Сказка Зима в Простоквашино
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Эдуарда Успенского
Глава седьмая
НЕПРИЯТНОСТИ В ПОДВАЛЕ ДОМА ЖУРНАЛИСТОВ
В подвале Дома журналистов было очень светло и много музыки. Кругом были участники художественной самодеятельности. Один участник был художественнее другого.
Это были пластичные ребята и девушки из самодеятельного цирка. Они были все в блёстках и купальниках. А некоторые были только в блёстках, потому что купальники у них были незаметные, под цвет загара.
Они принесли огромное количество резиновых гирь. Мама взяла одну резиновую гирю и упала, потому что гиря была настоящая.
'Гам ещё были певцы во фраках напрокат. Один певец, например, мог в своём фраке, как в дачном туалете, вертеться. Потому что такой большой был у него фрак. Но пел он прекрасно. Он пел известную арию «Не счесть алмазов каменных в пещерах…».
А танцоров всяких танцев — украинских, испанских, молдаванских и цыганскиx — было столько, что они весь Дом журналистов заполнили от подвала до чердака. И все везде всё репетировали. Одних кадрилей репетировалось три: подмосковная, подпсковская и подсанкт-петербургская. Мамина аккомпаниаторша — менеджер но колготкам тётя Валя — так волновалась, что ноты с песнями вместо пригласительного пропуска на входе милиционеру отдала. А дежурный милиционер сам так волновался, что эти ноты вместо пропуска взял.
И вот режиссёр Грамматиков, ответственный за концерт, закричал:
— Внимание, до начала трансляции осталось два часа! Начинаем прогон.
Прогон — это не тогда, когда прогоняют ненужных людей, а тогда, когда идёт последняя репетиция.
Операторы схватились за камеры, осветители — за фонари, прозвучали фанфары, и концерт пошёл. Вернее, не концерт, а репетиция концерта.
Песни сменялись гирями, гири — кадрилями, кадрили — художественным чтением. Маме дяди Фёдора было интересно и страшно.
И вот очередь дошла до неё. Ведущий программы, такой манекеноподобный гражданин Маслёнков, таким специально объявлятельным голосом говорит:
— Выступает продавец отдела женской галантереи и духов певица Римма Свекольникова.
(Мама из застенчивости свою первую фамилию назвала, ещё допапину.)
— Что вы будете петь? — спрашивает маму манекеноподобный Маслёнков.
— Я буду петь казачью песню про ракитовый куст. Это любимая песня моего мужа.
— Но это же совсем не новогодняя песня, — говорит ведущий. — Она очень грустная.
— Да, — согласилась мама. — Но мой муж её очень любит! И казаки тоже.
— Хорошо, — сказал ведущий. — Раз так, пойте. А кто вам будет аккомпанировать?
Мама ему прошептала на ухо. Он громко объявил:
— Аккомпанирует менеджер по колготкам из того же магазина Валентина Арбузова.
А Валентина Арбузова аккомпанировать не может, — она ноты милиционеру отдала.
Пришлось номер мамы — песню про ракитовый куст — снять и временно заменить танцем народов Сибири.
Мама даже в сумочку полезла за платком — слёзы утирать. Видит, в сумочке какой-то свёрток лежит.
— Валя, — говорит она своему менеджеру по колготкам, — смотри. Мне кто-то в сумочку мину подложил!
Тут к маме режиссёр Арифметиков подходит и говорит:
— Нам в нашей новогодней программе обойтись без казачьей песни никак нельзя. Казаки могут восстать. И тогда такое в стране начнётся!!! Я вам выделю нашего лучшего пианиста Диму Петрова. Идите с ним репетируйте. Он без всяких нот любую музыку может играть. Его ноты только обижают.
И мама немедленно в репетиционный зал пошла.
Глава восьмая
НОВЫЙ ГОД В ПРОСТОКВАШИНО
Вся деревня была погружена в метель, в снег, в новогоднюю морозную ночь. Ни огонька. И только почта почтальона Печкина вся светилась с ног до головы.
Перед почтой стояла наряженная живая ёлка. На ней висело всё, что можно было отнести к игрушкам: блестящие банки из-под пива, игрушки, сделанные из серебряной фольги, и конфеты.
Внутри стоял длинный стол, составленный из нескольких столов, покрытый зелёной скатертью.
