Сказка 1001 ночь. 218. Рассказ о Масруре и Зейн-аль-Мавасиф
Читать сказки онлайн / Сказки 1001 ночь
Восемьсот сорок девятая ночь
Когда же настала восемьсот сорок девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Масрур, когда усилилось в нем любовное безумие, стал произносить стихи, охваченный сильной страстью. И когда он напевал эти стихи и повторял их, вдруг услышала его Хубуб. И она постучала в ворота, и Масрур поднялся и открыл ей, и она вошла и подала ему письмо. И Масрур взял его и прочитал и спросил: "О Хубуб, какие за тобой вести о твоей госпоже?" И невольница ответила: "В этом письме заключается то, что избавляет от ответа, так как ты из людей разумных". И Масрур обрадовался великой радостью и произнес такие два стиха:
"Вот пришло письмо, и обрадован содержаньем я.
И хотелось бы в глубине души сохранить его.
Лишь сильней любил я, целуя строки письма ее,
И казалось мне, что жемчужина скрыта страсти в нем".
И потом он написал письмо, ей в ответ, и отдал его Хубуб, и та взяла его и отнесла Зейн-аль-Мавасиф. И, придя к ней, Хубуб начала ей описывать достоинства Масрура и рассказывать ей об его качествах и великодушии и стала ему помощницей в сближении с Зейн-альМавасиф. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ей: "О Хубуб, он мешкает с приходом к нам". - "Поистине, он скоро придет", - ответила Хубуб. И не закончила она еще своих слов, как вдруг Масрур пришел и постучался в ворота. И Хубуб открыла ему и взяла его и привела к своей госпоже Зейн-аль-Мавасиф, и та пожелала ему мира и приветствовала его и посадила с собой рядом.
А затем она сказала своей невольнице Хубуб: "Подай ему одежду из лучших, какие бывают". И Хубуб пошла и принесла одежду, шитую золотом, и Зейн-аль-Мавасиф взяла ее и облачила в нее Масрура. И сама она тоже облачилась в платье из роскошнейших одежд и надела на голову сетку из свежего жемчуга, а поверх сетки она повязала парчовую повязку, обшитую жемчугом, драгоценными камнями и яхонтами. И она выпустила из-под повязки два локона, и к каждому локону привязала красный яхонт с меткой яркого золота, и распустила волосы, подобные темной ночи, и окурилась алоэ и надушилась мускусом и амброй. И ее невольница Хубуб сказала ей: "Да сохранит тебя Аллах от сглаза!" И Зейн-аль-Мавасиф стала ходить, горделиво покачиваясь при каждом шаге, и невольница произнесла такие стихи из дивных своих стихотворений:
"И смутилась ивы ветвь гибкая от шагов ее,
И напала взором на любящих, посмотрев, она.
Луна явилась во мраке ночи волос ее,
Точно солнце, вдруг осиявшее тень кудрей ее.
О, как счастлив тот, с кем почует рядом краса ее,
Кто умрет, клянясь ее жизнью, за нее умрет!"
И Зейн-аль-Мавасиф поблагодарила ее, а потом она подошла к Масруру, подобная незакрытой луне. И, увидав ее, Масрур поднялся на ноги и воскликнул: "Если мое предположение говорит правду, она не человек, а одна из невест рая". И потом Зейн-аль-Мавасиф велела подать стол, и он появился, и вдруг оказалось, что на краю стола написаны такие стихи:
Сверни с твоей ложкою ты к табору мисок
И всякими насладись жаркими и дичью.
На них перепелки будут - я их всегда люблю
И нежные курочки с цыплятами вместе.
Аллахом нам дан кебаб, румянцем гордящийся,
И зелень макаем мы в разбавленный уксус.
Прекрасен молочный рис, куда погружаются Запястья до самого предела браслетов.
О, горесть души моей о двух рыбных кушаньях
На свежих лепешечках из плотного теста!
И потом они стали есть и пить, наслаждаться и веселиться. И убрали скатерть кушаний, и подали скатерть вина, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыханье, и наполнил чашу Масрур и воскликнул: "О та, чей я раб, и кто моя госпожа!" И затем он стал напевать, произнося такие стихи:
"Глазам я дивлюсь моим - наполнить сумеют ли
Себя красотою той, что блещет красой своей?
И ей в ее времени не встретишь подобных ты,
По тонкости ее свойств и качеств приятности.
Завидует ивы ветвь всегда ее гибкости
В одежде, когда идет она, соразмерная.
Лик светлый ее луну смущает во тьме ночной,
И яркий ее пробор, как месяц, сияет нам.
Когда по земле пройдет, летит аромат ее,
Как ветер, что средь долин и гор овевает нас"
А когда Масрур окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф воскликнула: "О Масрур, всякому, кто крепко держится своей веры и поел нашего хлеба и соли, мы обязаны воздать должное! Брось же думать об этих делах, и я верну тебе все твои владения и все, что мы у тебя взяли". - "О госпожа, - ответил Масрур, - ты свободна от ответа за то, о чем ты говоришь, хотя ты была вероломна в клятве, которая между нами. А я пойду и сделаюсь мусульманином" [624]. И невольница Зейн-аль-Мавасиф, Хубуб, сказала ей: "О госпожа моя, ты молода годами и много знаешь, и я ходатайствую перед тобой именем великого Аллаха. Если ты не послушаешь моего ходатайства и не залечишь моего сердца, я не просплю этой ночи у тебя в доме". - "О Хубуб, - ответила девушка, - будет лишь то, чего ты хочешь. Пойди убери нам заново другую комнату".
И невольница Хубуб поднялась и заново убрала другую комнату, и украсила ее, и надушила лучшими благовониями, как хотела и желала, и приготовила кушанья, и принесла вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Зейналь-Мавасиф приказала своей невольнице Хубуб заново убрать комнату развлечения, Хубуб поднялась и обновила кушанье и вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание. И Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло время встречи и сближения, и если ты заботишься о нашей любви, скажи нам стихи с диковинным смыслом". И Масрур произнес такую касыду:
Я связан (а в сердце пламя ярким огнем горит)
Веревкой сближения, в разлуке разорванной,
И страстью к девушке, что сердце разбила мне
И ум мой похитила щекой своей нежною.
Изогнута бровь у пей, и черны глаза ее,
Уста ее молнию напомнят улыбкою.
Всего прожила она четыре и десять лет,
А слезы мои о ней напомнят дракона кровь.
Увидел ее в саду у быстрых потоков я,
С лицом лучше месяца, что в выси плывет небес,
И встал я, плененному подобный, почтительно,
И молвил: "Привет Аллаха, о недоступная!"
И мне на привет она охотно ответила
Словами прекрасными, как жемчуг нанизанный.
И речи мои услышав, в миг поняла она
Желанья мои, и сердце стало глухим ее.
И молвила дева: "Речи эти не глупость ли?"
И молвил я: "Перестань бранить ты влюбленного!
И если меня ты примешь - дело не трудно мне.
Возлюбленные - как ты, а любящие - как я".
Увидев, чего хочу, ока улыбнулась мне
И молвила: "Я творцом небес и земли клянусь,
Еврейка я, а еврейство - вера суровая,
А ты к христианам, без сомнения, относишься,
Как, хочешь ты близости - ты веры иной, чем я?
Коль хочешь ты это сделать, - будешь жалеть потом.
Играешь ты верою - дозволено ль то в любви!
