Сказка Летящие сказки
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Владислава Крапивина
Глава четырнадцатая
Хочешь не хочешь, а утром пришлось идти на свидание с Крючконосым.
Виталька шел и ворчал, что милиции, наверно, нечего делать, раз она занимается старой колокольней. Лучше бы ловили жуликов, которые недавно обокрали промтоварный магазин и два киоска на рынке. Весь город про это говорит, а милиционеры, видать, и не почешутся…
Часы на колокольне ударили девять раз, но теперь эти звуки нас не радовали.
— Интересно, а как милиция до механизма добралась? — спросил я.
— Может, никто и не добирался…
— А лоскуток?
Виталька сердито сказал:
— Что лоскуток? Наверно, проскочил шестерню, а потом спланировал через все дыры до самого низа… Не мог уж зацепиться где-нибудь…
Крючконосый ждал нас на скамейке. Рядом с ним был еще один парень. Тоже с длинным носом, но не с загнутым, а с прямым и очень тонким, будто его долго с двух сторон давили ладонями. Казалось, что этот нос просвечивает на солнце. Волосы у парня были белобрысые, редкие, и сквозь них виднелась розовая кожа.
— Опаздываете, граждане, — упрекнул Крючконосый. — Нехорошо… Ну, время — деньги, терять его не будем. Садитесь и рассказывайте все начистоту. Откровенность — благородное качество.
И тогда Виталька сделал неожиданное. Он встал перед Крючконосым и храбро сказал:
— Если вы из милиции, то, пожалуйста, покажите еще раз ваше удостоверение.
Крючконосый растерянно мигнул. Его приятель вдруг порозовел, а тонкий нос его покрылся мелкими капельками.
— Ты это… кончай, — негромко потребовал Белобрысый.
А Крючконосый вдруг добродушно засмеялся:
— Опытный народ… Молодцы! Только мы не из милиции. Мы из городского музея. Знаете? Я — младший научный сотрудник, а Федя — слесарь и монтер. Технический специалист широкого профиля.
Специалист почему-то вздохнул и стер с носа капли.
У нас отлегло от сердца. Музей — это все же не милиция.
— Меня, между прочим, Эдиком звать, — сообщил Крючконосый. — А вас?
Мы назвались.
— Дело-то вот какое, — объяснил Эдик. — Наш музей задумал отремонтировать колокольню и пустить часы. Сами понимаете — городская достопримечательность. А как внутрь попасть, никто не знает. Замок там старинный, ценный, ломать жалко. А ключ потерян… Пока думали-гадали, часы-то пошли! Думаем, кто их починил? Что за герой нашелся? И вдруг вчера смотрю — этот юноша в рубашке, от которой лоскуток.
— Если вы ни разу на колокольне не были, откуда у вас лоскуток? — перебил Виталька.
Эдик опять засмеялся, даже головой замотал.
— Ну, ты даешь! Прямо следователь по особо сложным делам! Кто сказал, что мы не были? Вот он побывал! — И Эдик посмотрел на молчаливого Федю. — Когда часы пошли, он по наружной стене до верха добрался. Федя у нас верхолаз и разрядник по альпинизму.
Не похож был хлипкий белобрысый Федя на разрядника по альпинизму, ну да кто его знает…
— А теперь, сеньоры, давайте к делу, — сказал Эдик. Обнял нас за плечи и посадил рядом с собой. — Ключ принесли?
— Какой ключ? — глупо спросил я.
— Тьфу ты! — слегка рассердился Эдик. — От колокольни, конечно. Или вы пальцем замок отпирали?
— Ключом, — торопливо сказал Виталька и посмотрел на меня. — Мы его в кладовке у тети Вали нашли. У нее там всяких старых вещей просто уйма.
— Ключик-то придется отдать, — сообщил Эдик. — Сами понимаете, колокольня — это филиал музея, мы за нее отвечаем. А если там лазать будут да шеи себе сломают… Ну ладно, вы не обижайтесь, главное не в этом. Ключ для пользы дела нужен. Во-первых, ремонт. Во-вторых, часы-то заводить надо. Сколько они еще протянут? Цепь кончится, поднимать гири некому. Так?
Это верно. Насчет цепей и гирь мы не подумали.
— Обидно, если часы остановятся… — задумчиво сказал Эдик.
А верхолаз Федя неожиданно добавил:
— Я это… больше не полезу. Чуть не загремел. И это… начальство ругается.
— Мы понимаем, — откликнулся Виталька. — Но ключа у нас нет. Потеряли.
Я испугался, что он запутается, и торопливо вмешался:
— Если по правде говорить, то даже не потеряли… Понимаете, там страшно было, в башне. Мы чуть не сорвались. И темно… Ну и… вдруг скелет пулеметчика где-нибудь… Мы часы пустили, а потом, когда внизу оказались, решили, что больше лазить никогда не будем. И ключ выбросили.
— Куда выбросили?
Виталька опередил меня:
— На улице, в траву куда-то.
— А может, найдете?
Виталька пожал плечами.
