бы собираясь вот-вот сказать что-то важное и не зная, как это сделать.
- Хенаро говорит, что вы оба сделаете это, наконец сказал он.
Дон Хенаро сделал знак рукой, что мы уходим. Он с доном Хуаном шел
впереди в нескольких метрах от нас. Мы шли по одной и той же горной тропе
почти целый день. Мы шли в полном молчании и ни разу не останавливались. Все
мы несли с собой сухое мясо и флягу воды. Отсюда следовало, что мы будем
есть, пока идем. В каком-то месте тропа определенно стала дорогой. Она
обогнула гору и внезапно перед нами открылся вид долины. Это был дух
захватывающий вид. Длинная зеленая долина, отсвечивающая под лучами солнца.
Над ней нависли две великолепные радуги, и повсюду над окрестными холмами
были видны участки дождя.
Дон Хуан перестал идти и вздернул подбородок, указывая на что-то внизу
в долине дону Хенаро. Дон Хенаро покачал головой. Это не был ни
отрицательный, ни положительный жест, он больше походил просто на кивок
головы. Оба они стояли неподвижно долгое время, глядя в долину.
Тут мы покинули дорогу и, казалось, стали срезать угол, пойдя напрямик.
Мы начали спускаться по более узкой и неровной тропе, которая вела к
северной части долины.
Когда мы достигли равнины, был уже полдень. Меня охватил сильный запах
речных ив и мокрой почвы. На какое-то мгновение на деревьях слева от меня
был виден дождь, подобный мягкому зеленому шороху. Затем он только
поколыхивал листья. Я слышал журчание ручья. На секунду я остановился
послушать. Я взглянул на вершины деревьев. Высокие, слоистые облака на
западном горизонте выглядели, как клочья ваты, рассеянные по небу. Я стоял
там, наблюдая за облаками довольно долго, так, что все остальные ушли далеко
вперед. Я побежал за ними.
Дон Хуан и дон Хенаро остановились и повернулись сразу. Их глаза
двигались и застыли на мне с такой точностью и таким единством, что
казалось, они были единым лицом. Это был короткий поразительный взгляд,
который вызвал озноб у меня на спине. Затем дон Хенаро засмеялся и сказал,
что я бегу, топая, как трехсотфунтовый плоскостопый мексиканец.
- Почему мексиканец? - спросил дон Хуан. - Плоскостопый трехсотфунтовый
индеец не бегает, - сказал дон Хенаро, объясняя. - О, - сказал дон Хуан, как
если бы дон Хенаро действительно объяснил ему что-то. Мы пересекли узкую
сочную зеленую долину и забрались на горы с востока. В конце дня мы,
наконец, пришли к остановке на вершине плоского загроможденного камнями
утеса, нависшего над долиной с юга. Растительность резко изменилась. Всюду
вокруг нас находились выветренные горы. Земля в долине и по бокам холмов
была размежевана и обработана, и, однако же, весь ландшафт давал мне чувство
отдаленности.
Солнце уже было низко над юго-западным горизонтом. Дон Хуан и дон
Хенаро позвали нас на северный край утеса. С этого места ландшафт открывался
более гористый. Тут были бесконечные долины и горы к северу и гребень
высоких гор на западе. Солнечный свет, отражаясь на далеких северных горах,
делал их оранжевыми, таким же, как окраска облаков на западе. Пейзаж,
несмотря на свою красоту, был печальным и одиноким.
Дон Хуан вручил мне мой блокнот, но я не чувствовал желания делать
заметки. Мы сели полукругом с доном Хуаном и доном Хенаро по бокам.
- Ты начал путь знания, записывая, и ты закончишь его так же, - сказал
дон Хуан.
Все они уговаривали меня писать, как если бы это было существенно.
- Ты на самом краю, Карлитос, - сказал дон Хенаро внезапно. - и ты, и
Паблито, - вы оба.
Его голос был мягким. Без своих шутливых оттенков он звучал добрым и
озабоченным.
- Другие воины, путешествуя в неизвестность, останавливались на этом
самом месте, - сказал он. Все они желают вам двоим добра.
