Сказка Веселая семейка
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Николая Носова
Самый тяжёлый день
Работать в компании было весело, и последние дни прошли быстро. Наконец наступил двадцать первый день. Это было в пятницу. У нас всё уже было приготовлено к приёмке молодняка. Мы отыскали в сарае большую кастрюлю и сделали из неё грелку, то есть выложили её внутри войлоком, чтобы цыплятам в ней было тепло. Теперь эта грелка стояла на чугунке с горячей водой — на случай, если цыплёнок выведется, чтоб сейчас же посадить его в грелку.
Накануне мы с Мишкой хотели совсем не ложиться спать, но в эту ночь Вадик Зайцев отпросился у мамы, и она разрешила ему дежурить у инкубатора.
— Какой же я буду дежурный, если вы будете сидеть возле меня всю ночь? — сказал Вадик. — Уж вы, пожалуйста, лучше идите спать.
— А вдруг цыплята начнут выводиться ночью?
— Что ж тут такого? Если цыплёнок выведется, я его бац в кастрюлю, и пусть себе сохнет.
— Как это «бац»? — говорю я. — С цыплятами нужно бережно обращаться!
— Я буду бережно, не беспокойтесь. А вы лучше ложитесь спать. Завтра ведь ваше дежурство. Как вы будете дежурить, если не выспитесь ночью?
— Хорошо, — говорит Мишка. — Только ты, пожалуйста, разбуди нас, если цыплята начнут выводиться. Мы ведь столько дней ждали этого момента!
— Ладно, разбужу, — согласился Вадик.
Мы отправились спать, только я в эту ночь долго не мог заснуть, так как очень тревожился о цыплятах. Наутро я проснулся с рассветом и сейчас же побежал к Мишке. Мишка тоже уже встал. Он сидел возле инкубатора и внимательно осматривал яйца. Он увидел меня и сказал:
— Ещё ни одной наклёвки не видно.
— Сейчас, наверно, ещё рано, — ответил Вадик. — Они позже начнут наклёвываться.
Вадик скоро ушёл домой, потому что ночь уже кончилась и теперь начиналось наше дежурство. Когда он ушёл, Мишка решил ещё раз осмотреть все яйца. Мы стали переворачивать их и осматривать со всех сторон — нет ли в каком-нибудь яйце маленькой дырочки, которую должен продолбить изнутри цыплёнок. Но все яйца оказались целы. Мы закрыли инкубатор и долго сидели молча.
— А что, если разбить яйцо и посмотреть, есть там цыплёнок или нет? — говорю я.
— Сейчас ещё нельзя разбивать, — сказал Мишка. — Цыплёнок ещё пока дышит через кожу, а не лёгкими. Как только он начнёт дышать лёгкими, он сейчас же пробьёт скорлупу сам. Если же мы разобьём раньше, то цыплёнок погибнет.
— Но цыплята в яйцах уже должны быть живые, — говорю я. — Может быть, можно услышать, как они там шевелятся?
Мишка достал яйцо и приложил его к уху. Я наклонился поближе и тоже стал прислушиваться.
— Тише! — заворчал на меня Мишка. — Сопит тут, как лошадь!
Я затаил дыхание. Стало тихо. Только слышно было, как тикают часы на столе. Вдруг зазвонил звонок. Мишка вздрогнул и чуть не уронил яйцо. Я скорей побежал открывать дверь. Это пришёл Витя. Он хотел узнать, не начали ли выводиться цыплята.
— Нет ещё, — сказал Мишка. — Ещё рано.
— Ну, я потом ещё перед школой зайду, — сказал Витя. Он ушёл, а Мишка снова взял яйцо и приложил его к уху.
Он долго сидел, закрыв глаза, и старательно прислушивался.
Наконец сказал:
— Совсем ничего не слышно.
Я взял яйцо и тоже послушал. В яйце была мёртвая тишина.
— Может быть, в этом яйце зародыш погиб? — сказал я. — Надо другие проверить.
Мы стали вынимать одно яйцо за другим и выслушивать их, но ни в одном яйце нам не удалось обнаружить никаких следов жизни.