И будет упреками изранен подобный мне.
И вера его носить начнет во все стороны,
И будешь преступен ты перед верой обоих нас.
И если нас любишь, стань евреем ты по любви
И сделай сближение с другой недозволенным.
И дай на Евангелие ты клятву правдивую,
Что будешь хранить в любви ты тайну, скрывать ее.
И я поклянусь на Торе верными клятвами,
Что выполню я обет, который дала тебе".
Поклялся я верою, законом и толком ей,
И сам ее клятву дать заставил великую.
И молвил я: "Как зовут тебя, о предел надежд?"
И молвила: "Я краса всех свойств - недоступная".
И вскрикнул я: "О краса всех свойств, я, поистине,
Любовью к тебе охвачен, в страсти безумен я".
Увидел под покрывалом я красоту ее,
И сердцем печален стал, и сделался я влюблен.
И долго пред занавеской я умолял ее,
И сердцем великая моим овладела страсть.
Увидевши, что со мной и как велика любовь,
Она показала мне сияющий смехом лик.
И ветром сближенья пахнуло от нас тогда,
И веяло мускусом от тела и рук ее.
И запах рассеялся повсюду ее духов,
И я вино уст узнал, лобзая прекрасный рот.
Нагнулась, как ивы ветвь, в одеждах своих она,
И близость запретная мне стала дозволенной,
И спали мы в близости, и сблизились с нею мы
Объятьем, лобзаньем и влаги смешеньем уст.
Ничто ведь не красит землю, кроме возлюбленной,
С которой ты близок стал, и ею ты властвуешь.
Когда ж засияло утро, встала любимая
Проститься со мной, и лик ее затмевал луну.
Прощаясь, она стихи сказала, и по щекам
Нанизаны были капли слез и рассыпаны.
Обет не забуду я Аллаху, покуда жив,
Прекрасную ночь и клятвы ей не забуду я".
И Зейн-аль-Мавасиф пришла в восторг и воскликнула: "О Масрур, как прекрасны твои качества! Пусть не живет тот, кто с тобой враждует!" И она вошла в комнату и позвала Масрура, и тот вошел к ней и прижал ее к груди, и обнял, и поцеловал, и достиг с ней того, что считал невозможным, и радовался он, получив прекрасную близость. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "О Масрур, твои деньги для нас запретны и для тебя дозволены, так как мы стали любящими!" И затем она возвратила ему богатства, которые у него взяла, и спросила: "О Масрур, есть ли у тебя сад, куда мы бы могли прийти погулять?" - "Да, госпожа, - ответил Масрур, - у меня есть сад, которому нет равных".
И Масрур пошел в свое жилище и приказал невольницам сделать роскошные кушанья и приготовить красивую комнату и великий пир, а потом он позвал Зейн-аль-Мавасиф в свое жилище, и она пришла со своими невольницами. И они начали есть, пить, наслаждаться и веселиться, и заходила между ними чаша, и приятно стало им дыхание, и уединился всяк любящий с любящими, и Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло мне на ум тонкое стихотворение, и я хочу сказать его под лютню". - "Скажи его", - молвил Масрур. И девушка взяла в руки лютню и настроила ее и, пошевелив струны, запела на прекрасный напев и произнесла такие стихи:
"Склонил меня восторг от звуков нежных,
И сладок был напиток наш с зарею.
Любовь безумных душу открывает,
И страсть, явившись, рвет стыда завесы.
И чистых вин тогда прекрасны свойства,
Как солнце, что в руке луны открылось,
В ту ночь, что наслажденье нам приносит.
И радостью стирает пятна горя".
А окончив свои стихи, она сказала: "О Масрур, скажи нам что-нибудь из твоих стихотворений и дай нам насладиться плодами твоих произведений". И Масрур произнес такое двустишие:
"Мы радовались луне, вино разносившей нам,
И лютни напевам, и в садах находились мы,
Где горлинки пели и качалась ветвь гибкая
Под утро, и в тех садах - желаний моих предел".
А когда он окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось, если ты занят любовью к нам..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят первая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф сказала Масруру: "Если ты занят любовью к нам, скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось". - "С любовью и охотой", - ответил Масрур и произнес такую касыду:
"Постой, послушай, что в страсти
К газели сталось со мною:
Я лани стрелой повержен
И взоров выдержал натиск.
Пленен я страстью, клянусь вам,
В любви стеснились уловки,
В кокетливую влюблен я,
Что скрыта стрелами взоров.
Ее в саду я увидел,
И стан ее был так строен!
"Мир вам!" - я сказал, она так
Ответила: "Мир!" Услышав,
Спросил я: "Как имя?" Слышу
В ответ: "Я - красот корона.
Мне имя - Краса всех качеств".
И молвил я: "Сжалься, сжалься!
Горит во мне страсть, клянусь я.
И любящих нет мне равных!"
Она мне: "Когда ты любишь
И хочешь со мной сближенья,
Я много желаю денег,
Превыше подарков всяких.
Одежд от тебя хочу я
Из шелка, ценой высоких,
И мускуса за ночь страсти
Хочу я четверть кинтара.
Коралл мне нужен и жемчуг,
И редкий и драгоценный.
Хочу серебра и злата
В уборах, ценой высоких".
Явил я благую стойкость,
Хоть сильно горел я страстью,
И близость она дала мне
В ночь месяца молодого.
Хулить меня если станут
Другие мужи, скажу я:
"Прекрасны той девы кудри,
А цвет их - цвет темной ночи.
И розы в ее ланитах
Горят, как огонь, пылая.
В глазах ее меч таится,
А взоры разят стрелою,
Вино в ее рту таится,
А взор ее - ключ студеный,
И жемчуг в устах блистает,
Как дивное ожерелье.
Прекрасной своей шеей
Газель она нам напомнит,
Бела ее грудь, как мрамор,
Соски ее - гор вершины.
Живот у нее - весь в складках,
И галией он пропитан.
А ниже одна вещь скрыта,
В которой предел надежды.
Жирна она и мясиста
И так толста, о владыки!
Подобна царей престолу
К нему я с просьбой явился.
А меж столбов ты увидишь
Возвышенных ряд скамеек.
У этой вещи есть свойства,
Что ум людей изумляют:
Она две губы имеет,
Как мул, она боязлива.
Порою ее глаз красен,
А губы - как у верблюда.
И если придешь к той вещи
Готовым к делу, найдешь ты
На ощупь ее горячей
И силу ты в ней получишь.
Она храбреца прогонит,
Придет коль на бой он слабым,
А часто на ней увидишь
Изрядную ты бородку.
Не скажет о ней красавец,
Который красив так дивно,
Подобный Красе всех качеств,
Что так во всем совершенна".
Пришел я к ней как-то ночью
И дивную вкусил сладость,
И ночь, что с нею провел я,
Затмит все другие ночи.
Пришла заря, и поднялась
Красавица с лунным ликом,
И стан свой она склонила,
Подобно копью прямому,
И, расставаясь, спросила:
"Когда вернутся те ночи?"
И молвил я: "О свет глаза,
Являйся когда захочешь".