Время приближалось к двенадцати.
Постепенно стягивались участники банкета: бабушка Евсевна с дедом Сергеем с горушки, дедушка Александр с бабушкой Сергевной из-за церкви. Все приходили в валенках, замотанные платками, со своими стульями и с горячими чугунками с едой.
Скоро и папа пришёл, котёл узбекского плова принёс из гречневой крупы.
Ждали хромого гармониста Шуряйку с лесопилки. Все волновались: «Придёт или не придёт? Придёт или не придёт?»
Всё-таки очень интересный человек: во-первых, гармонист, а во-вторых, негритянско-русской национальности.
Наконец он прихромал.
— Пришёл! Ура!
Гармонист был очень коричневым и очень нервным. От застенчивости он всё время играл на гармошке и смотрел в потолок. Папа усадил всех за праздничный стол и сказал:
— Дорогие друзья простоквашинцы! Беритесь за бокалы с шампанским. Сейчас начнётся самый торжественный момент, по телевизору будет петь наша мама, и наконец-то мы увидим… менеджера по колготкам.
Он хотел сказать: «Наконец-то мы увидим сюрприз, который она нам готовила», а сказал про менеджера.
Гости взялись за бокалы с шампанским. Они никогда не видели менеджеров по колготкам, и им очень было интересно узнать, что это такое.
По телевизору уже показывали подвал Дома журналистов и всех участников будущего концерта.
Как дядя Фёдор, Матроскин и папа ни всматривались, они не видели мамы Риммы.
Папа сразу приуныл: где это их мама?
И тогда он сказал:
— Дорогие гости, у меня грустное настроение. Давайте петь песни.
Все участники банкета как обрадуются! (Они не знали, куда руки, ноги девать, чем надо узбекский плов есть: вилками, ложками или половником, а тут им дело предложили.) Они все как запоют!
Но никто из них ни одной песни до конца не знал. И у них вот что получилось. Сначала Печкин запел:
Степь да степь кругом,
Путь далёк лежит…
Там в степи глухой…
Дальше он не знал, что там было, поэтому замолчал. Тут Евсевна с горушки начала:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
Получилось, что в глухой степи расцветали яблони и груши и текла речка. Ев-севна стала петь дальше:
— Выходила, песню заводила… — и, как назло, тоже забыла слова.
Тут уже дядя Фёдор запел:
Пусть бегут неуклюже
Пешеходы по лужам,
А вода по асфальту рекой…
Получилось, что Катюша на берегу крутом поёт песню крокодила Гены. Вышло складно, но неправильно. Потому что когда Катюша выходила на берег крутой, песни крокодила Гены ещё на свете не было.
А дальше получалась вообще какая-то белиберда:
Лучами красит солнышко
Стальное полотно…
Катится, катится голубой вагон…
Навстречу родимая мать…
Кондуктор, нажми на тормоза!
Тут почтальон Печкин заплакал и запел сквозь слёзы:
Мать ко мне на могилку
Никогда не придёт…
— Почему? — спросил папа.
— Кондуктор не успел нажать на тормоза!
— Ну вот что, — сказал папа. — Это не пение. Это безобразие. Вы, дорогие гости, ни одной песни до конца не знаете. Вот сейчас я сам спою вам казачью песню про ракитовый куст. Уж я-то все слова помню.
Он повернулся к Матроскину и тихо спросил:
— Матроскин, а как гармониста Шуряйку полностью звать?
— Шуряйка, — отвечает кот.
— А по отчеству?
— Николаевич.
— Уважаемый Шуряйка Николаевич, — сказал папа, — подыграйте мне.
Гармонист Шуряйка заиграл, а папа запел:
Ой, шуми ты, куст ракитовый,
Вниз под ветром до земли.
Казаки…
И вдруг все услышали, что кто-то папе подпевает. Все услышали красивый женский голос:
…дружка убитого
На шинели принесли…
— Это ветер завывает! — сказал Матроскин.
— Это крыша звенит, — сказал Печкин.
— Это домовые веселятся, — сказал дед Александр из-за церкви.
— Это мама поёт! — закричал дядя Фёдор. — Смотрите, вот она в телевизоре!