Я чувствовал, как что-то рвется вокруг меня, как если бы воздух был
наполовину твердым, и что-то создало волну, которая прорвалась сквозь него.
- Все мы здесь желаем вам всего хорошего, - сказал он. Нестор обнял
Паблито и меня, а затем сел в стороне от нас. - У нас еще есть время, -
сказал дон Хенаро, глядя на небо. А затем повернувшись к Нестору, он
добавил: чем мы пока будем заниматься ?
- Мы должны смеяться и развлекать друг друга, - ответил Нестор быстро.
Я сказал дону Хуану, что я боюсь того, что меня ожидает, и что я
определенно был трюком вовлечен во все это. Я, который даже не воображал
ситуации, подобной той, в которой мы с Паблито сейчас оказались. Я сказал,
что что-то действительно пугающее овладело мной и мало-помалу подталкивало
меня, пока я не оказался лицом к лицу с чем-то, что может быть хуже смерти.
- Ты жалуешься, - сказал дон Хуан сухо. Ты чувствуешь жалость к самому
себе до последней минуты.
Они все рассмеялись. Он был прав. Что за необоримая тяга! А я-то думал,
что изгнал ее из своей жизни. Я попросил их всех простить мой идиотизм.
- Не извиняйся, - сказал мне дон Хуан. - извинения - это чепуха. Что
действительно имеет значение, так это быть неуязвимым воином в этом
уникальном месте силы. На этом месте были лучшие воины. Будь таким же,
какими были они.
Затем он обратился к Паблито и ко мне, к обоим. - Вы уже знаете, что
это последняя задача, в которой мы будем вместе, - сказал он. - вы войдете в
нагваль и тональ путем одной своей личной силы. Хенаро и я находимся здесь
только для того, чтобы попрощаться с вами. Сила определила, чтобы Нестор был
свидетелем. Да будет так.
Это будет также последним перекрестком у вас, свидетелем которого будем
мы с Хенаро. Как только вы войдете в неизвестное сами, вы уже не сможете
зависеть от нас в том, чтобы возвратиться, поэтому это решение спорное. Вы
можете решить, возвращаться или нет. Мы уверены, что у вас двоих хватит силы
вернуться, если вы решите это сделать. Прошлой ночью вы смогли в
совершенстве вместе или по отдельности отшвырнуть олли, который иначе
раздавил бы вас до смерти. Это было испытанием вашей силы.
Я могу добавить также, что мало воинов остаются живыми после встречи с
неизвестным, которое сейчас ждет вас. Не столько потому, что это трудно, но
потому, что нагваль привлекателен вне всяких слов, и воины, которые
отправляются в него, находят, что возвращаться к тоналю или к миру порядка
шума и боли неприятнейшее дело.
Решение остаться или вернуться делается чем-то внутри нас, что не
является ни нашим разумом, ни нашим желанием, а нашей волей. Поэтому
невозможно заранее узнать исход.
Если вы выберете не возвращаться, то вы исчезнете, как если бы земля
поглотила вас. Но если вы выберете вернуться на эту землю, то вы должны
будете ждать, как истинные воины, они будут закончены или успехом или
неудачей, вы обретете власть над целостностью самих себя.
Дон Хуан на секунду остановился. Дон Хенаро посмотрел на меня и
подмигнул.
- Карлитос хочет узнать, что это значит, обрести власть над
целостностью самого себя? - сказал он, и все засмеялись.
Он был прав. При любых других обстоятельствах я бы спросил это, однако
ситуация была слишком мрачной для вопросов.
- Это означает, что воин в конце концов встретился с силой,- сказал дон
Хуан.
- Никто не может сказать, что каждый воин будет с ней делать. Может
быть вы двое будете бродить мирно и незаметно по лицу земли, или может быть
вы вернетесь чтобы стать ненавидимыми людьми, а может быть почитаемыми или
добрыми. Все это зависит от неуязвимости и свободы вашего духа.
Важной вещью, однако, является ваша задача. Это дар, который делает
учитель и бенефактор своим ученикам. Я надеюсь, что вы оба успешно доведете
свои задачи до их кульминации.