И Зейн-аль-Мавасиф пришла от этой касыды в великий восторг, и охватило ее крайнее веселье. "О Масрур, - сказала она потом, - приблизилось утро, и остается только уходить, из опасения позора". - "С любовью и охотой!" - сказал Масрур и, поднявшись на ноги, пошел с нею и привел ее к ее жилищу, а потом он пошел к себе домой и провел ночь, думая о красоте девушки. Когда же наступило утро и засияло светом и заблистало, Масрур приготовил роскошный подарок и принес его девушке и сел подле нее. И они провели так несколько дней, пребывая в счастливейшей жизни.
А потом, в какой-то день пришло к Зейн-аль-Мавасиф от ее мужа письмо, в котором говорилось, что он скоро к ней приедет, и Зейн-аль-Мавасиф сказала про себя: "Да не сохранит его Аллах и да не продлит его жизнь! Когда он к нам приедет, наша жизнь замутится. О, если бы я лишилась надежды его видеть".
И когда пришел к ней Масрур и начал с ней разговаривать, как обычно, она сказала ему: "О Масрур, пришло к нам письмо от моего мужа, и говорится в нем, что он скоро вернется из путешествия. Что же нам делать, когда ни один из нас не может жить без другого?" - "Я не знаю, что будет, - ответил Масрур, - и ты осведомленнее и лучше знаешь нрав твоего мужа, тем более что ты одна из самых умных женщин и знаешь хитрости, и ухитришься так, как не могут ухитриться мужчины". - "Это человек тяжелый, - сказала Зейн-аль-Мавасиф, - и он ревнует женщин своего дома. Но когда он приедет после путешествия и ты услышишь о его приезде, приходи к нему, поздоровайся с ним, сядь с ним рядом и скажи ему: "О брат мой, я москательщик", - и купи у него каких-нибудь москательных товаров. Приди к нему несколько раз и затягивай с ним разговоры, и что бы он тебе ни приказал - не перечь ему, и, может быть, то, что я придумаю, будет подходящим". И Масрур отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И потом он вышел от нее, и запылал в его сердце огонь любви.
А когда муж Зейн-аль-Мавасиф приехал домой, она обрадовалась его приезду и сказала ему: "Добро пожаловать!" - и приветствовала его. И ее муж посмотрел ей в лицо и увидел на нем желтизну. (А Зейн-аль-Мавасиф вымыла лицо шафраном и проделала над ним какие-то женские хитрости.) И он спросил ее, что с ней, и Зейналь-Мавасиф ответила, что она с невольницами больна со времени его отъезда, и сказала: "Наши сердца были заняты мыслью о тебе из-за твоего долгого отсутствия". И она стала ему жаловаться на тяжесть разлуки и плакать проливными слезами и говорила: "Если бы с тобой был товарищ, мое сердце не несло бы всей этой заботы. Заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, не езди больше без товарища и не прерывай о себе сведений, чтобы я была за тебя спокойна сердцем и душой..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят вторая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф сказала своему мужу: "Не езди больше без товарища и не прерывай сведений о себе, чтобы я была спокойна за тебя и сердцем и душой", - он ответил ей: "С любовью и охотой! Поистине, твое приказание правильно, и твое мнение верно. Твоя жизнь дорога моему сердцу, и будет лишь то, что ты хочешь".
И затем он пошел к себе в лавку, и отпер ее, и сел продавать на рынке. И когда он был у себя в лавке, вдруг подошел Масрур и пожелал ему мира и, сев с ним рядом, начал ему говорить: "Да продлит Аллах твою жизнь!" И он посидел, беседуя с ним, некоторое время, а затем вытащил мешок, развязал его и, вынув оттуда золота, дал его мужу Зейн-аль-Мавасиф и сказал: "Дай мне на эти динары разных москательных товаров, чтобы я продал их в своей лавке". И муж ее отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" - и дал ему то, что он потребовал. И Масрур заходил к нему так несколько дней подряд, и муж Зейн-аль-Мавасиф обратился к нему и сказал: "Мне нужен человек, чтобы вступить с ним в компанию для торговли". И Масрур ответил: "И мне тоже нужен человек, чтобы вступить с ним в компанию для торговли, так как мой отец был купцом в стране Йеменской и оставил мне большие богатства, и я боюсь, что они пропадут".
И тогда муж Зейн-аль-Мавасиф обратился к нему и сказал: "Не желаешь ли ты стать моим товарищем, и я тоже стану твоим товарищем и приятелем, и другом в путешествии и на месте, и буду учить тебя продавать и покупать, и брать, и отдавать". И Масрур отвечал: "С любовью и охотой!" И еврей взял его и привел в свое жилище и посадил в проходе, а сам вошел к своей жене Зейн-аль-Мавасиф и сказал ей: "Я взял одного человека в товарищи и позвал его на угощенье. Приготовь же нам хорошее угощенье". И Зейн-аль-Мавасиф обрадовалась и поняла, что это Масрур, и приготовила роскошный пир и сделала прекрасные кушанья от радости, что пришел Масрур и что ее хитрый замысел удался.
И когда Масрур вошел в дом мужа Зейн-аль-Мавасиф, тот сказал своей жене: "Выйди со мной к нему, и приветствуй его, и скажи ему: "Ты нас обрадовал!" Но Зейналь-Мавасиф рассердилась и воскликнула: "Ты ведешь меня к чужому, постороннему человеку! Прибегаю к Аллаху! Хотя бы ты разрезал меня на кусочки, я не появлюсь перед ним". - "Почему ты стыдишься? спросил ее муж. - Он христианин, а мы - евреи, и мы будем товарищами". "Я не желаю идти к постороннему человеку, которого никогда не видел мой глаз, и я его не знаю", - ответила Зейн-аль-Мавасиф. И ее муж подумал, что она правдива в своих словах.
И он до тех пор обхаживал ее, пока она не поднялась. И тогда она завернулась в покрывало, взяла кушанье и вышла к Масруру и приветствовала его. И он склонил голову к земле, словно стесняясь, и купец увидел, что он понурился, и подумал: "Это несомненно постник". И они поели досыта, а потом кушанья убрали и принесли вино, и Зейн-аль-Мавасиф села напротив Масрура и стала смотреть на него, и он смотрел на нее, пока день не прошел. И Масрур ушел домой, и в сердце его пылал огонь, а что касается мужа Зейн-аль-Мавасиф, то он все думал о тонком поведении своего товарища и об его красоте.
Когда же наступил вечер, его жена подала ему кушанье, чтобы он поужинал, как обычно. А у него в доме была птица соловей, и, когда он садился есть, эта птица подлетала к нему, и ела вместе с ним, и порхала у него над головой, и эта птица привыкла к Масруру, и порхала над ним всякий раз, как он садился за еду, и когда Масрур ушел и пришел ее хозяин, птица не узнала его и не приблизилась к нему. И купец стал думать об этой птице и ее отдалении от него. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она не засыпала, и ее сердце было занято Масруром, и продолжалось это на второй вечер и на третий вечер. И еврей понял, в чем дело с его женой, и стал наблюдать за ней, когда ее ум был занят, и заподозрил ее, а на четвертую ночь он пробудился в полночь от сна, и услышал, что его жена бормочет во сне и говорит о Масруре, хотя спит в объятиях мужа, и это показалось купцу подозрительным, но он скрыл свое дело.
А когда наступило утро, он пошел к себе в лавку и сел в ней, и, когда он сидел, вдруг подошел Масрур и приветствовал его. И купец возвратил ему приветствие и молвил. "Добро пожаловать, брат мой! - И потом сказал: "Я стосковался по тебе". И он просидел, беседуя с Масруром, некоторое время и затем сказал ему: "Пойдем, о брат мой, в мое жилище и заключим договор о братстве". И Масрур отвечал: "С любовью и охотой!"