И тут в окошко почты кто-то постучал — и вошла мама в лыжном костюме и с рюкзаком. Рядом с ней была большая тётя — вся в вязаном лыжном костюме, в свитере и шапочке.
Бедный Печкин от удивления так глаза вытаращил, что они чуть на пол не упали. Он говорит:
— Смотрите, до чего техника дошла! Вашу маму тут и там передают!
Папа от удивления даже язык проглотил. А дед Александр из-за церкви сказал:
— Ну вот. А говорил, что все слова помнит.
А мама объяснила:
— Это не техника дошла. Это я сама на лыжах дошла.
— Знакомьтесь, — сказала мама и показала на вязаную тетю: — Это Валя Арбузова. Наш менеджер по колготкам.
Дядя Фёдор бросился к маме на шею. Папа стал целовать тётю Валю Арбузову. А Матроскин спросил:
— Мама Римма, как вы нас в такую погоду нашли? Ведь до станции четыре километра сугробами.
— По запаху, — говорит Шарик. — Я, например, такой плов узбекский и за пять километров отыщу.
— По радиомаяку, — сказала мама. — Смотрите, какой приборчик и какую записку я нашла у себя в сумочке.
Она показала всем радиоуказатель, который коту Матроскину для Мурки приготовили, и записку.
Записка была такая:
«Мама, это указатель радиомаячка, который мы купили для коровы Мурки. При езжай к нам в Простоквашино на последней электричке. Указатель покажет тебе дорогу. Я включу маячок.
Мы тебя ждём.
Твой сын дядя Фёдор».
А дальше такое веселье началось, какого в Простоквашино никогда ещё не было, Все стали друг с другом целоваться. Только с почтальоном Печкиным никто целоваться не хотел: у него усы кусачие. Он со своей лизучей Щицу целовался.
Папа угостил всех своим знаменитым пловом из гречки. А потом папа и мама запели вместе знаменитую казачью песню про ракитовый куст:
Ой, шуми ты, куст ракитовый,
Вниз под ветром до земли…
Я бы вам её пересказал, дорогие читатели, но я, как и многие из вас, никогда не запоминаю песни до конца.
И тут часы забили двенадцать. Поэтому:
КО…
БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ!
БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ!
…НЕЦ
НЕПРИЯТНОСТИ В ПОДВАЛЕ ДОМА ЖУРНАЛИСТОВ
В подвале Дома журналистов было очень светло и много музыки. Кругом были участники художественной самодеятельности. Один участник был художественнее другого.
Это были пластичные ребята и девушки из самодеятельного цирка. Они были все в блёстках и купальниках. А некоторые были только в блёстках, потому что купальники у них были незаметные, под цвет загара.
Они принесли огромное количество резиновых гирь. Мама взяла одну резиновую гирю и упала, потому что гиря была настоящая.
'Гам ещё были певцы во фраках напрокат. Один певец, например, мог в своём фраке, как в дачном туалете, вертеться. Потому что такой большой был у него фрак. Но пел он прекрасно. Он пел известную арию «Не счесть алмазов каменных в пещерах…».
А танцоров всяких танцев — украинских, испанских, молдаванских и цыганскиx — было столько, что они весь Дом журналистов заполнили от подвала до чердака. И все везде всё репетировали. Одних кадрилей репетировалось три: подмосковная, подпсковская и подсанкт-петербургская. Мамина аккомпаниаторша — менеджер но колготкам тётя Валя — так волновалась, что ноты с песнями вместо пригласительного пропуска на входе милиционеру отдала. А дежурный милиционер сам так волновался, что эти ноты вместо пропуска взял.
И вот режиссёр Грамматиков, ответственный за концерт, закричал:
— Внимание, до начала трансляции осталось два часа! Начинаем прогон.
Прогон — это не тогда, когда прогоняют ненужных людей, а тогда, когда идёт последняя репетиция.
Операторы схватились за камеры, осветители — за фонари, прозвучали фанфары, и концерт пошёл. Вернее, не концерт, а репетиция концерта.
Песни сменялись гирями, гири — кадрилями, кадрили — художественным чтением. Маме дяди Фёдора было интересно и страшно.
И вот очередь дошла до неё. Ведущий программы, такой манекеноподобный гражданин Маслёнков, таким специально объявлятельным голосом говорит:
— Выступает продавец отдела женской галантереи и духов певица Римма Свекольникова.
