Восемьсот пятьдесят четвертая ночь Когда же настала восемьсот пятьдесят четвертая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф увидела, что ее муж привел верблюдов, и поняла, что он уезжает, она не знала, как поступить. И случилось, что ее муж вышел по какому-то делу, и тогда она подошла к первой двери и написала на ней такие стихи: О голубь домашний мой, от нас передай привет Ты любящего любимым в час расставания. Скажи ему, что всегда останусь печальной я И буду жалеть о прежней жизни, столь милой нам. Любимый мой также ведь все время безумствует, И также по радости минувшей тоскует он. Мы в радости провели и счастье не малый срок, И близостью наслаждались и днем мы с ним. Но только очнулись мы, раздался над нами крик Разлучника-ворона: вещал о разлуке он. Уехали мы, оставив дом наш пустынею. О, если бы мы жилищ своих не оставили! И потом она подошла ко второй двери и написала на ней такие стихи: Аллахом молю, к дверям пришедший, взгляни теперь На прелесть любимого во тьме и скажи другим, Что плачу я, вспомнив близость с ним, и скорблю о ней, И нету конца слезам, во плаче струящимся. И если не стерпишь ты того, чем убита я, Покрой эти строки пылью, прахом засыпь их ты. Питом поезжай в края востока и запада И будь терпелив - Аллах такие судил дела. И потом она подошла к третьей двери и написала на ней такие стихи: Потише, Масрур! Когда ты дом посетишь се, Ты к двери пройди и строки ты прочитай на ней. Обет не забудь любви, правдивым ты если был Ведь сколько вкусило женщин горечь и сладость дней. Аллахом молю, Масрур, ты близость к ней не забудь Оставила для тебя ведь радости все она. О, плачь о днях близости и дивной усладе их, С приходом твоим завесы были отброшены. Так странствуй же ты за нами в дальних краях, Масрур, В моря погружайся их и земли их исходи. Далеко ушли теперь сближения вечера, Глубокая тьма разлуки свет погасила их. Аллах, сохрани былые дни - дивна радость их В прекрасном саду надежд, где рвали мы их цветы! Зачем не продлились эти дни, как хотела я! Аллах пожелал, чтоб дни, придя, уходили вновь. Вернутся ли снова дни, и будем ли вместе мы? Я буду верна, и дни исполнят тогда обет. И знай, что дела мирские держит в деснице тот, Кто чертит в предвечном сроки их на скрижали лба [625], А потом она заплакала сильным плачем и вернулась в дом, плача и рыдая, и стала она вспоминать то, что прошло, и воскликнула: "Слава Аллаху, который судил нам это!" И затем усилилось ее горе из-за разлуки с любимым и оставления родных мест, и она произнесла такие стихи: "Привет над тобой Аллаха, о опустевший дом! Окончили дни в тебе теперь свои радости. О голубь домашний мой, ты плача не прекращай О той, кто луну свою и месяц покинул вновь. Потише, Масрур, рыдай, утративши нас теперь; Лишившись тебя, лишились света глаза мои. О, если бы видели глаза твои наш отъезд И пламя в душе моей, все ярче пылавшее! То время ты не забудь под тенью густой садов, Что вместе нас видели и скрыли завесою". И потом Зейн-аль-Мавасиф пошла к своему мужу, и тот поднял ее на носилки, которые сделал для нее, и когда Зейн-аль-Мавасиф оказалась на спине верблюда, она произнесла такие стихи: "Привет над тобою Аллаха, о опустевший дом! Как долго сносить в тебе пришлось нам несчастия! О, если б средь стен твоих порвались дни времени И в пылкой любви моей была бы убита я! Скорблю я вдали и изнываю по родине, Любимый, не знаю я, что ныне случилось, О, если бы знать мне, будет ли возвращение Такое же ясное, как было нам ясно встарь?" И ее муж сказал ей: "О Зейн-аль-Мавасиф, не печалься о разлуке с твоим жилищем - ты вернешься в него в скором времени". И он принялся успокаивать ее сердце и уговаривать ее, и потом они двинулись, и выехали