И когда они пошли к дому, еврей пошел вперед и рассказал своей жене о приходе Масрура и о том, что он хочет с ним торговать и побрататься, и сказал: "Приготовь нам хорошую комнату и обязательно приходи к нам и посмотри на братанье". - "Заклинаю тебя Аллахом, - сказала ему жена, не приводи меня к этому постороннему человеку! Нет у меня желания приходить к нему". И ее муж промолчал и велел невольницам подавать кушанья и напитки, и затем он позвал птицу соловья, и птица опустилась на колени к Масруру и не узнала своего хозяина. И тогда купец спросил: "О господин, как твое имя?" И Масрур ответил: "Мое имя Масрур". А дело в том, что жена купца всю ночь произносила во сне это имя. И купец поднял голову и увидел, что его жена смотрит на Масрура и делает ему знаки и указания бровью, и понял он тогда, что хитрость против него удалась. "О господин, - сказал он, - дай мне отсрочку - я приведу сыновей моего брата, чтобы они присутствовали на братанье". - "Делай что тебе вздумается", - ответил Масрур. И муж Зейн-аль-Мавасиф поднялся и вышел из дома и подошел к той комнате сзади..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят третья ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что муж Зейн-аль-Мавасиф сказал Масруру: "Дай мне отсрочку, я приведу сыновей моего брата, чтобы они присутствовали при договоре о братанье между мной и тобой". И потом он пошел и подошел к той комнате сзади и остановился. А в том месте было окно, возвышавшееся над обоими влюбленными, и купец подошел к нему и стал на них смотреть, а они его не видели.
И вдруг Зейн-аль-Мавасиф спросила свою невольницу Сукуб: "Куда ушел твой господин?" И когда девушка ответила: "Он вышел
из
дома", Зейн-аль-Мавасиф сказала ей: "Запри ворота и заложи их железом. Не отпирай их, пока он не постучится, и сначала уведоми меня". И невольница ответила: "Так и будет". А муж Зейн-аль-Мавасиф, при всем этом, видел их обстоятельства. А потом Зейн-аль-Мавасиф взяла чашу и налила ее розовой водой и положила туда тертого мускуса и подошла к Масруру. И тот поднялся, и пошел ей навстречу, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, твоя слюна слаще этого напитка!" И Зейн-аль-Мавасиф стала его поить, и он поил ее, а потом она обрызгала его розовой водой, от темени до ступни, и благоуханье распространилось по всей комнате. И при всем этом, ее муж смотрел на них и дивился силе их любви, и его сердце наполнилось гневом из-за того, что он увидел, и его взяла ярость, и он взревновал великою ревностью.
И он подошел к воротам и увидел, что они заперты, и постучал в них сильным стуком от великого гнева, и невольница сказала: "О госпожа, мой господин пришел". - "Отопри ему ворота, пусть бы не воротил его Аллах благополучно!" - молвила Зейн-аль-Мавасиф. И Сукуб подошла к воротам и отперла их. "Чего ты запираешь ворота?" - спросил ее господин. И она сказала: "В твое отсутствие они так и были заперты и не отпирались ни ночью, ни днем". - "Ты хорошо сделала, это мне нравится", - молвил ее хозяин и вошел к Масруру, смеясь, и скрыл свое дело и сказал: "О Масрур, уволь нас от братанья на сегодняшний день - мы побратаемся в другой день, не сегодня". - "Слушаю и повинуюсь, делай что тебе вздумается", ответил Масрур.
И потом он ушел в свое жилище, а муж Зейн-аль-Мавасиф стал раздумывать о своем деле, не зная, как ему поступить, и его ум был до крайности смутен, и он говорил про себя: "Даже соловей и тот меня не узнал, а невольницы заперли передо мной ворота и склонились к другому". И от великого огорчения он принялся повторять такие стихи:
"Срок долгий провел Масрур, живя в наслаждении,
И сладость узнал он дней и жизни, что кончилась.
Противится мне судьба и та, кого я люблю,
А сердце мое огнем сильней и сильней горит.
Безоблачна была жизнь с прекрасной и кончилась,
Но все же по-прежнему ты в прелесть ее влюблен.
Глаза мои видели всю прелесть красот ее,
И сердце мое теперь охвачено страстью к ней.
И долго она меня поила с охотою
Из нежных прекрасных уст вином, когда жаждал я.
Зачем же, о соловей, меня покидаешь ты
И ныне приветствуешь другого влюбленного?
Увидел глазами я дела весьма дивные,
Проснулись мои глаза, а раньше смыкал их сон.
Я видел, что милая сгубила мою любовь
И птица моя теперь летает не надо мной,
Я богом миров клянусь! Захочет когда свой суд
Над тварями он свершить, - немедля вершит его.
Я сделаю то, чего достоин обидчик мой,
По глупости он моей сближенья достиг с женой".
И когда Зейн-аль-Мавасиф услышала эти стихи, у нее затряслись поджилки, и желтым стал цвет ее лица, и она спросила свою невольницу: "Слыхала ли ты это стихотворение?" - "Я никогда в жизни не слыхала, чтобы он говорил такие стихи, но пусть себе говорит то, что говорит", - отвечала невольница.
И когда муж Зейн-аль-Мавасиф убедился, что это дело истинное, он начал продавать все, чем владела его рука, и сказал в душе: "Если я не удалю их от родины, они никогда не отступятся от того, что делают". И он продал все свои владения и написал поддельное письмо, а потом он прочитал его своей жене и сказал, что оно пришло от сыновей его дяди и содержит просьбу, чтобы они с женой их посетили". - "А сколько времени мы у них пробудем?" - спросила Зейн-аль-Мавасиф. И ее муж сказал: "Двенадцать дней". И она согласилась поехать и спросила: "Брать ли мне с собой кого-нибудь из невольниц?" - "Возьми Хубуб и Сукуб и оставь здесь Хутуб", - ответил ее муж. А потом он приготовил для женщин красивые носилки и собрался уезжать. И Зейн-альМавасиф послала сказать Масруру: "Если пройдет срок, о котором мы условились, и мы не вернемся, знай, что муж сделал с нами хитрость, и придумал для нас ловушку, и отдалил нас друг от друга. Не забывай же уверений и клятв, которые между нами, - я боюсь его хитрости и коварства".
И ее муж приготовился для путешествия, а Зейн-альМавасиф стала плакать и рыдать, и не было ей покоя ни ночью, ни днем. И когда ее муж увидел это, он не стал ее порицать. И, увидев, что ее муж обязательно поедет, Зейн-аль-Мавасиф собрала свои материи и вещи, и сложила все это у своей сестры, и рассказала ей обо всем, что случилось, а потом она попрощалась с нею и вышла от нее плача. И она вернулась к себе домой и увидела, что ее муж привел верблюдов и начал накладывать на них тюки, и он приготовил для Зейн-аль-Мавасиф самого лучшего верблюда. И
когда Зейн-аль-Мавасиф увидела, что разлука с Масруром неизбежна, она не знала, как поступить. И случилось, что ее муж вышел по какому-то делу, и тогда она подошла к первой двери и написала на ней такие стихи..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала восемьсот сорок девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Масрур, когда усилилось в нем любовное безумие, стал произносить стихи, охваченный сильной страстью. И когда он напевал эти стихи и повторял их, вдруг услышала его Хубуб. И она постучала в ворота, и Масрур поднялся и открыл ей, и она вошла и подала ему письмо. И Масрур взял его и прочитал и спросил: "О Хубуб, какие за тобой вести о твоей госпоже?" И невольница ответила: "В этом письме заключается то, что избавляет от ответа, так как ты из людей разумных". И Масрур обрадовался великой радостью и произнес такие два стиха:
"Вот пришло письмо, и обрадован содержаньем я.