(Мама из застенчивости свою первую фамилию назвала, ещё допапину.)
— Что вы будете петь? — спрашивает маму манекеноподобный Маслёнков.
— Я буду петь казачью песню про ракитовый куст. Это любимая песня моего мужа.
— Но это же совсем не новогодняя песня, — говорит ведущий. — Она очень грустная.
— Да, — согласилась мама. — Но мой муж её очень любит! И казаки тоже.
— Хорошо, — сказал ведущий. — Раз так, пойте. А кто вам будет аккомпанировать?
Мама ему прошептала на ухо. Он громко объявил:
— Аккомпанирует менеджер по колготкам из того же магазина Валентина Арбузова.
А Валентина Арбузова аккомпанировать не может, — она ноты милиционеру отдала.
Пришлось номер мамы — песню про ракитовый куст — снять и временно заменить танцем народов Сибири.
Мама даже в сумочку полезла за платком — слёзы утирать. Видит, в сумочке какой-то свёрток лежит.
— Валя, — говорит она своему менеджеру по колготкам, — смотри. Мне кто-то в сумочку мину подложил!
Тут к маме режиссёр Арифметиков подходит и говорит:
— Нам в нашей новогодней программе обойтись без казачьей песни никак нельзя. Казаки могут восстать. И тогда такое в стране начнётся!!! Я вам выделю нашего лучшего пианиста Диму Петрова. Идите с ним репетируйте. Он без всяких нот любую музыку может играть. Его ноты только обижают.
И мама немедленно в репетиционный зал пошла.
Глава восьмая
НОВЫЙ ГОД В ПРОСТОКВАШИНО
Вся деревня была погружена в метель, в снег, в новогоднюю морозную ночь. Ни огонька. И только почта почтальона Печкина вся светилась с ног до головы.
Перед почтой стояла наряженная живая ёлка. На ней висело всё, что можно было отнести к игрушкам: блестящие банки из-под пива, игрушки, сделанные из серебряной фольги, и конфеты.
Внутри стоял длинный стол, составленный из нескольких столов, покрытый зелёной скатертью.
Время приближалось к двенадцати.
Постепенно стягивались участники банкета: бабушка Евсевна с дедом Сергеем с горушки, дедушка Александр с бабушкой Сергевной из-за церкви. Все приходили в валенках, замотанные платками, со своими стульями и с горячими чугунками с едой.
Скоро и папа пришёл, котёл узбекского плова принёс из гречневой крупы.
Ждали хромого гармониста Шуряйку с лесопилки. Все волновались: «Придёт или не придёт? Придёт или не придёт?»
Всё-таки очень интересный человек: во-первых, гармонист, а во-вторых, негритянско-русской национальности.
Наконец он прихромал.
— Пришёл! Ура!
Гармонист был очень коричневым и очень нервным. От застенчивости он всё время играл на гармошке и смотрел в потолок. Папа усадил всех за праздничный стол и сказал:
— Дорогие друзья простоквашинцы! Беритесь за бокалы с шампанским. Сейчас начнётся самый торжественный момент, по телевизору будет петь наша мама, и наконец-то мы увидим… менеджера по колготкам.
Он хотел сказать: «Наконец-то мы увидим сюрприз, который она нам готовила», а сказал про менеджера.
Гости взялись за бокалы с шампанским. Они никогда не видели менеджеров по колготкам, и им очень было интересно узнать, что это такое.
По телевизору уже показывали подвал Дома журналистов и всех участников будущего концерта.
Как дядя Фёдор, Матроскин и папа ни всматривались, они не видели мамы Риммы.
Папа сразу приуныл: где это их мама?
И тогда он сказал:
— Дорогие гости, у меня грустное настроение. Давайте петь песни.
Все участники банкета как обрадуются! (Они не знали, куда руки, ноги девать, чем надо узбекский плов есть: вилками, ложками или половником, а тут им дело предложили.) Они все как запоют!
Но никто из них ни одной песни до конца не знал. И у них вот что получилось. Сначала Печкин запел:
Степь да степь кругом,
Путь далёк лежит…
Там в степи глухой…
Дальше он не знал, что там было, поэтому замолчал. Тут Евсевна с горушки начала:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
Получилось, что в глухой степи расцветали яблони и груши и текла речка. Ев-севна стала петь дальше:
— Выходила, песню заводила… — и, как назло, тоже забыла слова.