за город, и поехали по дороге, и поняла Зейн-аль-Мавасиф, что разлука действительно совершилась, и показалось ей это тяжким. А Масрур при всем этом сидел у себя в доме и размышлял о своей любви и своей возлюбленной. И почуяло его сердце разлуку, и он поднялся на ноги в тот же час и минуту и шел, пока не пришел к ее жилищу, и увидел он, что двери закрыты, и заметил стихи, которые написала Зейн-аль-Мавасиф. И он начал читать надпись на первой двери и, прочитав ее, упал на землю без чувств, а очнувшись от обморока, он открыл первую дверь и подошел ко второй двери и увидел, что написала Зейн-альМавасиф, и на третьей двери также. И когда он прочитал все эти надписи, его страсть, тоска и любовь успокоились, и он пошел по ее следам, ускоряя шаги, и нагнал караван. И он увидел Зейн-альМавасиф в конце каравана, - а ее муж был в начале каравана из-за своих вещей. И, увидев ее, Масрур уцепился за носилки, плача и горюя от мучений разлуки, и произнес такие стихи: "Если б знать, за какой нас грех поразили Стрелы дали и долголетней разлуки! Счастье сердца, пришел однажды я к дому А от страсти сильна была моя горесть И увидел, что дом твой пуст и разрушен, И в любви горевал своей и стонал я. И спросил о желанной я стены дома: "Куда скрылась, залогом взяв мое сердце?" И сказали: "Оставила она дом свой, И в душе она страсть свою затаила". Написала ряд строк она на воротах Поступают так верные среди тварей". И когда Зейн-аль-Мавасиф услышала эти стихи, она поняла, что Это Масрур..." И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи. Восемьсот пятьдесят пятая ночь Когда же настала восемьсот пятьдесят пятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф, услышав стихи, поняла, что это Масрур, и заплакала вместе со своими невольницами, а потом она сказала: "О Масрур, прошу тебя, ради Аллаха, возвратись назад, чтобы не увидел тебя вместе со мной мой муж". И, услышав это, Масрур лишился чувств. А когда он очнулся, они простились друг с другом, и Масрур произнес такие стихи: "Кричит об отъезде на заре их погонщик Пред утром, и ветерок несет его голос. И вот, оседлав животных, быстро снялись они. Вперед караван спешит под пенье вожатых. И землю благоуханьем со всех сторон обдав, Они ускоряют ход по ровной долине. Душой овладев моей в любви, они двинулись, Следами обманут их я был в это утро. Соседи! Хотел бы я совсем их не покидать, И землю я омочил текущей слезою. О сердце! Что сделала, когда далеко они, Разлуки рука с душой - того не желал я!" И Масрур продолжал оставаться вблизи каравана, плача и рыдая, и Зейн-аль-Мавасиф уговаривала его вернуться раньше утра из опасения позора. И Масрур подошел к носилкам и попрощался с ней еще раз взглядом, и его покрыло беспамятство на долгое время, а очнувшись, он увидел, что путники уходят. И он обернулся в их сторону и произнес нараспев такие стихи: "Коль ветер близости ее подует, Влюбленный сетует на муки страсти. Вот веет на него дыханием утра, И он очнулся будто бы на небе. Лежит больной на ложе он недуга И плачет кровью слез своих обильных. Соседи двинулись, и сердце с ними, Меж путников, погонщиком ведомых. Клянусь Аллахом, ветер лишь подует, Как на глазах к нему я устремляюсь". И потом Масрур вернулся к дому в крайней тоске и увидел, что он покинут любимыми. И Масрур так заплакал, что замочил свою одежду, и его покрыло беспамятство, и душа его чуть не вышла из тела, а очнувшись, он произнес такие два стиха: "О сжалься, стан, - унижен я, в позоре, Худеет тело, и слезы льют струею. Подуй на пас их ветра благовонием, Чтобы душа больная исцелилась". И когда Масрур вернулся домой, он смутился духом из-за всего этого, и глаза его заплакали, и он пробыл в таком состоянии десять