И хотелось бы в глубине души сохранить его.
Лишь сильней любил я, целуя строки письма ее,
И казалось мне, что жемчужина скрыта страсти в нем".
И потом он написал письмо, ей в ответ, и отдал его Хубуб, и та взяла его и отнесла Зейн-аль-Мавасиф. И, придя к ней, Хубуб начала ей описывать достоинства Масрура и рассказывать ей об его качествах и великодушии и стала ему помощницей в сближении с Зейн-альМавасиф. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ей: "О Хубуб, он мешкает с приходом к нам". - "Поистине, он скоро придет", - ответила Хубуб. И не закончила она еще своих слов, как вдруг Масрур пришел и постучался в ворота. И Хубуб открыла ему и взяла его и привела к своей госпоже Зейн-аль-Мавасиф, и та пожелала ему мира и приветствовала его и посадила с собой рядом.
А затем она сказала своей невольнице Хубуб: "Подай ему одежду из лучших, какие бывают". И Хубуб пошла и принесла одежду, шитую золотом, и Зейн-аль-Мавасиф взяла ее и облачила в нее Масрура. И сама она тоже облачилась в платье из роскошнейших одежд и надела на голову сетку из свежего жемчуга, а поверх сетки она повязала парчовую повязку, обшитую жемчугом, драгоценными камнями и яхонтами. И она выпустила из-под повязки два локона, и к каждому локону привязала красный яхонт с меткой яркого золота, и распустила волосы, подобные темной ночи, и окурилась алоэ и надушилась мускусом и амброй. И ее невольница Хубуб сказала ей: "Да сохранит тебя Аллах от сглаза!" И Зейн-аль-Мавасиф стала ходить, горделиво покачиваясь при каждом шаге, и невольница произнесла такие стихи из дивных своих стихотворений:
"И смутилась ивы ветвь гибкая от шагов ее,
И напала взором на любящих, посмотрев, она.
Луна явилась во мраке ночи волос ее,
Точно солнце, вдруг осиявшее тень кудрей ее.
О, как счастлив тот, с кем почует рядом краса ее,
Кто умрет, клянясь ее жизнью, за нее умрет!"
И Зейн-аль-Мавасиф поблагодарила ее, а потом она подошла к Масруру, подобная незакрытой луне. И, увидав ее, Масрур поднялся на ноги и воскликнул: "Если мое предположение говорит правду, она не человек, а одна из невест рая". И потом Зейн-аль-Мавасиф велела подать стол, и он появился, и вдруг оказалось, что на краю стола написаны такие стихи:
Сверни с твоей ложкою ты к табору мисок
И всякими насладись жаркими и дичью.
На них перепелки будут - я их всегда люблю
И нежные курочки с цыплятами вместе.
Аллахом нам дан кебаб, румянцем гордящийся,
И зелень макаем мы в разбавленный уксус.
Прекрасен молочный рис, куда погружаются Запястья до самого предела браслетов.
О, горесть души моей о двух рыбных кушаньях
На свежих лепешечках из плотного теста!
И потом они стали есть и пить, наслаждаться и веселиться. И убрали скатерть кушаний, и подали скатерть вина, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыханье, и наполнил чашу Масрур и воскликнул: "О та, чей я раб, и кто моя госпожа!" И затем он стал напевать, произнося такие стихи:
"Глазам я дивлюсь моим - наполнить сумеют ли
Себя красотою той, что блещет красой своей?
И ей в ее времени не встретишь подобных ты,
По тонкости ее свойств и качеств приятности.
Завидует ивы ветвь всегда ее гибкости
В одежде, когда идет она, соразмерная.
Лик светлый ее луну смущает во тьме ночной,
И яркий ее пробор, как месяц, сияет нам.
Когда по земле пройдет, летит аромат ее,
Как ветер, что средь долин и гор овевает нас"
А когда Масрур окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф воскликнула: "О Масрур, всякому, кто крепко держится своей веры и поел нашего хлеба и соли, мы обязаны воздать должное! Брось же думать об этих делах, и я верну тебе все твои владения и все, что мы у тебя взяли". - "О госпожа, - ответил Масрур, - ты свободна от ответа за то, о чем ты говоришь, хотя ты была вероломна в клятве, которая между нами. А я пойду и сделаюсь мусульманином" [624]. И невольница Зейн-аль-Мавасиф, Хубуб, сказала ей: "О госпожа моя, ты молода годами и много знаешь, и я ходатайствую перед тобой именем великого Аллаха. Если ты не послушаешь моего ходатайства и не залечишь моего сердца, я не просплю этой ночи у тебя в доме". - "О Хубуб, - ответила девушка, - будет лишь то, чего ты хочешь. Пойди убери нам заново другую комнату".
И невольница Хубуб поднялась и заново убрала другую комнату, и украсила ее, и надушила лучшими благовониями, как хотела и желала, и приготовила кушанья, и принесла вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот пятидесяти, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Зейналь-Мавасиф приказала своей невольнице Хубуб заново убрать комнату развлечения, Хубуб поднялась и обновила кушанье и вино, и заходили между ними кубки и чаши, и приятно стало им дыхание. И Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло время встречи и сближения, и если ты заботишься о нашей любви, скажи нам стихи с диковинным смыслом". И Масрур произнес такую касыду:
Я связан (а в сердце пламя ярким огнем горит)
Веревкой сближения, в разлуке разорванной,
И страстью к девушке, что сердце разбила мне
И ум мой похитила щекой своей нежною.
Изогнута бровь у пей, и черны глаза ее,
Уста ее молнию напомнят улыбкою.
Всего прожила она четыре и десять лет,
А слезы мои о ней напомнят дракона кровь.
Увидел ее в саду у быстрых потоков я,
С лицом лучше месяца, что в выси плывет небес,
И встал я, плененному подобный, почтительно,
И молвил: "Привет Аллаха, о недоступная!"
И мне на привет она охотно ответила
Словами прекрасными, как жемчуг нанизанный.
И речи мои услышав, в миг поняла она
Желанья мои, и сердце стало глухим ее.
И молвила дева: "Речи эти не глупость ли?"
И молвил я: "Перестань бранить ты влюбленного!
И если меня ты примешь - дело не трудно мне.
Возлюбленные - как ты, а любящие - как я".
Увидев, чего хочу, ока улыбнулась мне
И молвила: "Я творцом небес и земли клянусь,
Еврейка я, а еврейство - вера суровая,
А ты к христианам, без сомнения, относишься,
Как, хочешь ты близости - ты веры иной, чем я?
Коль хочешь ты это сделать, - будешь жалеть потом.
Играешь ты верою - дозволено ль то в любви!
И будет упреками изранен подобный мне.
И вера его носить начнет во все стороны,
И будешь преступен ты перед верой обоих нас.
И если нас любишь, стань евреем ты по любви
И сделай сближение с другой недозволенным.