— Неужели все зародыши погибли? — сказал Мишка. — Должен ведь хоть в одном яйце сохраниться.
Тут снова раздался звонок. Пришёл Сеня Бобров.
— Ты чего в такую рань поднялся? — спрашиваю я.
— Пришёл узнать, как цыплята.
— Цыплята ещё никак. Ещё слишком рано, — ответил Мишка.
Вслед за Сеней пришёл Сережа:
— Ну как, есть уже хоть один цыплёнок?
— Какой ты нетерпеливый! — говорит Мишка. — Что ты хочешь, чтоб цыплята с самого утра выводились? Успеют ещё.
Серёжа и Сеня посидели немного и ушли. Мы с Мишкой снова стали выслушивать яйца.
— Всё пропало! — убивался Мишка. — Совсем ничего не слышно.
— А может, они там притаившись сидят?
— Зачем же они сидят притаившись? Им пора скорлупу долбить.
Тут пришли Юра Филиппов и Стасик Левшин, а за ними — Ваня Ложкин. Ребята стали собираться один за другим, так что под конец у нас получилось как будто общее собрание. Мы с Мишкой позвали Майку, объяснили ей, что нужно делать, если цыплята начнут выводиться без нас, и пошли вместе с ребятами в школу.
Как мы провели этот день в школе, нельзя рассказать. Это был самый мучительный день в нашей жизни. Нам казалось, что кто-то нарочно растянул время и сделал уроки в десять раз длинней. Все мы очень боялись, что цыплята начнут выводиться, пока мы сидим в школе, а Майка без нас сделает что-нибудь не так, как нужно. Особенно длинным оказался последний урок. Время как будто остановилось совсем. Мы даже начали думать, что прозевали звонок. Потом нам стало казаться, что звонок испортился и поэтому мы не слыхали его. Потом мы вообразили, что тётя Дуня забыла дать последний звонок и ушла домой и теперь нам придётся сидеть тут до завтрашнего дня, когда она снова вернётся в школу.
Ребята нервничали и шептались. Все посылали записочки Жене Скворцову и спрашивали, который час, но Женя, как на беду, в этот день забыл свои часы дома. В классе было шумно, и Александр Ефремович несколько раз просил восстановить тишину. Но тишина не восстанавливалась. Наконец Мишка поднял руку и хотел сказать, что урок уже кончился, но как раз в это время прозвонил звонок. Ребята сорвались с мест и бросились к двери. Александр Ефремович заставил всех сесть на свои места и сказал, что никто не должен выходить из-за парт, пока учитель в классе. Потом он обратился к Мишке:
— Ты, кажется, что-то хотел спросить?
— Нет, я хотел сказать, что урок кончился.
— Но ты ведь до звонка поднял руку.
— А я думал, что звонок испортился.
Александр Ефремович только головой покачал, потом взял журнал и вышел из класса. Ребята гурьбой бросились в коридор и загремели вниз по лестнице. У выхода образовалась пробка, но мы с Мишкой успели проскочить первыми и помчались по улице во весь опор. За нами, растянувшись длинной вереницей, мчались остальные ребята.
Через пять минут мы уже были дома. Майка сидела на своем посту, у инкубатора, и шила своей кукле Зинаиде новое платье.
— Ничего не случилось? — спросили мы её.
— Ничего.
— А ты давно заглядывала в инкубатор?
— Давно, ещё когда переворачивала яйца.
Мишка подошёл к инкубатору и приготовился открыть крышку. Все ребята столпились вокруг. Они вытягивали шеи, приподнимались на цыпочки, а Ваня Ложкин взобрался на стул, чтобы получше видеть, и свалился оттуда прямо на Лёшку Курочкина и чуть не сбил его с ног. Мишка всё не решался открыть крышку. Он как будто боялся.
— Ну, открывай! Чего же ты медлишь? — не вытерпел кто-то.
Мишка наконец открыл инкубатор. Яйца по-прежнему спокойно лежали на дне, словно большие белые камешки. Мишка постоял над ними молча, потом осторожно перевернул их по одному и каждое осмотрел со всех сторон.