- Ожидание, чтобы выполнить эту задачу, является весьма особым
ожиданием, - сказал дон Хенаро совершенно внезапно. - и я собираюсь
рассказать вам историю о племени воинов, которое жило в другие времена на
горах где-то в том направлении, - он небрежно указал на восток, но затем,
после секундного колебания он, казалось, изменил решение, поднялся и указал
на далекие северные горы.
- Нет, они жили в том направлении, - сказал он, глядя на меня и
улыбаясь со знающим видом. - в точности в 135 километрах отсюда.
Дон Хенаро, должно быть, изображал меня. Его рот и лоб были
наморщенными, его руки были плотно прижаты к груди, удерживая какой-то
воображаемый предмет, который, должно быть, был записной книжкой. Он принял
очень смешную позу. Я однажды встретился с немецким студентом синологом,
который выглядел в точности так. Мысль о том, что все это время, может быть,
бессознательно я подражал гримасам немецкого синолога, была забавной для
меня. Я засмеялся про себя. Казалось, эта шутка была прямо для меня.
Дон Хенаро уселся опять и начал свой рассказ. - В тех случаях, когда
член племени воинов совершал поступок, который, как считалось, шел против их
законов, то его судьба решалась ими всеми. Обвиняемый должен был объяснить
причины, по которым он сделал то, что сделал. Его товарищи должны были
выслушать его, а затем они расходились, потому что находили его причины
убедительными, или же они выстраивались со своим оружием на самом краю
плоской горы, очень похожей на ту гору, на которой мы сидим сейчас, готовые
привести в исполнение его смертный приговор, потому что они находили его
причины неприемлемыми. В этом случае приговоренный воин должен был
попрощаться со своими старыми товарищами, и его казнь начиналась.
Дон Хенаро взглянул на меня и Паблито, как бы ожидая от нас знака.
Затем он повернулся к Нестору.
- Может быть, свидетель может сказать нам, что общего эта история имеет
с этими двумя? - сказал он Нестору.
Нестор улыбнулся застенчиво и, казалось, на секунду погрузился в
глубокое раздумье.
- Свидетель не имеет никакого представления, - сказал он и засмеялся
нервным смешком.
Дон Хенаро попросил каждого подняться и пройти вместе с ним взглянуть
через западный край утеса.
Там был пологий склон до дна равнинного образования. Затем там была
узкая полоска земли, заканчивавшаяся пропастью, которая, казалось, была
естественным каналом для стока дождевой воды.
- Как раз там, где находится эта расщелина рос ряд деревьев в тех
горах, о которых рассказывается, - сказал он. - за этой чертой был густой
лес. Попрощавшись со своими товарищами приговоренный воин должен был начать
спускаться по склону к деревьям. Его товарищи затем брали свое оружие и
нацеливались на него. Если никто не стрелял, или если воин, пережив свои
ранения, достигал края деревьев, он был свободен.
Мы вернулись назад к тому месту, где мы сидели. - Как теперь,
свидетель, - спросил он у Нестора, - можешь ты сказать? Нестор был самой
нервозностью. Он снял свою шляпу и почесал голову. Затем он закрыл лицо
руками. - Откуда может бедный свидетель знать? - бросил он наконец
вызывающим тоном и засмеялся вместе со всеми. - Говорили, что там были люди,
которые прорывались без ранения, - продолжал дон Хенаро. - скажем так, что
их личная сила влияла на их товарищей. Волна проходила по ним, когда они
целились, и никто не смел использовать своего оружия. Или может быть они
боялись его смелости и не могли причинить ему вреда. Дон Хенаро взглянул на
меня, а затем на Паблито.
- Там было одно условие для этой ходьбы к краю деревьев, - продолжал
он, - воин должен был идти спокойно, ни на что не обращая внимания. Его шаги
должны быть уверенными и твердыми. Его глаза должны были смотреть вперед
спокойно. Он должен был спускаться не спотыкаясь, не оборачиваясь, чтобы
посмотреть назад и превыше всего не пускаясь бежать.
Дон Хенаро сделал паузу. Паблито отозвался на его слова кивком.
- Если вы двое решите вернуться на эту землю, - сказал он, - то вы
должны будете ждать как истинные воины до тех пор, пока не будут выполнены
ваши задачи. Это ожидание очень похоже на спуск воина в этом рассказе.