дней. Вот что было с Масруром. Что же касается Зейн-альМавасиф, то она поняла, что удалась против нее хитрость, и ее муж ехал с ней в течение десяти дней, а потом он поселил ее в одном из городов. И Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру письмо и отдала его своей невольнице Хубуб и сказала ей: "Отошли это письмо Масруру, чтобы он узнал, как удалась против нас хитрость и как еврей нас обманул". И невольница взяла у нее письмо и послала его Масруру. И когда письмо пришло к нему, дело показалось ему тяжким. И он так плакал, что замочил землю, и написал письмо, и послал его Зейн-аль-Мавасиф, заключив его такими двумя стихами: Если путь мне найти, скажи, к вратам утешенья, Утешиться как тому, кто в огненном жаре? Прекрасны как времена, теперь миновавшие! О, если б из них могли вернуться мгновенья!" И когда это письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она взяла его и прочитала и, отдав его своей невольнице Хубуб, сказала ей: "Скрывай это дело". И муж ее понял, что они обмениваются посланиями, и взял Зейн-аль-Мавасиф и ее невольницу и проехал с ними расстояние в двадцать дней пути, а потом он поселился с ними в одном из городов. Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается Масрура, то ему перестал быть приятен сон, и не поселялся в нем покой, и не было у него терпения, и когда он был в таком состоянии, в какую-то ночь его глаза задремали, и он увидел во сне, что Зейн-аль-Мавасиф подошла к нему в саду и начала его обнимать. И он пробудился от сна и не увидел ее, и его ум улетел, и смутилось его сердце, и глаза его наполнились слезами, и сердце его охватило крайнее волненье, и он произнес такие стихи: "Привет той, чей призрак ночью нас посетил во сне, Тоску взволновав мою и страсть лишь усилив. И вот пробудился я от сна, весь взволнованный Видением призрака, пришедшего в грезах. Но будет ли правдой сон о той, кого я люблю, И вылечится ль болезнь любви и недуги? То руку она мне даст, то крепко прижмет к груди, То речью приятною подаст утешенье. Когда же окончились во сне порицания И слезы мои глаза навеки покрыли, Напился я влагой уст ее, и казалась мне Прекрасным вином она, как мускус пахучим. Дивлюсь я тому, что было в грезах пронесшихся, Достиг от нее тогда желанной я цели. Но вот пробудился я от сна, и увидел я, Что призрака нет, а есть лишь страсть и волненье. И стал как безумный я, когда увидал ее, И пьяным я сделался, вина не вкусивши. О ветра дыхание. Аллаха молю, доставь Привет от тоски моей и мира желанье! И им ты скажи, тому, кого вы все знаете: "Превратность судьбы дала испить чашу смерти". И потом он отправился к ее жилищу и не переставал плакать, пока не дошел до него, и он посмотрел на это место и нашел его опустевшим, и увидел он перед собой ее блистающий призрак, и показалось ему, что ее образ стоит перед ним. И загорелись в нем огни и усилились его печали, и он упал, покрытый беспамятством..." И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи. Восемьсот пятьдесят шестая ночь Когда же настала восемьсот пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Масрур увидал во сне Зейн-аль-Мавасиф, которая его обнимала, он обрадовался до крайней степени, а потом он пробудился от сна и пошел к ее дому и увидел, что дом опустел. И усилились его печали, и он упал, покрытый беспамятством, а очнувшись, он произнес такие стихи: "Почуял я бани запах и благовонья их И с сердцем, взволнованным тоскою, направился, Со страстью своей борясь, безумный и горестный, Ко стану, где прелести любимых уж больше нет: Он хворь мне послал разлуки, страсти и горестей, И прежнюю дружбу мне напомнил с любимыми". А окончив свои стихи, он услышал ворона, который каркал возле дома, и