— Темно было. Ну, может, найдем. Хотя вряд ли…
— Вы постарайтесь, братцы, — почти жалобно попросил Эдик. — Сами понимаете, работа. Поищите не в службу, а в дружбу. Идет?
— Поищем, — сказал Виталька.
Я бросил на него сердитый взгляд.
— Если найдете, несите завтра сюда же, — сказал Эдик. — В это же время. Договорились?
Мы сказали, что договорились, и отправились домой.
— Здорово ты придумал про ключ, — с уважением сказал Виталька. — Правдоподобно. Я так врать никогда не научусь. Ты, наверно, писателем будешь.
Я ответил, что, во-первых, писатели не врут, а только фантазируют, а во-вторых, он, Виталька, дырявый мешок с опилками. Зачем сунулся? Надо было сказать, что бросили ключ в реку — тогда и дело с концом.
— А вдруг найдем ключ? — сказал Виталька.
Я даже остановился.
— Где? Если его не было!
— Ну, какой-нибудь ключ. Вдруг подойдет к замку?
— Зачем?
— А часы? Все люди уже говорят: хорошо, что отремонтировали. Если остановятся, хорошо будет?
Верно. Про часы я не подумал. Но где взять ключ?
— Сначала надо замок посмотреть, — объяснил Виталька. — По скважине можно определить, какой примерно ключ нужен.
— Правильно!
Дорога до монастыря была неблизкая, через весь город. Мы попробовали проехать на автобусе, но денег не было, и кондукторша турнула нас. Тогда мы выбрали самый короткий путь — берегом реки. Кое-где под сердитые вопли хозяек пришлось пересечь огороды, зато добрались быстро.
Мощеный монастырский двор был прогрет солнцем и пуст. Между камней торчали высокие травинки, и на них качались коричневые бабочки. Среди облупленных куполов заколоченного собора лениво летали два голубя.
Широкая тень от колокольни лежала на булыжниках, и мы, укрываясь от солнца, пошли по этой тени, как по дороге. Прямо к двери.
Никого кругом не было. Мы раньше слышали, что в длинном монастырском здании расположены какие-то мастерские, но сейчас и оно выглядело пустым.
И все же оказалось, что мы не одни. Из-за угла дома вышла и направилась прямо к нам крупная собака. Серая и лохматая. Мы замерли. Кто знает, что у пса на уме?
Собака подошла, пристально посмотрела на нас, обнюхала Виталькины кеды и мои новые сандалии, потом зевнула и махнула хвостом. Отошла в сторонку.
— Вот умница. Понимает хороших людей, — сказал Виталька.
— А интересно, как там наша собака в лесном доме? — вспомнил я.
— Я тоже про нее часто думаю, — отозвался Виталька. — Жалко ее…
Мы подошли к двери. Она оказалась сколоченной из крепких плах, а подвешена на могучих чугунных петлях. Замок тоже был могучий. Не висячий, а врезной. Железная шестиугольная пластинка с накладными узорами из меди, а посредине — скважина. Размером с мой мизинец.
— Ничего себе, какой ключик тут нужен, — со вздохом сказал Виталька.
Он пошарил в кармане, отыскал серебряную бумажку от эскимо, которое вчера мы ели в цирке, приложил к скважине и притер пальцем. На фольге остался отпечаток.
— Так легче будет ключ подбирать, — объяснил он.
— «Подбирать»! — хмыкнул я. — А где?
Снова подошла собака, села рядом и добродушно смотрела на нас. Будто интересовалась разговором.
Виталька открыл рот, чтобы сказать что-то. И в это время ударили часы! Бомм-бах! Бомм-бах! Десять раз…
Мы стояли и смотрели на циферблат, задрав головы. И собака смотрела. Часы… Собака… Ключ…
— Виталька! А помнишь часы в том доме?
— Ну…
— Что висело вместе с гирей?
Виталька поморгал, поскреб переносицу, будто хотел отскоблить веснушки, и радостно заорал:
— Ключ!
Нам опять повезло: тети Вали не было дома. Виталька написал на бумажной салфетке: «Тетя Валя, мы будем гулять до вечера, а пообедаем у Олега».
— Думаешь, поверит? — спросил я.
— А что делать? — И Виталька решительно надел записку на копье старинного чугунного рыцаря (под этим рыцарем тетя Валя хранила письма и разные квитанции).
Мы спешили, но на этот раз у нас хватило ума одеться поплотнее, чтобы не просвистело ветром при большой скорости.
— Лишь бы опять дождик не случился, — пробормотал я, влезая в старую школьную гимнастерку.
— Не случится, — уверенно откликнулся Виталька. — День хороший, и все хорошо будет. Ключ достанем, собаку навестим…
Не знаю, почему мы решили, что ключ из лесного дома подойдет к замку на дверях колокольни. В глубине души я понимал, что надежды нет. Или почти нет. Но вся эта история становилась похожа на таинственную сказку, а кто откажется от сказки? К тому же, если есть ковер-самолет, почему не может быть других чудес?