Видите ли, воин вышел из человеческого времени, и вы также.
Единственная разница заключается в том, кто целится в вас. Тем, кто целились
в воина, были его товарищами-воинами. Но то, что целится в вас двоих - это
неизвестное. Единственным вашим шансом является ваша неуязвимость. Вы должны
ждать, не ожидая наград. И вы должны направить всю вашу личную силу на
выполнение ваших задач.
Если вы не будете действовать неуязвимо, если вы начнете елозить и
станете беспокойными, отчаетесь, то вы будете безжалостно застрелены меткими
стрелками из неизвестного.
С другой стороны, ваша неуязвимость и личная сила таковы, что вы
способны выполнить ваши задачи. Тогда вы достигнете обещания силы. А что это
за обещание, можете вы спросить ? Это то обещание, которое сила дает людям
как светящимся существам.
Каждый воин имеет различную судьбу, поэтому невозможно сказать, чем
именно будет это обещание для каждого из вас.
Солнце почти село. Светло-оранжевая окраска на далеких северных горах
потемнела. Пейзаж давал мне ощущение выметенного ветром одинокого мира.
- Вы узнали, что законом воина является быть смиренным и эффективным, -
сказал дон Хенаро, и его голос заставил меня подпрыгнуть. - вы научились
действовать, не ожидая ничего в награду. Теперь я скажу вам, что для того,
чтобы выстоять то, что лежит за границами этого дня, вам понадобится ваша
абсолютная выносливость.
Я испытал потрясение в своем животе. Паблито начал тихонько дрожать.
- Воин должен быть всегда готовым, - сказал он. - судьба всех нас здесь
состояла в том, чтобы знать, что мы являемся пленниками силы. Никто не может
сказать, почему именно мы. Но какая великая удача!
Дон Хенаро перестал говорить и опустил голову, как бы утомившись. В
первый раз я услышал, чтобы он говорил подобными словами.
- Здесь принято, чтобы воин попрощался со всеми присутствующими и со
всем тем, кого он оставляет позади себя, - сказал дон Хуан. - он должен
сделать это своими собственными словами и громко так, чтобы его голос всегда
оставался на этом месте силы.
Дон Хуан своим голосом ввел еще одно измерение в мое состояние в данный
момент. Наш разговор в машине стал еще более обостренным. Как прав он был,
когда сказал, что умиротворенность окружающего нас пейзажа была только
миражем, и что объяснение магов наносит такой удар, который никто не
способен парировать. Я слышал объяснение магов, и я испытал его основные
моменты, и теперь я находился тут, более обнаженным и более беспомощным, чем
за всю свою жизнь. Ничто из того, что я когда-либо сделал, ничто из того,
что я когда-либо воображал не могло сравниться с болью и одиночеством этого
момента.
Объяснение магов содрало с меня даже мой разум. Дон Хуан опять был
прав, когда говорил, что воин не может избежать боли и печали, а избегает
только индульгирования в них. В этот момент моя печаль не вмещалась ни в
какие рамки. Я не мог вынести прощания с теми, кто разделял со мной повороты
моей судьбы. Я сказал дону Хуану и дону Хенаро, что я обещал одному человеку
умереть вместе, и что мой дух не может вынести того, что остается один.
- Мы совершенно одиноки, Карлитос, - сказал дон Хенаро мягко. - это
наше условие.
Я ощутил в своем горле боль своей привязанности к жизни и к тем, кто
был близок мне. Я не хотел прощаться с ними.
- Мы одиноки, - сказал дон Хуан. - но умереть одному - это не значит
умереть в одиночестве.
Его голос звучал приглушенно и сухо, как покашливание. Паблито тихо
плакал. Затем он поднялся и заговорил. Это не было набором слов или
исповедью. Чистым голосом поблагодарил он дона Хуана и дона Хенаро за их
доброту. Он повернулся к Нестору и поблагодарил его за то, что тот дал ему
возможность заботиться о нем. Он вытер свои глаза рукавом.
- Что за прекрасная штука было быть в этом прекрасном мире! В это
чудесное время! - воскликнул он и вздохнул. Его настроение было
захлестывающим.
