Сказка Растрепанный воробей
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Константина Паустовского
На старых стенных часах железный кузнец ростом с игрушечного солдатикаподнял молот. Часы щелкнули, и кузнец ударил с оттяжкой молотом по маленькой
медной наковальне. Торопливый звон посыпался по комнате, закатился под книжный
шкаф и затих.
Кузнец ударил по наковальне восемь раз, хотел ударить в девятый, но рука у
него вздрогнула и повисла в воздухе. Так, с поднятой рукой, он и простоял
целый час, пока не пришел срок пробить по наковальне девять ударов.
Маша стояла у окна и не оглядывалась. Если оглянешься, то нянюшка Петровна
непременно проснется и погонит спать.
Петровна дремала на диване, а мама, как всегда, ушла в театр. Она
танцевала в театре, но никогда не брала с собой туда Машу.
Театр был огромный, с каменными колоннами. На крыше его взвивались на дыбы
чугунные лошади. Их сдерживал человек с венком на голове - должно быть,
сильный и храбрый. Ему удалось остановить горячих лошадей у самого края крыши.
Копыта лошадей висели над площадью. Маша представляла себе, какой был бы
переполох, если бы человек не сдержал чугунных лошадей: они сорвались бы с
крыши на площадь и промчались с громом и звоном мимо милиционеров.
Все последние дни мама волновалась. Она готовилась впервые танцевать
Золушку и обещала взять на первый же спектакль Петровну и Машу. За два дня до
спектакля мама вынула из сундука сделанный из тонкого стекла маленький букет
цветов. Его подарил маме Машин отец. Он был морякрм и привез этот букетик из
какой-то далекой страны.
Потом Машин отец ушел на войну, потопил несколько фашистских кораблей, два
раза тонул, был ранен, но остался жив. А теперь он опять далеко, в стране со
странным названием "Камчатка", и вернется не скоро, только весной.
Мама вынула стеклянный букет и тихо сказала ему несколько слов. Это было
удивительно, потому что раньше мама никогда не разговаривала с вещами.
- Вот, - прошептала мама, - ты и дождался.
- Чего дождался? - спросила Маша.
- Ты маленькая, ничего еще не понимаешь, - ответила мама. - Папа подарил
мне этот букет и сказал: "Когда ты будешь в первый раз танцевать Золушку,
обязательно приколи его к платью после бала во дворце. Тогда я буду знать, что
ты в это время вспомнила обо мне".
- А вот я и поняла, - сказала сердито Маша.
- Что ты поняла?
- Все! - ответила Маша и покраснела: она не любила, когда ей не верили.
Мама положила стеклянный букетик к себе на стол и сказала, чтобы Маша не
смела дотрагиваться до него даже мизинцем, потому что он очень хрупкий.
В этот вечер букет лежал за спиной у Маши на столе и поблескивал.
Было так
тихо, что казалось, все спит кругом: весь дом, и сад за окнами, и каменный
лев, что сидел внизу у ворот и все сильнее белел от снега. Не спали только
Маша, отопление и зима. Маша смотрела за окно, отопление тихонько пищало свою
теплую песню, а зима все сыпала и сыпала с неба тихий снег. Он летел мимо
фонарей и ложился на землю. И было непонятно, как с такого черного неба может
слетать такой белый снег. И еще было непонятно, почему среди зимы и морозов
распустились у мамы на столе в корзине красные большие цветы. Но непонятнее
всего была седая ворона. Она сидела на ветке за окном и смотрела, не моргая,
на Машу.
Ворона ждала, когда Петровна откроет форточку, чтобы проветрить на ночь
комнату, и уведет Машу умываться.
Как только Петровна и Маша уходили, ворона взлетала на форточку,
протискивалась в комнату, хватала первое, что попадалось на глаза, и удирала.