Тут уже дядя Фёдор запел:
Пусть бегут неуклюже
Пешеходы по лужам,
А вода по асфальту рекой…
Получилось, что Катюша на берегу крутом поёт песню крокодила Гены. Вышло складно, но неправильно. Потому что когда Катюша выходила на берег крутой, песни крокодила Гены ещё на свете не было.
А дальше получалась вообще какая-то белиберда:
Лучами красит солнышко
Стальное полотно…
Катится, катится голубой вагон…
Навстречу родимая мать…
Кондуктор, нажми на тормоза!
Тут почтальон Печкин заплакал и запел сквозь слёзы:
Мать ко мне на могилку
Никогда не придёт…
— Почему? — спросил папа.
— Кондуктор не успел нажать на тормоза!
— Ну вот что, — сказал папа. — Это не пение. Это безобразие. Вы, дорогие гости, ни одной песни до конца не знаете. Вот сейчас я сам спою вам казачью песню про ракитовый куст. Уж я-то все слова помню.
Он повернулся к Матроскину и тихо спросил:
— Матроскин, а как гармониста Шуряйку полностью звать?
— Шуряйка, — отвечает кот.
— А по отчеству?
— Николаевич.
— Уважаемый Шуряйка Николаевич, — сказал папа, — подыграйте мне.
Гармонист Шуряйка заиграл, а папа запел:
Ой, шуми ты, куст ракитовый,
Вниз под ветром до земли.
Казаки…
И вдруг все услышали, что кто-то папе подпевает. Все услышали красивый женский голос:
…дружка убитого
На шинели принесли…
— Это ветер завывает! — сказал Матроскин.
— Это крыша звенит, — сказал Печкин.
— Это домовые веселятся, — сказал дед Александр из-за церкви.
— Это мама поёт! — закричал дядя Фёдор. — Смотрите, вот она в телевизоре!
И тут в окошко почты кто-то постучал — и вошла мама в лыжном костюме и с рюкзаком. Рядом с ней была большая тётя — вся в вязаном лыжном костюме, в свитере и шапочке.
Бедный Печкин от удивления так глаза вытаращил, что они чуть на пол не упали. Он говорит:
— Смотрите, до чего техника дошла! Вашу маму тут и там передают!
Папа от удивления даже язык проглотил. А дед Александр из-за церкви сказал:
— Ну вот. А говорил, что все слова помнит.
А мама объяснила:
— Это не техника дошла. Это я сама на лыжах дошла.
— Знакомьтесь, — сказала мама и показала на вязаную тетю: — Это Валя Арбузова. Наш менеджер по колготкам.
Дядя Фёдор бросился к маме на шею. Папа стал целовать тётю Валю Арбузову. А Матроскин спросил:
— Мама Римма, как вы нас в такую погоду нашли? Ведь до станции четыре километра сугробами.
— По запаху, — говорит Шарик. — Я, например, такой плов узбекский и за пять километров отыщу.
— По радиомаяку, — сказала мама. — Смотрите, какой приборчик и какую записку я нашла у себя в сумочке.
Она показала всем радиоуказатель, который коту Матроскину для Мурки приготовили, и записку.
Записка была такая:
«Мама, это указатель радиомаячка, который мы купили для коровы Мурки. При езжай к нам в Простоквашино на последней электричке. Указатель покажет тебе дорогу. Я включу маячок.
Мы тебя ждём.
Твой сын дядя Фёдор».
А дальше такое веселье началось, какого в Простоквашино никогда ещё не было, Все стали друг с другом целоваться. Только с почтальоном Печкиным никто целоваться не хотел: у него усы кусачие. Он со своей лизучей Щицу целовался.
Папа угостил всех своим знаменитым пловом из гречки. А потом папа и мама запели вместе знаменитую казачью песню про ракитовый куст:
Ой, шуми ты, куст ракитовый,
Вниз под ветром до земли…
Я бы вам её пересказал, дорогие читатели, но я, как и многие из вас, никогда не запоминаю песни до конца.
И тут часы забили двенадцать. Поэтому:
КО…
БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ!
БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ! БОМ!
…НЕЦ