- Если я не вернусь, то я прошу вас, как о высшем благодеянии помочь
тем, кто делил мою судьбу, - сказал он дону Хенаро.
Затем он повернулся к западу в направлении своего дома. Его поджарое
тело сотрясалось от слез. Он подбежал к краю утеса с вытянутыми руками, как
бы собираясь обнять кого-то. Его губы двигались, он как бы говорил тихим
голосом.
Я отвернулся. Я не хотел слышать, что говорит Паблито. Он вернулся
назад туда, где мы сидели, плюхнулся рядом со мной и повесил голову.
Я не мог сказать ничего. Но затем какая-то внешняя сила овладела мной и
заставила меня встать, и я тоже высказал свои благодарности и свою печаль.
Мы затихли снова. Северный ветер тихо посвистывая дул мне в лицо. Дон
Хуан посмотрел на меня. Я никогда не видел в его глазах столько доброты. Он
сказал мне, что воин прощается, благодаря всех тех, кто сделал ему что-то
доброе или оказал участие. И что я должен выразить свою благодарность не
только им, но также и тем, кто заботился обо мне и помогал мне на моем пути.
Я повернулся на северо-запад к Лос-Анжелесу, и вся сентиментальность
моего духа вылилась наружу. Что за очистительное облегчение было произнести
свои благодарности!
Я сел опять. Никто не смотрел на меня. - воин признает свою боль, но не
индульгирует в ней, - сказал дон Хуан, - поэтому настроением воина, который
входит в неизвестное, не является печаль. Напротив, он весел, потому что он
чувствует смирение перед своей удачей, уверенность в том, что его дух
неуязвим и превыше всего полное осознание своей эффективности. Радость воина
исходит из его признания своей судьбы и из его правдивой оценки того, что
лежит перед ним.
Последовала долгая пауза. Моя печаль была чрезмерной. Я хотел
что-нибудь сделать, чтобы вырваться из этой подавленности.
- Свидетель, пожалуйста, сдави свой ловец духов, - сказал дон Хенаро
Нестору. Я услышал громкий и очень смешной звук игрушки нестора. Паблито
истерически рассмеялся и точно так же дон Хуан с доном Хенаро. Я заметил
характерный запах и сообразил тогда, что Нестор пернул. Что было ужасно
смешным, так это выражение совершеннейшей серьезности на его лице. Он пернул
не для шутки, а потому что у него не было при себе его ловца духов. Он
помогал нам наилучшим образом, как только мог.
Все они отрешенно смеялись. Что за легкость была у них в смещении из
грустной ситуации в совершенно смешную.
Паблито повернулся ко мне внезапно. Он захотел узнать, не поэт ли я. Но
прежде, чем я успел ответить, Хенаро составил строфу:
- Карлитос спокоен и верно он немного поэт и дурак примерный, - сказал
он.
Все они опять расхохотались. - Вот это настроение лучше, - сказал дон
Хуан. - а сейчас, прежде чем мы с Хенаро попрощаемся с вами, вы двое можете
сказать все, что угодно. Может быть это последний раз, когда вы можете
что-либо сказать.
Паблито отрицательно покачал головой, но у меня было кое-что. Я хотел
выразить свое восхищение, свое поражение исключительностью духа воина дона
Хуана и дона Хенаро, но я запутался в своих словах и кончил тем, что ничего
не сказал, или хуже того, я кончил тем, что я вроде бы опять жаловался.
Дон Хуан покачал головой и чмокнул губами в насмешливом неодобрении. Я
невольно засмеялся. Не имело значения однако то, что я не смог
воспользоваться своим шансом сказать им о моем восхищении. Очень любопытное
ощущение начало овладевать мной. У меня было чувство радости, веселья,
абсолютной свободы, которая заставляла меня смеяться. Я сказал дону Хуану и
дону Хенаро, что мне нет никакого дела до исхода моей встречи с неизвестным,
что я счастлив и собран, и что буду ли я жив или умру совершенно не важно
для меня в данный момент.