И дай на Евангелие ты клятву правдивую,
Что будешь хранить в любви ты тайну, скрывать ее.
И я поклянусь на Торе верными клятвами,
Что выполню я обет, который дала тебе".
Поклялся я верою, законом и толком ей,
И сам ее клятву дать заставил великую.
И молвил я: "Как зовут тебя, о предел надежд?"
И молвила: "Я краса всех свойств - недоступная".
И вскрикнул я: "О краса всех свойств, я, поистине,
Любовью к тебе охвачен, в страсти безумен я".
Увидел под покрывалом я красоту ее,
И сердцем печален стал, и сделался я влюблен.
И долго пред занавеской я умолял ее,
И сердцем великая моим овладела страсть.
Увидевши, что со мной и как велика любовь,
Она показала мне сияющий смехом лик.
И ветром сближенья пахнуло от нас тогда,
И веяло мускусом от тела и рук ее.
И запах рассеялся повсюду ее духов,
И я вино уст узнал, лобзая прекрасный рот.
Нагнулась, как ивы ветвь, в одеждах своих она,
И близость запретная мне стала дозволенной,
И спали мы в близости, и сблизились с нею мы
Объятьем, лобзаньем и влаги смешеньем уст.
Ничто ведь не красит землю, кроме возлюбленной,
С которой ты близок стал, и ею ты властвуешь.
Когда ж засияло утро, встала любимая
Проститься со мной, и лик ее затмевал луну.
Прощаясь, она стихи сказала, и по щекам
Нанизаны были капли слез и рассыпаны.
Обет не забуду я Аллаху, покуда жив,
Прекрасную ночь и клятвы ей не забуду я".
И Зейн-аль-Мавасиф пришла в восторг и воскликнула: "О Масрур, как прекрасны твои качества! Пусть не живет тот, кто с тобой враждует!" И она вошла в комнату и позвала Масрура, и тот вошел к ней и прижал ее к груди, и обнял, и поцеловал, и достиг с ней того, что считал невозможным, и радовался он, получив прекрасную близость. И Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "О Масрур, твои деньги для нас запретны и для тебя дозволены, так как мы стали любящими!" И затем она возвратила ему богатства, которые у него взяла, и спросила: "О Масрур, есть ли у тебя сад, куда мы бы могли прийти погулять?" - "Да, госпожа, - ответил Масрур, - у меня есть сад, которому нет равных".
И Масрур пошел в свое жилище и приказал невольницам сделать роскошные кушанья и приготовить красивую комнату и великий пир, а потом он позвал Зейн-аль-Мавасиф в свое жилище, и она пришла со своими невольницами. И они начали есть, пить, наслаждаться и веселиться, и заходила между ними чаша, и приятно стало им дыхание, и уединился всяк любящий с любящими, и Зейналь-Мавасиф сказала: "О Масрур, пришло мне на ум тонкое стихотворение, и я хочу сказать его под лютню". - "Скажи его", - молвил Масрур. И девушка взяла в руки лютню и настроила ее и, пошевелив струны, запела на прекрасный напев и произнесла такие стихи:
"Склонил меня восторг от звуков нежных,
И сладок был напиток наш с зарею.
Любовь безумных душу открывает,
И страсть, явившись, рвет стыда завесы.
И чистых вин тогда прекрасны свойства,
Как солнце, что в руке луны открылось,
В ту ночь, что наслажденье нам приносит.
И радостью стирает пятна горя".
А окончив свои стихи, она сказала: "О Масрур, скажи нам что-нибудь из твоих стихотворений и дай нам насладиться плодами твоих произведений". И Масрур произнес такое двустишие:
"Мы радовались луне, вино разносившей нам,
И лютни напевам, и в садах находились мы,
Где горлинки пели и качалась ветвь гибкая
Под утро, и в тех садах - желаний моих предел".
А когда он окончил свои стихи, Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось, если ты занят любовью к нам..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят первая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф сказала Масруру: "Если ты занят любовью к нам, скажи нам стихотворение о том, что с нами случилось". - "С любовью и охотой", - ответил Масрур и произнес такую касыду:
"Постой, послушай, что в страсти
К газели сталось со мною:
Я лани стрелой повержен
И взоров выдержал натиск.
Пленен я страстью, клянусь вам,
В любви стеснились уловки,
В кокетливую влюблен я,
Что скрыта стрелами взоров.
Ее в саду я увидел,
И стан ее был так строен!
"Мир вам!" - я сказал, она так
Ответила: "Мир!" Услышав,
Спросил я: "Как имя?" Слышу
В ответ: "Я - красот корона.
Мне имя - Краса всех качеств".
И молвил я: "Сжалься, сжалься!
Горит во мне страсть, клянусь я.
И любящих нет мне равных!"
Она мне: "Когда ты любишь
И хочешь со мной сближенья,
Я много желаю денег,
Превыше подарков всяких.
Одежд от тебя хочу я
Из шелка, ценой высоких,
И мускуса за ночь страсти
Хочу я четверть кинтара.
Коралл мне нужен и жемчуг,
И редкий и драгоценный.
Хочу серебра и злата
В уборах, ценой высоких".
Явил я благую стойкость,
Хоть сильно горел я страстью,
И близость она дала мне
В ночь месяца молодого.
Хулить меня если станут
Другие мужи, скажу я:
"Прекрасны той девы кудри,
А цвет их - цвет темной ночи.
И розы в ее ланитах
Горят, как огонь, пылая.
В глазах ее меч таится,
А взоры разят стрелою,
Вино в ее рту таится,
А взор ее - ключ студеный,
И жемчуг в устах блистает,
Как дивное ожерелье.
Прекрасной своей шеей
Газель она нам напомнит,
Бела ее грудь, как мрамор,
Соски ее - гор вершины.
Живот у нее - весь в складках,
И галией он пропитан.
А ниже одна вещь скрыта,
В которой предел надежды.
Жирна она и мясиста
И так толста, о владыки!
Подобна царей престолу
К нему я с просьбой явился.
А меж столбов ты увидишь
Возвышенных ряд скамеек.
У этой вещи есть свойства,
Что ум людей изумляют:
Она две губы имеет,
Как мул, она боязлива.
Порою ее глаз красен,
А губы - как у верблюда.
И если придешь к той вещи
Готовым к делу, найдешь ты
На ощупь ее горячей
И силу ты в ней получишь.
Она храбреца прогонит,
Придет коль на бой он слабым,
А часто на ней увидишь
Изрядную ты бородку.
Не скажет о ней красавец,
Который красив так дивно,
Подобный Красе всех качеств,
Что так во всем совершенна".
Пришел я к ней как-то ночью
И дивную вкусил сладость,
И ночь, что с нею провел я,
Затмит все другие ночи.
Пришла заря, и поднялась
Красавица с лунным ликом,
И стан свой она склонила,
Подобно копью прямому,
И, расставаясь, спросила:
"Когда вернутся те ночи?"
И молвил я: "О свет глаза,
Являйся когда захочешь".
И Зейн-аль-Мавасиф пришла от этой касыды в великий восторг, и охватило ее крайнее веселье. "О Масрур, - сказала она потом, - приблизилось утро, и остается только уходить, из опасения позора". - "С любовью и охотой!" - сказал Масрур и, поднявшись на ноги, пошел с нею и привел ее к ее жилищу, а потом он пошел к себе домой и провел ночь, думая о красоте девушки. Когда же наступило утро и засияло светом и заблистало, Масрур приготовил роскошный подарок и принес его девушке и сел подле нее. И они провели так несколько дней, пребывая в счастливейшей жизни.