Она торопилась, забывала вытереть лапы о ковер и оставляла на столе мокрые
следы. Петровна каждый раз, возвратившись в комнату, всплескивала руками и
кричала:
- Разбойница! Опять чего-нибудь уволокла!
Маша тоже всплескивала руками и вместе с Петровной начинала торопливо
искать, что на этот раз утащила ворона. Чаще всего ворона таскала сахар,
печенье и колбасу.
Жила ворона в заколоченном на зиму ларьке, где летом продавали мороженое.
Ворона была скупая, сварливая. Она забивала клювом в щели ларька все свои
богатства, чтобы их не разворовали воробьи.
Иной раз по ночам ей снилось, будто воробьи прокрались в ларек и
выдалбливают из щелей кусочки замерзшей колбасы, яблочную кожуру и серебряную
обертку от конфет. Тогда ворона сердито каркала во сне, а милиционер на
соседнем углу оглядывался и прислушивался. Он уже давно слышал по ночам
карканье из ларька и удивлялся. Несколько раз он подходил к ларьку и,
загородившись ладонями от света уличного фонаря, всматривался внутрь. Но в
ларьке было темно, и только на полу белел поломанный ящик.
Однажды ворона застала в ларьке маленького растрепанного воробья по имени
Пашка.
Жизнь для воробьев пришла трудная. Маловато было овса, потому что лошадей
в городе почти не осталось. В прежние времена - их иногда вспоминал Пашкин
дед, старый воробей по прозвищу Чичкин, - воробьиное племя все дни толкалось
около извозчичьих стоянок, где овес высыпался из лошадиных торб на мостовую.
А теперь в городе одни машины. Они овсом не кормятся, не жуют его с
хрупом, как добродушные лошади, а пьют какую-то ядовитую воду с едким запахом.
Воробьиное племя поредело.
Иные воробьи подались в деревню, поближе к лошадям, а иные - в приморские
города, где грузят на пароходы зерно, и потому там воробьиная жизнь сытая и
веселая.
"Раньше, - рассказывал Чичкин, - воробьи собирались стаями по две-три
тысячи штук. Бывало, как вспорхнут, как рванут воздух, так не то что люди, а
даже извозчичьи лошади шарахались и бормотали: "Господи, спаси и помилуй!
Неужто нету на этих сорванцов управы?"
А какие были воробьиные драки на базарах! Пух летал облаками. Теперь таких
драк нипочем не допустят..."
Ворона застала Пашку, как только он юркнул в ларек и не успел еще ничего
выковырять из щели. Она стукнула Пашку клювом по голове. Пашка упал и завел
глаза: прикинулся мертвым.
Ворона выбросила его из ларька и напоследок каркнула - выбранилась на все
воробьиное вороватое племя.
Милиционер оглянулся и подошел к ларьку. Пашка лежал на снегу: умирал от
боли в голове и только тихонько открывал клюв.
- Эх ты, беспризорник! - сказал милиционер, снял варежку, засунул в нее
Пашку и спрятал варежку с Пашкой в карман шинели. - Невеселой жизни ты
воробей!
Пашка лежал в кармане, моргал глазами и плакал от обиды и голода. Хоть бы
склюнуть какую ни на есть крошку! Но у милиционера хлебных крошек в кармане не
было, а валялись только бесполезные крошки табаку.
Утром Петровна с Машей пошли гулять в парк. Милиционер подозвал Машу и
строго спросил:
- Вам, гражданочка, воробей не требуется? На воспитание?
Маша ответила, что воробей ей требуется, и даже очень. Тогда красное,
обветренное лицо милиционера вдруг собралось морщинками. Он засмеялся и
вытащил варежку с Пашкой:
- Берите! С варежкой. А то удерет. Варежку мне потом принесете. Я с поста
сменяюсь не раньше чем в двенадцать часов.