Дон Хуан и дон Хенаро, казалось, порадовались моим словам еще больше,
чем я. Дон Хуан хлопнул себя по ляжкам и засмеялся. Дон Хенаро бросил свою
шляпу на землю и закричал, как будто бы он объезжает дикую лошадь.
Внезапно дон Хенаро сказал: - Мы развлекались и смеялись во время
ожидания совершенно так, как рекомендовал свидетель. Но естественным
условием порядка является то, что это всегда приходит к концу.
Он посмотрел на небо. - Уже почти пришло время нам разойтись, как
делали воины в рассказе, - сказал он. - но прежде чем мы пойдем нашими
различными путями, я должен сказать вам двоим одну последнюю вещь: я хочу
раскрыть вам секрет воина. Может быть, вы можете назвать его
предрасположением воина.
Он обернулся в особенности ко мне и сказал, что я когда-то им говорил,
что жизнь воина холодна и одинока и лишена чувств. Он даже закончил, что как
раз в этот момент я убежден, что это так.
- Жизнь воина ни в коем случае не может быть холодной, одинокой или
лишенной чувств, - сказал он, - потому что она основывается на его
привязанности, его стремлении, на том, что он посвятил себя тому, кого он
любит. И вы можете спросить, кто это тот, кого он любит. Я покажу вам
сейчас.
Дон Хенаро поднялся и медленно отошел на совершенно плоский участок как
раз перед нами, в 3-4 метрах в стороне. Там он сделал странное движение. Он
двигал своими руками, как бы очищая пыль с своей груди и живота. Затем
произошла странная вещь. Поток почти неощутимого света прошел сквозь него.
Он исходил из земли и, казалось обнял все его тело. Он сделал что-то вроде
заднего пируэта, нырок назад, точнее говоря, и приземлился на грудь и на
руки. Его движение было выполнено с такой точностью и легкостью, что он
казался невесомым существом, червеобразным существом, которое перевернулось.
Когда он оказался на земле, он исполнил ряд неземных движений. Он скользил
всего в нескольких дюймах над землей, или катался на ней, как если бы он
лежал на шарикоподшипниках, или же плавал, описывая круги и поворачиваясь с
быстротой и ловкостью угря, плывущего в океане.
Мои глаза начали успокаиваться в какой-то момент и затем без всякого
перехода я уже следил за шаром света, скользящим взад и вперед по чему-то,
что, казалось, было поверхностью катка с тысячами лучей света, сияющими на
ней.
Картина была ясной. Затем шар огня остановился и остался неподвижным.
Голос встряхнул меня и рассеял мое внимание. Это заговорил дон Хуан. Сначала
я не мог понять, что он говорит. Я опять взглянул на шар огня. Я мог
различить только дона Хенаро, лежащего на земле с разбросанными руками и
ногами. Голос дона Хуана был очень ясным. Он, казалось, нажал на какой-то
курок во мне, и я начал писать.
- Любовь Хенаро - это этот мир, сказал он. - он только что обнимал эту
огромную землю, но поскольку он такой маленький, все, что он может делать,
только плавать в ней. Но земля знает, что он любит ее, и заботится о нем.
Именно поэтому жизнь Хенаро наполнена до краев, и его состояние, где бы он
ни был, будет изобильным. Хенаро бродит по тропам своей любви, и где бы он
ни находился, он цельный.
Хенаро сел перед нами на корточки. Он мягко погладил землю.
Это предрасположение двух воинов, - сказал он. - эта земля, этот мир.
Для воина не может быть большей любви.
Дон Хенаро поднялся и минуту сидел на корточках рядом с доном Хуаном,
пока они оба пристально смотрели на нас. Затем они оба сели, скрестив ноги.
- Только если любишь эту землю с несгибаемой страстью, можно
освободиться от печали, - сказал дон Хуан. - воин всегда весел, потому что
его любовь неизменна и предмет его любви - земля - обнимает его и осыпает
его невообразимыми дарами. Печаль принадлежит только тем, кто ненавидит ту
самую вещь, которая дает укрытие всем своим существам.
Дон Хуан опять с нежностью погладил землю. - Это милое существо,
которое является живым до последней крупицы и понимает каждое чувство,
успокоило меня. Оно вылечило мои боли и, наконец, когда я полностью понял
мою любовь к нему, оно научило меня свободе.