— Нет ни одной наклёвки! — печально объявил он.
Работать в компании было весело, и последние дни прошли быстро. Наконец наступил двадцать первый день. Это было в пятницу. У нас всё уже было приготовлено к приёмке молодняка. Мы отыскали в сарае большую кастрюлю и сделали из неё грелку, то есть выложили её внутри войлоком, чтобы цыплятам в ней было тепло. Теперь эта грелка стояла на чугунке с горячей водой — на случай, если цыплёнок выведется, чтоб сейчас же посадить его в грелку.
Накануне мы с Мишкой хотели совсем не ложиться спать, но в эту ночь Вадик Зайцев отпросился у мамы, и она разрешила ему дежурить у инкубатора.
— Какой же я буду дежурный, если вы будете сидеть возле меня всю ночь? — сказал Вадик. — Уж вы, пожалуйста, лучше идите спать.
— А вдруг цыплята начнут выводиться ночью?
— Что ж тут такого? Если цыплёнок выведется, я его бац в кастрюлю, и пусть себе сохнет.
— Как это «бац»? — говорю я. — С цыплятами нужно бережно обращаться!
— Я буду бережно, не беспокойтесь. А вы лучше ложитесь спать. Завтра ведь ваше дежурство. Как вы будете дежурить, если не выспитесь ночью?
— Хорошо, — говорит Мишка. — Только ты, пожалуйста, разбуди нас, если цыплята начнут выводиться. Мы ведь столько дней ждали этого момента!
— Ладно, разбужу, — согласился Вадик.
Мы отправились спать, только я в эту ночь долго не мог заснуть, так как очень тревожился о цыплятах. Наутро я проснулся с рассветом и сейчас же побежал к Мишке. Мишка тоже уже встал. Он сидел возле инкубатора и внимательно осматривал яйца. Он увидел меня и сказал:
— Ещё ни одной наклёвки не видно.
— Сейчас, наверно, ещё рано, — ответил Вадик. — Они позже начнут наклёвываться.
Вадик скоро ушёл домой, потому что ночь уже кончилась и теперь начиналось наше дежурство. Когда он ушёл, Мишка решил ещё раз осмотреть все яйца. Мы стали переворачивать их и осматривать со всех сторон — нет ли в каком-нибудь яйце маленькой дырочки, которую должен продолбить изнутри цыплёнок. Но все яйца оказались целы. Мы закрыли инкубатор и долго сидели молча.
— А что, если разбить яйцо и посмотреть, есть там цыплёнок или нет? — говорю я.
— Сейчас ещё нельзя разбивать, — сказал Мишка. — Цыплёнок ещё пока дышит через кожу, а не лёгкими. Как только он начнёт дышать лёгкими, он сейчас же пробьёт скорлупу сам. Если же мы разобьём раньше, то цыплёнок погибнет.
— Но цыплята в яйцах уже должны быть живые, — говорю я. — Может быть, можно услышать, как они там шевелятся?
Мишка достал яйцо и приложил его к уху. Я наклонился поближе и тоже стал прислушиваться.
— Тише! — заворчал на меня Мишка. — Сопит тут, как лошадь!
Я затаил дыхание. Стало тихо. Только слышно было, как тикают часы на столе. Вдруг зазвонил звонок. Мишка вздрогнул и чуть не уронил яйцо. Я скорей побежал открывать дверь. Это пришёл Витя. Он хотел узнать, не начали ли выводиться цыплята.
— Нет ещё, — сказал Мишка. — Ещё рано.
— Ну, я потом ещё перед школой зайду, — сказал Витя. Он ушёл, а Мишка снова взял яйцо и приложил его к уху.
Он долго сидел, закрыв глаза, и старательно прислушивался.
Наконец сказал:
— Совсем ничего не слышно.
Я взял яйцо и тоже послушал. В яйце была мёртвая тишина.
— Может быть, в этом яйце зародыш погиб? — сказал я. — Надо другие проверить.
Мы стали вынимать одно яйцо за другим и выслушивать их, но ни в одном яйце нам не удалось обнаружить никаких следов жизни.