заплакал и воскликнул: "Слава Аллаху! Каркает ворон лишь над жилищем покинутым!" И затем он начал горевать и вздыхать и произнес такие стихи: "Над домом любви зачем рыдает так ворон, А жар мою внутренность клеймит и сжигает? Грустя о том времени, что быстро прошло в любви, Пропало напрасно сердце в страсти пучинах. Я гибну в тоске, и пламя страсти в душе моей, И письма пишу, но их никто не доставит. О горе! Как изнурен я телом, а милая Уехала! Если б знать, вернутся ль те ночи! О ветер, когда ее под утро ты посетишь, Приветствуй ее и встань у дома с приветом". А у Зейн-аль-Мавасиф была сестра, по имени Насим, и она смотрела на Масрура с высокого места. И, увидев, что он в таком состоянии, она заплакала и опечалилась и произнесла такие стихи: "Доколь приходить ты будешь в стан, чтобы плакать, А дом уже с горестью о строившем плачет? Ведь были в нем радости, пока не уехали Жильцы, и сияли в нем блестящие солнца. Где луны, которые тогда восходили в нем? Превратности свойства их прекрасные стерли. Забудь о красавицах, которых любил ты встарь, Смотри, не вернутся ль дни опять с ними вместе? Не будь тебя, из дому жильцы б не уехали, И ворона ты над ним тогда бы не видел". И Масрур заплакал сильным плачем, услышав эти слова и поняв нанизанные стихи. А сестра Зейн-аль-Мавасиф знала, какова их любовь, страсть, тоска и безумие, и она сказала Масруру: "Заклинаю тебя Аллахом, о Масрур, держись вдали от этого жилища, чтобы не узнал о тебе кто-нибудь и не подумал, что ты приходишь ради меня. Ты заставил уехать мою сестру и хочешь, чтобы я тоже уехала! Ты ведь знаешь, что, не будь тебя, дом бы не лишился обитателей; утешься же и оставь его. То, что прошло - прошло". И Масрур, услышав эго от ее сестры, заплакал сильным плачем и сказал ей: "О Насим, если бы мог летать, я бы, право, полетел с тоски по ней. Как же мне утешиться?" - "Нет для тебя хитрости, кроме терпения", ответила Насим. И Масрур сказал: "Прошу тебя, ради Аллаха, напиши ей от себя и принеси нам ответ, чтобы мое сердце успокоилось и потух бы огонь, который внутри меня". - "С любовью и удовольствием", - ответила Насим. И потом она взяла чернильницу и бумагу, и Масрур начал ей описывать, как сильна его тоска и как он борется с муками разлуки, и он говорил: "Это письмо со слов безумного, огорченного, бедного, разлученного, к кому не приходит покой ни ночью, ни в час дневной, а напротив, он плачет обильной слезой. Веки от слез у него разболелись, и горести в сердце его разгорелись, печаль его продлилась, и волненье его участилось, как у птицы, что дружка лишилась, и быстро гибель к нему устремилась. О, как в разлуке с тобой я страдаю, о, как о дружбе твоей я вздыхаю! Измучило тело мое похуданье, и ливнем лью слезы я от страданья. И в горах и в равнинах теперь мне тесно, и скажу я от крайней тоски по прелестной: "Тоска моя по их домам осталась, И страсть к их обитателям все больше. И послал я вам повесть долгую о любви моей, И чашу страсти дал мне выпить кравчий, По отъезде вашем, когда вдали живете вы, Проливают веки потоки слез обильных. Вожак верблюдов, к становищу ты сверни Ведь все сильней пылает мое сердце. Привет ты мой передай любимой и ей скажи: "Одни уста твои его излечат". Погубил его, разлучив с любимой, жестокий рок, И в сердце он метнул стрелу разлуки. Передай ты им, что сильна любовь и тоска моя И разлука с ней, и нет мне утешенья. И клянусь я вам, моей страстью поклянусь я вам, Что верен буду клятвам и обетам. Ни к кому не склонен, и страсти к вам не забыл ведь я. И как утешится влюбленный страстно? От меня привет и желанье мира я шлю теперь, И с мускусом он смешан на бумаге". И удивилась сестра ее Насим красноречью языка Масрура, его прекрасным свойствам