Маша принесла Пашку домой, пригладила ему перья щеткой, накормила и
выпустила. Пашка сел на блюдечко, попил из него чаю, потом посидел на голове у
кузнеца, даже начал было дремать, но кузнец в конце концов рассердился,
замахнулся молотком, хотел ударить Пашку. Пашка с шумом перелетел на голову
баснописцу Крылову. Крылов был бронзовый, скользкий - Пашка едва на нем
удержался. А кузнец, осердясь, начал колотить по наковальне - и наколотил
одиннадцать раз.
Пашка прожил в комнате у Маши целые сутки и видел вечером, как влетела в
форточку старая ворона и украла со стола копченую рыбью голову. Пашка
спрятался за корзину с красными цветами и сидел там тихо.
С тех пор Пашка каждый день прилетал к Маше, поклевывал крошки и
соображал, чем бы Машу отблагодарить. Один раз он принес ей замерзшую рогатую
гусеницу - нашел ее на дереве в парке. Но Маша гусеницу есть не стала, и
Петровна, бранясь, выбросила гусеницу за окно.
Тогда Пашка, назло старой вороне, начал ловко утаскивать из ларька
ворованные вещи и приносить их обратно к Маше. То притащит засохшую пастилу,
то окаменелый кусочек пирога, то красную конфетную бумажку.
Должно быть, ворона воровала не только у Маши, но и в других домах, потому
что Пашка иногда ошибался и притаскивал чужие вещи: расческу, игральную карту
- трефовую даму - и золотое перо от "вечной" ручки.
Пашка влетал с этими вещами в комнату, бросал их на пол, делал по комнате
несколько петель и стремительно, как маленький пушистый снаряд, исчезал за
окном.
осказках.ру - oskazkax.ru
В этот вечер Петровна что-то долго не просыпалась. Маше было любопытно
посмотреть, как ворона протискивается в форточку. Она этого ни разу не видела.
Маша влезла на стул, открыла форточку и спряталась за шкафом. Сначала в
форточку летел крупный снег и таял на полу, а потом вдруг что-то заскрипело.
Ворона влезла в комнату, прыгнула на мамин стол, посмотрелась в зеркало,
взъерошилась, увидев там такую же злую ворону, потом каркнула, воровато
схватила стеклянный букет и вылетела за окно. Маша вскрикнула. Петровна
проснулась, заохала и заругалась. А мама, когда возвратилась из театра, так
долго плакала, что вместе с ней заплакала и Маша. А Петровна говорила, что не
надо убиваться, может, и найдется стеклянный букетик - если, конечно, дура
ворона не обронила его в снег.
Утром прилетел Пашка. Он сел отдохнуть на баснописца Крылова, услышал
рассказ об украденном букете, нахохлился и задумался.
Потом, когда мама пошла на репетицию в театр, Пашка увязался за ней. Он
перелетал с вывесок на фонарные столбы, с них - на деревья, пока не долетел до
театра. Там он посидел немного на морде у чугунной лошади, почистил клюв,
смахнул лапой слезинку, чирикнул и скрылся.
Вечером мама надела на Машу праздничный белый фартучек, а Петровна
накинула на плечи коричневую атласную шаль, и все вместе поехали в театр. А в
этот самый час Пашка по приказу Чичкина собрал всех воробьев, какие жили
поблизости, и воробьи всей стаей напали на вороний ларек, где был спрятан
стеклянный букет.
Сразу воробьи не решились, конечно, напасть на ларек, а расселись на
соседних крышах и часа два дразнили ворону. Они думали, что она разозлится и
вылетит из ларька. Тогда можно будет устроить бой на улице, где не так тесно,
как в ларьке, и где на ворону можно навалиться всем сразу. Но ворона была
ученая, знала воробьиные хитрости и из ларька не вылезала.
Тогда воробьи наконец собрались с духом и начали один за другим
проскакивать в ларек. Там поднялся такой писк, шум и трепыхание, что вокруг
ларька тотчас собралась толпа. Прибежал милиционер. Он заглянул в ларек и
отшатнулся: воробьиный пух летал по всему ларьку, и в этом пуху ничего нельзя
было разобрать.