А потом, в какой-то день пришло к Зейн-аль-Мавасиф от ее мужа письмо, в котором говорилось, что он скоро к ней приедет, и Зейн-аль-Мавасиф сказала про себя: "Да не сохранит его Аллах и да не продлит его жизнь! Когда он к нам приедет, наша жизнь замутится. О, если бы я лишилась надежды его видеть".
И когда пришел к ней Масрур и начал с ней разговаривать, как обычно, она сказала ему: "О Масрур, пришло к нам письмо от моего мужа, и говорится в нем, что он скоро вернется из путешествия. Что же нам делать, когда ни один из нас не может жить без другого?" - "Я не знаю, что будет, - ответил Масрур, - и ты осведомленнее и лучше знаешь нрав твоего мужа, тем более что ты одна из самых умных женщин и знаешь хитрости, и ухитришься так, как не могут ухитриться мужчины". - "Это человек тяжелый, - сказала Зейн-аль-Мавасиф, - и он ревнует женщин своего дома. Но когда он приедет после путешествия и ты услышишь о его приезде, приходи к нему, поздоровайся с ним, сядь с ним рядом и скажи ему: "О брат мой, я москательщик", - и купи у него каких-нибудь москательных товаров. Приди к нему несколько раз и затягивай с ним разговоры, и что бы он тебе ни приказал - не перечь ему, и, может быть, то, что я придумаю, будет подходящим". И Масрур отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" И потом он вышел от нее, и запылал в его сердце огонь любви.
А когда муж Зейн-аль-Мавасиф приехал домой, она обрадовалась его приезду и сказала ему: "Добро пожаловать!" - и приветствовала его. И ее муж посмотрел ей в лицо и увидел на нем желтизну. (А Зейн-аль-Мавасиф вымыла лицо шафраном и проделала над ним какие-то женские хитрости.) И он спросил ее, что с ней, и Зейналь-Мавасиф ответила, что она с невольницами больна со времени его отъезда, и сказала: "Наши сердца были заняты мыслью о тебе из-за твоего долгого отсутствия". И она стала ему жаловаться на тяжесть разлуки и плакать проливными слезами и говорила: "Если бы с тобой был товарищ, мое сердце не несло бы всей этой заботы. Заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, не езди больше без товарища и не прерывай о себе сведений, чтобы я была за тебя спокойна сердцем и душой..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят вторая ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф сказала своему мужу: "Не езди больше без товарища и не прерывай сведений о себе, чтобы я была спокойна за тебя и сердцем и душой", - он ответил ей: "С любовью и охотой! Поистине, твое приказание правильно, и твое мнение верно. Твоя жизнь дорога моему сердцу, и будет лишь то, что ты хочешь".
И затем он пошел к себе в лавку, и отпер ее, и сел продавать на рынке. И когда он был у себя в лавке, вдруг подошел Масрур и пожелал ему мира и, сев с ним рядом, начал ему говорить: "Да продлит Аллах твою жизнь!" И он посидел, беседуя с ним, некоторое время, а затем вытащил мешок, развязал его и, вынув оттуда золота, дал его мужу Зейн-аль-Мавасиф и сказал: "Дай мне на эти динары разных москательных товаров, чтобы я продал их в своей лавке". И муж ее отвечал: "Слушаю и повинуюсь!" - и дал ему то, что он потребовал. И Масрур заходил к нему так несколько дней подряд, и муж Зейн-аль-Мавасиф обратился к нему и сказал: "Мне нужен человек, чтобы вступить с ним в компанию для торговли". И Масрур ответил: "И мне тоже нужен человек, чтобы вступить с ним в компанию для торговли, так как мой отец был купцом в стране Йеменской и оставил мне большие богатства, и я боюсь, что они пропадут".
И тогда муж Зейн-аль-Мавасиф обратился к нему и сказал: "Не желаешь ли ты стать моим товарищем, и я тоже стану твоим товарищем и приятелем, и другом в путешествии и на месте, и буду учить тебя продавать и покупать, и брать, и отдавать". И Масрур отвечал: "С любовью и охотой!" И еврей взял его и привел в свое жилище и посадил в проходе, а сам вошел к своей жене Зейн-аль-Мавасиф и сказал ей: "Я взял одного человека в товарищи и позвал его на угощенье. Приготовь же нам хорошее угощенье". И Зейн-аль-Мавасиф обрадовалась и поняла, что это Масрур, и приготовила роскошный пир и сделала прекрасные кушанья от радости, что пришел Масрур и что ее хитрый замысел удался.
И когда Масрур вошел в дом мужа Зейн-аль-Мавасиф, тот сказал своей жене: "Выйди со мной к нему, и приветствуй его, и скажи ему: "Ты нас обрадовал!" Но Зейналь-Мавасиф рассердилась и воскликнула: "Ты ведешь меня к чужому, постороннему человеку! Прибегаю к Аллаху! Хотя бы ты разрезал меня на кусочки, я не появлюсь перед ним". - "Почему ты стыдишься? спросил ее муж. - Он христианин, а мы - евреи, и мы будем товарищами". "Я не желаю идти к постороннему человеку, которого никогда не видел мой глаз, и я его не знаю", - ответила Зейн-аль-Мавасиф. И ее муж подумал, что она правдива в своих словах.
И он до тех пор обхаживал ее, пока она не поднялась. И тогда она завернулась в покрывало, взяла кушанье и вышла к Масруру и приветствовала его. И он склонил голову к земле, словно стесняясь, и купец увидел, что он понурился, и подумал: "Это несомненно постник". И они поели досыта, а потом кушанья убрали и принесли вино, и Зейн-аль-Мавасиф села напротив Масрура и стала смотреть на него, и он смотрел на нее, пока день не прошел. И Масрур ушел домой, и в сердце его пылал огонь, а что касается мужа Зейн-аль-Мавасиф, то он все думал о тонком поведении своего товарища и об его красоте.
Когда же наступил вечер, его жена подала ему кушанье, чтобы он поужинал, как обычно. А у него в доме была птица соловей, и, когда он садился есть, эта птица подлетала к нему, и ела вместе с ним, и порхала у него над головой, и эта птица привыкла к Масруру, и порхала над ним всякий раз, как он садился за еду, и когда Масрур ушел и пришел ее хозяин, птица не узнала его и не приблизилась к нему. И купец стал думать об этой птице и ее отдалении от него. Что же касается Зейн-аль-Мавасиф, то она не засыпала, и ее сердце было занято Масруром, и продолжалось это на второй вечер и на третий вечер. И еврей понял, в чем дело с его женой, и стал наблюдать за ней, когда ее ум был занят, и заподозрил ее, а на четвертую ночь он пробудился в полночь от сна, и услышал, что его жена бормочет во сне и говорит о Масруре, хотя спит в объятиях мужа, и это показалось купцу подозрительным, но он скрыл свое дело.
А когда наступило утро, он пошел к себе в лавку и сел в ней, и, когда он сидел, вдруг подошел Масрур и приветствовал его. И купец возвратил ему приветствие и молвил. "Добро пожаловать, брат мой! - И потом сказал: "Я стосковался по тебе". И он просидел, беседуя с Масруром, некоторое время и затем сказал ему: "Пойдем, о брат мой, в мое жилище и заключим договор о братстве". И Масрур отвечал: "С любовью и охотой!"