Он сделал паузу. Тишина вокруг нас была пугающей. Ветер свистел мягко,
а затем я услышал далекий лай одинокой собаки. - прислушайся к этому лаю, -
продолжал дон Хуан. - именно так моя любимая земля помогает мне представить
вам этот последний момент. Этот лай - самая печальная вещь, которую можно
услышать.
Минуту мы молчали. Лай этой одинокой собаки был настолько печален, а
тишина вокруг нас настолько интенсивной, что я ощутил щемящую боль. Она
заставила меня думать о моей собственной жизни, о моей собственной печали, о
моем собственном незнании куда идти и что делать.
- Лай этой собаки - это ночной голос человека, - сказал дон Хуан.
- Он исходит из дома в той долине к югу. Человек кричит через свою
собаку, поскольку они являются компаньонами по рабству на всю жизнь,
выкрикивая свою печаль и свою запутанность. Он просит свою смерть прийти и
освободить его от мрачных и ужасных цепей его жизни.
Слова дона Хуана затронули во мне самую беспокойную струну. Я
чувствовал, что он говорит, обращаясь прямо ко мне.
- Этот лай и то одиночество, которое он создает, - говорят о чувствах
людей, - продолжал он. - людей, для которых вся жизнь была как один
воскресный вечер. Вечер, который не был совершенно жалким, но довольно
жалким, нудным и неудобным. Они много попотели и попыхтели, они не знали,
куда пойти и что делать. Этот вечер оставил им только воспоминания о
мелочных раздражениях и нудности. А затем внезапно все кончилось. Уже
наступила ночь.
Он пересказал историю, которую я когда-то рассказывал ему о
семидесятидвухлетнем старике, который жаловался, что его жизнь была такой
короткой, что ему казалось, будто всего день назад он был мальчиком. Этот
человек сказал мне: "я помню ту пижаму, которую я обычно носил, когда мне
было десять лет от роду. Кажется прошел всего один день. Куда ушло время?"
- Противоядие, которое убивает этот яд - здесь, - сказал дон Хуан,
лаская землю. - взгляните на вас двоих. Вы добрались до объяснения магов, но
какая разница от того, что вы знаете его? Вы более уединены, чем когда-либо,
потому что без непреклонной любви к тому существу, которое дает вам укрытие,
уединенность кажется одиночеством.
Только любовь к этому великолепному существу может дать свободу духу
воина. А свобода это есть радость, эффективность и отрешенность перед лицом
любых препятствий. Это последний урок. Он всегда оставляется на самый
последний момент, на момент полного уединения, когда человек остается лицом
к лицу со своей смертью и своим уединением. Только тогда этот урок имеет
смысл.
Дон Хуан и дон Хенаро поднялись и потянулись руками и спиной, как если
бы от сидения их тела онемели. Мое сердце начало быстро колотиться. Они
заставили меня и Паблито подняться.
- Сумерки - это трещина между мирами, - сказал дон Хуан. - это дверь в
неизвестное.
Он указал широким движением руки на утес, где мы стояли. - Это плато
находится перед дверью. Он указал на северный край утеса. - Там дверь. За
ней - бездна. А за бездной - неизвестное.
Затем дон Хуан и дон Хенаро повернулись к Паблито и попрощались с ним.
Глаза Паблито были влажными и неподвижными. Слезы катились у него по щекам.
Я услышал голос дона Хенаро, прощавшегося со мной, но не слышал дона Хуана.
Дон Хуан и дон Хенаро подошли к Паблито и коротко что-то шепнули ему на
уши. Затем они подошли ко мне. Но еще прежде, чем они что-либо прошептали, я
ощутил то особое чувство расщепленности.
- Мы теперь будем просто пылью на дороге, - сказал Хенаро. - может быть
когда-нибудь она опять попадет в твои глаза.
Дон Хуан и дон Хенаро отошли в сторону и, казалось, слились с темнотой.
Паблито взял меня за руку и мы попрощались друг с другом. Затем странный
порыв силы заставил меня бежать вместе с ним к северному краю утеса. Я
ощущал его руку, когда мы прыгнули, а затем я был один.