- Вот это да! - сказал милиционер. - Вот это рукопашный бой по уставу!
Милиционер начал отдирать доски, чтобы открыть заколоченную дверь в ларек
и прекратить драку.
В это время все струны на скрипках и виолончелях в театральном оркестре
тихонько вздрогнули. Высокий человек взмахнул бледной рукой, медленно повел
ею, и под нарастающий гром музыки тяжелый бархатный занавес качнулся, легко
поплыл в сторону, и Маша увидела большую нарядную комнату, залитую желтым
солнцем, и богатых уродок-сестер, и злую мачеху, и свою маму - худенькую и
красивую, в стареньком сером платье.
- Золушка! - тихо вскрикнула Маша и уже не могла оторваться от сцены.
Там, в сиянии голубого, розового, золотого и лунного света, появился
дворец. И мама, убегая из него, потеряла на лестнице хрустальную туфельку.
Было очень хорошо, что музыка все время только то и делала, что печалилась и
радовалась за маму, как будто все эти скрипки, гобои, флейты и тромбоны были
живыми добрыми существами. Они всячески старались помочь маме вместе с высоким
дирижером. Он так был занят тем, чтобы помочь Золушке, что даже ни разу не
оглянулся на зрительный зал.
И это очень жаль, потому что в зале было много детей с пылающими от
восторга щеками.
Даже старые капельдинеры, которые никогда не смотрят спектакли, а стоят в
коридорах у дверей с пучками программок в руках и большими черными биноклями,
- даже эти старые капельдинеры бесшумно вошли в зал, прикрыли за спиной двери
и смотрели на Машину маму. А один даже вытирал глаза. Да и как ему было не
прослезиться, если так хорошо танцевала дочь его умершего товарища, такого же
капельдинера, как и он.
И вот, когда кончился спектакль и музыка так громко и весело запела о
счастье, что люди улыбнулись про себя и только недоумевали, почему у
счастливой Золушки на глазах слезы, - вот в это самое время в зрительный зал
ворвался, поносившись и поплутав по театральным лестницам, маленький
растрепанный воробей. Было сразу видно, что он выскочил из жестокой драки.
Он закружился над сценой, ослепленный сотнями огней, и все заметили, что в
клюве у него что-то нестерпимо блестит, как будто хрустальная веточка.
Зал зашумел и стих. Дирижер поднял руку и остановил оркестр. В задних
рядах люди начали вставать, чтобы увидеть, что происходит на сцене. Воробей
подлетел к Золушке. Она протянула к нему руки, и воробей на лету бросил ей на
ладони маленький хрустальный букет. Золушка дрожащими пальцами приколола его к
своему платью. Дирижер взмахнул палочкой, оркестр загремел. Театральные огни
задрожали от рукоплесканий. Воробей вспорхнул под купол зала, сел на люстру и
начал чистить растрепанные в драке перья.
Золушка кланялась и смеялась, и Маша, если бы не знала наверное, никогда
бы не догадалась, что эта Золушка - ее мама.
А потом, у себя в доме, когда погасили свет и поздняя ночь вошла в комнату
и приказала всем спать, Маша сквозь сон спросила маму:
- Когда ты прикалывала букет, ты вспомнила о папе?
- Да, - ответила, помолчав, мама.
- А почему ты плачешь?
- Потому что радуюсь, что такие люди, как твой папа, бывают на свете.
- Вот и неправда! - пробормотала Маша. - От радости смеются.
- От маленькой радости смеются, - ответила мама, - а от большой - плачут.
А теперь спи!
Маша уснула. Уснула и Петровна. Мама подошла к окну. На ветке за окном
спал Пашка. Тихо было в мире, и крупный снег, что падал и падал с неба, все
прибавлял тишины. И мама подумала, что вот так же, как снег, сыплются на людей
счастливые сны и сказки.