И когда они пошли к дому, еврей пошел вперед и рассказал своей жене о приходе Масрура и о том, что он хочет с ним торговать и побрататься, и сказал: "Приготовь нам хорошую комнату и обязательно приходи к нам и посмотри на братанье". - "Заклинаю тебя Аллахом, - сказала ему жена, не приводи меня к этому постороннему человеку! Нет у меня желания приходить к нему". И ее муж промолчал и велел невольницам подавать кушанья и напитки, и затем он позвал птицу соловья, и птица опустилась на колени к Масруру и не узнала своего хозяина. И тогда купец спросил: "О господин, как твое имя?" И Масрур ответил: "Мое имя Масрур". А дело в том, что жена купца всю ночь произносила во сне это имя. И купец поднял голову и увидел, что его жена смотрит на Масрура и делает ему знаки и указания бровью, и понял он тогда, что хитрость против него удалась. "О господин, - сказал он, - дай мне отсрочку - я приведу сыновей моего брата, чтобы они присутствовали на братанье". - "Делай что тебе вздумается", - ответил Масрур. И муж Зейн-аль-Мавасиф поднялся и вышел из дома и подошел к той комнате сзади..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот пятьдесят третья ночь
Когда же настала восемьсот пятьдесят третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что муж Зейн-аль-Мавасиф сказал Масруру: "Дай мне отсрочку, я приведу сыновей моего брата, чтобы они присутствовали при договоре о братанье между мной и тобой". И потом он пошел и подошел к той комнате сзади и остановился. А в том месте было окно, возвышавшееся над обоими влюбленными, и купец подошел к нему и стал на них смотреть, а они его не видели.
И вдруг Зейн-аль-Мавасиф спросила свою невольницу Сукуб: "Куда ушел твой господин?" И когда девушка ответила: "Он вышел
из
дома", Зейн-аль-Мавасиф сказала ей: "Запри ворота и заложи их железом. Не отпирай их, пока он не постучится, и сначала уведоми меня". И невольница ответила: "Так и будет". А муж Зейн-аль-Мавасиф, при всем этом, видел их обстоятельства. А потом Зейн-аль-Мавасиф взяла чашу и налила ее розовой водой и положила туда тертого мускуса и подошла к Масруру. И тот поднялся, и пошел ей навстречу, и воскликнул: "Клянусь Аллахом, твоя слюна слаще этого напитка!" И Зейн-аль-Мавасиф стала его поить, и он поил ее, а потом она обрызгала его розовой водой, от темени до ступни, и благоуханье распространилось по всей комнате. И при всем этом, ее муж смотрел на них и дивился силе их любви, и его сердце наполнилось гневом из-за того, что он увидел, и его взяла ярость, и он взревновал великою ревностью.
И он подошел к воротам и увидел, что они заперты, и постучал в них сильным стуком от великого гнева, и невольница сказала: "О госпожа, мой господин пришел". - "Отопри ему ворота, пусть бы не воротил его Аллах благополучно!" - молвила Зейн-аль-Мавасиф. И Сукуб подошла к воротам и отперла их. "Чего ты запираешь ворота?" - спросил ее господин. И она сказала: "В твое отсутствие они так и были заперты и не отпирались ни ночью, ни днем". - "Ты хорошо сделала, это мне нравится", - молвил ее хозяин и вошел к Масруру, смеясь, и скрыл свое дело и сказал: "О Масрур, уволь нас от братанья на сегодняшний день - мы побратаемся в другой день, не сегодня". - "Слушаю и повинуюсь, делай что тебе вздумается", ответил Масрур.
И потом он ушел в свое жилище, а муж Зейн-аль-Мавасиф стал раздумывать о своем деле, не зная, как ему поступить, и его ум был до крайности смутен, и он говорил про себя: "Даже соловей и тот меня не узнал, а невольницы заперли передо мной ворота и склонились к другому". И от великого огорчения он принялся повторять такие стихи:
"Срок долгий провел Масрур, живя в наслаждении,
И сладость узнал он дней и жизни, что кончилась.
Противится мне судьба и та, кого я люблю,
А сердце мое огнем сильней и сильней горит.
Безоблачна была жизнь с прекрасной и кончилась,
Но все же по-прежнему ты в прелесть ее влюблен.
Глаза мои видели всю прелесть красот ее,
И сердце мое теперь охвачено страстью к ней.
И долго она меня поила с охотою
Из нежных прекрасных уст вином, когда жаждал я.
Зачем же, о соловей, меня покидаешь ты
И ныне приветствуешь другого влюбленного?
Увидел глазами я дела весьма дивные,
Проснулись мои глаза, а раньше смыкал их сон.
Я видел, что милая сгубила мою любовь
И птица моя теперь летает не надо мной,
Я богом миров клянусь! Захочет когда свой суд
Над тварями он свершить, - немедля вершит его.
Я сделаю то, чего достоин обидчик мой,
По глупости он моей сближенья достиг с женой".
И когда Зейн-аль-Мавасиф услышала эти стихи, у нее затряслись поджилки, и желтым стал цвет ее лица, и она спросила свою невольницу: "Слыхала ли ты это стихотворение?" - "Я никогда в жизни не слыхала, чтобы он говорил такие стихи, но пусть себе говорит то, что говорит", - отвечала невольница.
И когда муж Зейн-аль-Мавасиф убедился, что это дело истинное, он начал продавать все, чем владела его рука, и сказал в душе: "Если я не удалю их от родины, они никогда не отступятся от того, что делают". И он продал все свои владения и написал поддельное письмо, а потом он прочитал его своей жене и сказал, что оно пришло от сыновей его дяди и содержит просьбу, чтобы они с женой их посетили". - "А сколько времени мы у них пробудем?" - спросила Зейн-аль-Мавасиф. И ее муж сказал: "Двенадцать дней". И она согласилась поехать и спросила: "Брать ли мне с собой кого-нибудь из невольниц?" - "Возьми Хубуб и Сукуб и оставь здесь Хутуб", - ответил ее муж. А потом он приготовил для женщин красивые носилки и собрался уезжать. И Зейн-альМавасиф послала сказать Масруру: "Если пройдет срок, о котором мы условились, и мы не вернемся, знай, что муж сделал с нами хитрость, и придумал для нас ловушку, и отдалил нас друг от друга. Не забывай же уверений и клятв, которые между нами, - я боюсь его хитрости и коварства".
И ее муж приготовился для путешествия, а Зейн-альМавасиф стала плакать и рыдать, и не было ей покоя ни ночью, ни днем. И когда ее муж увидел это, он не стал ее порицать. И, увидев, что ее муж обязательно поедет, Зейн-аль-Мавасиф собрала свои материи и вещи, и сложила все это у своей сестры, и рассказала ей обо всем, что случилось, а потом она попрощалась с нею и вышла от нее плача. И она вернулась к себе домой и увидела, что ее муж привел верблюдов и начал накладывать на них тюки, и он приготовил для Зейн-аль-Мавасиф самого лучшего верблюда. И
когда Зейн-аль-Мавасиф увидела, что разлука с Масруром неизбежна, она не знала, как поступить. И случилось, что ее муж вышел по какому-то делу, и тогда она подошла к первой двери и написала на ней такие стихи..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.