и нежности его стихов и сжалилась над ним. Она запечатала письмо благоуханным мускусом, окурила его неддом и амброй и доставила его одному из купцов и сказала ему: "Не отдавай этого никому, кроме моей сестры или ее невольницы Хубуб". И купец сказал: "С любовью и охотой!" И когда письмо дошло до Зейн-аль-Мавасиф, она поняла, что оно продиктовано Масруром, и узнала в нем его душу по тонкости его свойств. И она поцеловала письмо и приложила его к глазам и пролила из-под век слезы и плакала до тех пор, пока ее не покрыло беспамятство, а очнувшись, она потребовала чернильницу и бумагу и написала Масруру ответ на письмо, и, описав свою тоску, страсть и волненье и то, как ее влечет к любимым, она пожаловалась ему на свое состояние и на поразившую ее любовь к нему..." И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи. Восемьсот пятьдесят седьмая ночь Когда же настала восемьсот пятьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф написала Масруру ответ на письмо и говорила в нем: "Это письмо - моему господину и владыке моего рабства, и моему повелителю, тайн моих и признаний властителю. - А затем: - Взволновало меня бденье, и усилилось размышленье; вдали от тебя для стойкости места нет, о ты, чья краса затмит солнца и луны свет! Тоска меня истомила, и страсть меня погубила, да и как мне не быть такою, когда я в числе погибающих. О краса здешнего мира и украшение жизни, могут ли тому, чьи прервались дыхания, быть приятны возлияния? Ведь не с живыми он " не с мертвыми". И затем она произнесла такие стихи: "Письмо твое, о Масрур, желанья усилило. Аллахом клянусь, забыть, утешиться не могу. Лишь почерк твой увидала, - члены в тоске мои, И влагой обильных слез я жажду лишь утолю. Будь птицей я, я б взлетела тотчас во тьме ночной, Ни манна, ни перепел теперь не приятны мне. Запретна мне жизнь теперь, когда удалились вы, И пламя разлуки я не в силах переносить". И затем она посыпала письмо тертым мускусом и амброй и запечатала его, и отослала с одним из купцов, и сказала ему: "Не отдавай его никому, кроме моей сестры Насим". И когда письмо дошло до ее сестры Насим, она доставила его Масруру, и Масрур поцеловал письмо и приложил его к глазам и так заплакал, что его покрыло беспамятство. Вот что было с ними. Что же касается до мужа Зейналь-Мавасиф, то, когда он догадался об их переписке, он стал ездить со своей женой и ее невольницей с места на место, и Зейн-аль-Мавасиф сказала ему: "Слава Аллаху! Куда ты с нами едешь и удаляешь нас от родины?" - "Я не остановлюсь, пока не проеду с вами год пути, чтобы не достигали вас послания от Масрура, - ответил ее муж. - Я посмотрю, как вы будете брать мои деньги и отдавать их Масруру, и все, что у меня пропало, я возьму от вас, и я посмотрю, поможет ли вам Масрур и сможет ли он освободить вас из моих рук!" И потом он пошел к кузнецу и сделал для женщин три железные цепи. Он принес цепи к ним и снял с них их шелковые одежды и одел их в одежды из волоса и стал окуривать их серой, а потом он привел к женщинам кузнеца и сказал ему: "Наложи цепи на ноги этих невольниц". И первою он подвел Зейн-аль-Мавасиф, и когда кузнец увидел ее, его рассудительность исчезла, и он укусил себе пальцы, и ум улетел у него из головы, и усилилась его страсть. "Каков грех этих невольниц?" - спросил он еврея. И тот сказал: "Это мои рабыни, они украли у меня деньги и убежали от меня". - "Да обманет Аллах твое предположение! - воскликнул кузнец. - Клянусь Аллахом, если бы эта девушка была у кадия кадиев и совершала бы каждый день тысячу проступков, он бы не взыскивал с нее! Да к тому же на ней не видно признаков воровства, и ты не можешь надеть ей на ноги железо". И он стал просить еврея не надевать