— Неужели все зародыши погибли? — сказал Мишка. — Должен ведь хоть в одном яйце сохраниться.
Тут снова раздался звонок. Пришёл Сеня Бобров.
— Ты чего в такую рань поднялся? — спрашиваю я.
— Пришёл узнать, как цыплята.
— Цыплята ещё никак. Ещё слишком рано, — ответил Мишка.
Вслед за Сеней пришёл Сережа:
— Ну как, есть уже хоть один цыплёнок?
— Какой ты нетерпеливый! — говорит Мишка. — Что ты хочешь, чтоб цыплята с самого утра выводились? Успеют ещё.
Серёжа и Сеня посидели немного и ушли. Мы с Мишкой снова стали выслушивать яйца.
— Всё пропало! — убивался Мишка. — Совсем ничего не слышно.
— А может, они там притаившись сидят?
— Зачем же они сидят притаившись? Им пора скорлупу долбить.
Тут пришли Юра Филиппов и Стасик Левшин, а за ними — Ваня Ложкин. Ребята стали собираться один за другим, так что под конец у нас получилось как будто общее собрание. Мы с Мишкой позвали Майку, объяснили ей, что нужно делать, если цыплята начнут выводиться без нас, и пошли вместе с ребятами в школу.
Как мы провели этот день в школе, нельзя рассказать. Это был самый мучительный день в нашей жизни. Нам казалось, что кто-то нарочно растянул время и сделал уроки в десять раз длинней. Все мы очень боялись, что цыплята начнут выводиться, пока мы сидим в школе, а Майка без нас сделает что-нибудь не так, как нужно. Особенно длинным оказался последний урок. Время как будто остановилось совсем. Мы даже начали думать, что прозевали звонок. Потом нам стало казаться, что звонок испортился и поэтому мы не слыхали его. Потом мы вообразили, что тётя Дуня забыла дать последний звонок и ушла домой и теперь нам придётся сидеть тут до завтрашнего дня, когда она снова вернётся в школу.
Ребята нервничали и шептались. Все посылали записочки Жене Скворцову и спрашивали, который час, но Женя, как на беду, в этот день забыл свои часы дома. В классе было шумно, и Александр Ефремович несколько раз просил восстановить тишину. Но тишина не восстанавливалась. Наконец Мишка поднял руку и хотел сказать, что урок уже кончился, но как раз в это время прозвонил звонок. Ребята сорвались с мест и бросились к двери. Александр Ефремович заставил всех сесть на свои места и сказал, что никто не должен выходить из-за парт, пока учитель в классе. Потом он обратился к Мишке:
— Ты, кажется, что-то хотел спросить?
— Нет, я хотел сказать, что урок кончился.
— Но ты ведь до звонка поднял руку.
— А я думал, что звонок испортился.
Александр Ефремович только головой покачал, потом взял журнал и вышел из класса. Ребята гурьбой бросились в коридор и загремели вниз по лестнице. У выхода образовалась пробка, но мы с Мишкой успели проскочить первыми и помчались по улице во весь опор. За нами, растянувшись длинной вереницей, мчались остальные ребята.
Через пять минут мы уже были дома. Майка сидела на своем посту, у инкубатора, и шила своей кукле Зинаиде новое платье.
— Ничего не случилось? — спросили мы её.
— Ничего.
— А ты давно заглядывала в инкубатор?
— Давно, ещё когда переворачивала яйца.
Мишка подошёл к инкубатору и приготовился открыть крышку. Все ребята столпились вокруг. Они вытягивали шеи, приподнимались на цыпочки, а Ваня Ложкин взобрался на стул, чтобы получше видеть, и свалился оттуда прямо на Лёшку Курочкина и чуть не сбил его с ног. Мишка всё не решался открыть крышку. Он как будто боялся.
— Ну, открывай! Чего же ты медлишь? — не вытерпел кто-то.
Мишка наконец открыл инкубатор. Яйца по-прежнему спокойно лежали на дне, словно большие белые камешки. Мишка постоял над ними молча, потом осторожно перевернул их по одному и каждое осмотрел со всех сторон.
— Нет ни одной наклёвки! — печально объявил он.