на нее цепей и принялся его упрашивать, чтобы он ее не заковывал, и когда Зейн-аль-Мавасиф увидела кузнеца, который просил за нее еврея, она сказала: "Прошу тебя, ради Аллаха, не выводи меня к этому чужому мужчине". - "А как же ты выходила к Масруру?" - спросил ее еврей. И она не дала ему ответа. И еврей принял ходатайство кузнеца и наложил ей на ноги маленькую цепь, а невольниц заковал в тяжелые цепи. А тело Зейн-аль-Мавасиф было мягкое и не выносило жесткого, и она со своими невольницами была все время одета во власяницу, ночью и днем, так что у них похудело тело и изменился цвет лица. Что же касается кузнеца, то в его сердце запала великая любовь к Зейн-аль-Мавасиф, и он отправился в свое жилище в величайшей горести и начал говорить такие стихи: "Отсохни твоя рука, кузнец! Заковала ведь И жилы она и ноги цепью тяжелою. Сковал ты цепями ноги нежной владычицы, Что в людях сотворена, как чудо чудесное. Коль был бы ты справедлив, браслетов бы не было Железных на ней - ведь прежде были из золота. Когда б увидал ее красу кадий кадиев, Он сжалился бы и место дал бы на кресле ей". А кадий кадиев проходил мимо дома кузнеца, когда тот говорил нараспев эти стихи, и он послал за ним, и когда кузнец явился, спросил его: "О кузнец, кто та, чье имя ты произносишь и к кому твое сердце охвачено любовью?" И кузнец встал и поднялся на ноги перед кади поцеловал ему руки и воскликнул: "Да продлит Аллах дни нашего владыки кади и да расширит его жизнь! Это девушка, и ее качества - такие-то и такие-то". И он принялся описывать кади девушку и ее красоту, прелесть, стройность и соразмерность, изящество и совершенства: ее прекрасное лицо, тонкий стан и тяжелый зад. А потом он рассказал ему, что она в унижении и в заключении - закована в цепи и получает мало пищи. И тогда кади сказал: "О кузнец, укажи ей к нам дорогу и приведи ее к нам, чтобы мы взяли за нее должное. Эта невольница привязана к твоей шее, и если ты не укажешь ей путь к нам, Аллах воздаст тебе в день воскресенья". И кузнец сказал: "Слушаю и повинуюсь!" И он в тот же час и минуту направился к дому Зейн-аль-Мавасиф и нашел ворота запертыми и услышал нежную речь, исходившую из печального сердца: это Зейн-альМавасиф говорила в ту пору такие стихи: "Была я на родине и вместе с любимыми, И милый мне наполнял любовию кубки. Ходили они меж нами с радостью, милой нам, В тот миг не смущали нас ни утро, ни вечер. Тогда проводили дни, что нас оживляли, мы И чаша, и лютня, и канун веселили. Но рок и превратности судьбы разлучили нас Любимый ушел, и время дружбы исчезло, О, если бы ворона разлуки прогнать от нас, О, если б заря любви, сближения блеснула!" И когда кузнец услышал эти нанизанные стихи, он заплакал слезами, подобными слезам облаков, и постучал в ворота: "Кто у ворот?" - спросили женщины. И он ответил: "Я, кузнец". И он рассказал им о том, что говорил кади, и передал, что он хочет, чтобы они явились к нему и подняли перед ним дело и желает получить для них должное..." И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
На сайте oSkazkax.Ru собрана большая коллекция сказок. Она интересна будет как детям так и их родителям. Здесь вы сможете найти подходящую тему, по авторам сказок или по народам, на языке которых написаны эти произведения. Также в скором будущем сказки можно будет смотреть и слушать прямо на нашем портале. Окунитесь в детство, вместе с героями, персонажами народных былин и сказаний. Часто когда детишки ложатся спать просят рассказать на ночь увлекательную историю, желательно новую. Здесь вы найдете их множество и каждый вечер сможете удивлять своего малыша. Чтение на ночь позволит ему лучше засыпать, повышать словарный запас, быть эрудированнее и добрее.