И все же я бы подумал еще, лететь или не лететь, если бы не собака. Жаль ее, и нехорошо как-то: словно бросили…
Мы взяли для собаки три сырые котлеты из холодильника, свежую горбушку и пять кусков сахара.
Потом развернули ковер на крыше.
— Может, хвост прицепим? — предложил я. — Среди бела дня летим…
— Некогда, — сказал Виталька. — Лучше пойдем на бреющем по огородам, а потом — под обрыв.
Так мы и сделали. Пронеслись по переулкам вдоль заборов, потом — над грядками и плетнями, затем нырнули в тень речного обрыва, а оттуда — под мост. А из-под моста выскочили и, шелестя по верхушкам трав, помчались к лесной опушке.
Наверняка кое-кто нас заметил и оторопело глядел вслед, но мы уже знали, что это не опасно.
У леса мы поднялись над верхушками деревьев и взяли знакомый курс на геодезическую вышку.
Мы очень торопились, и встречный воздух буквально ревел вокруг нас. Чтобы уменьшить сопротивление, мы легли вдоль ковра и прижались к нему. Ветер прижимал к Виталькиной голове берет, а с меня пытался сдернуть школьную фуражку, но я опустил ремешок на подбородок.
И вот интересное ощущение: холодит тебя летящий навстречу воздух, а солнце горячит спины сквозь сукно, и поэтому все равно жарко…
Мы летели без остановок, напрямую, и путь оказался совсем не таким длинным, как в прошлый раз. Часа через полтора мы проскочили темное озеро и увидели крышу старого дома.
Мы опустились у крыльца. Дверь, как и раньше, была приоткрыта. Мы вошли. Не было у меня такой робости, как в прошлый раз, но легкое замирание я все-таки чувствовал. Солнце квадратами лежало на пыльном полу. Пол скрипел под нами. Мы остановились и прислушались. Кроме нашего дыхания — ни звука.
Виталька вдруг сказал:
— Часы стоят.
Мы бросились в маленькую комнату.
Часы и правда стояли. Цепь с гирей и ключом опустилась до самого пола. А на полу под часами лежала рыжая собака. Она уткнула морду в протянутые лапы. По ее загривку ползла желтая гусеница.
— Заснула, — прошептал Виталька. Потом чмокнул губами и сказал: — Эй, собака! Вставай. Мы пришли.
Собака не встала и не пошла к нам. Даже не шевельнулась. Тогда мы подошли сами. И сразу увидели, что не спит она. Глаза у нее были открытые и неподвижные.
— Бедная, — сказал Виталька. Сел на корточки и без всякой боязни погладил мертвого пса.
Я тоже провел ладошкой по рыжей свалявшейся шерсти и щелчком сбросил гусеницу. Собака была очень худая, и сквозь шкуру чувствовались твердые ребра.
И все же она умерла не от голода. Ведь жила же раньше столько времени одна. Умерла она от одиночества или от старости. А может быть, от того и от другого. Наверно, знала, что умирает, а уйти не хотела, потому что ждала кого-то. И часы не хотела бросать.
Я встал и взялся за цепь, чтобы подтянуть гирю. Пускай тикают на память о собаке.
— Не надо, — сказал Виталька.
— Почему?
— Ну… ведь это не наши часы. А ее…
Да, он правильно сказал. Не должны мы их трогать. Даже не имеем права. А наши часы — там, над городом. Они не должны стоять.
Я опять сел на корточки и отцепил от гири тяжелый ключ. И подумал: ведь ключ висел для дополнительного веса, без него часы не смогли бы идти.
Я сказал об этом Витальке. Но он отмахнулся:
— Подумаешь! Камень бы подвесили. А теперь уж все равно… А что делать с собакой? Не бросать же так.
— Лопату надо, — сказал я.
Лопату мы нашли в кухне за печью. Она оказалась ржавая и тупая, но точить было нечем.
За домом, под кустом шиповника, мы стали рыть яму. Корни мешали, и земля была не очень мягкая. Но мы ни разу не пожаловались друг другу и по очереди молча ковыряли лопатой чернозем и глину.
Когда край ямы стал выше колен, Виталька сипло сказал:
— Хватит, наверно…
Мы нашли у дома несколько лопухов и застелили яму. Потом принесли и уложили собаку.
Надо было зарывать. Но я не хотел, чтобы глиняные крошки падали на открытые глаза собаки и запутывались в рыжей шерсти. А лопухов больше не было.
Я стащил через голову гимнастерку. Все равно она была старая — та, в которой я два года назад собирался «бежать в леса».
— Берись за ворот. Рванем, — сказал я Витальке.
Мы дернули, ворот разорвался до подола, и гимнастерка распахнулась, как пиджак. Мы укрыли ею собаку. Правда, хвост и лапы остались торчать из-под сукна, но тут уж ничего не поделаешь. Потом мы завалили яму.
— Где-то я видел фанерку… — сказал Виталька.
Он сходил в дом и принес фанерный прямоугольник, похожий на крышку от посылочного ящика. Потом достал карандашный огрызок — как все художники, Виталька всегда ходил с карандашом, на всякий случай.
Он почесал огрызком свою переносицу с пятью веснушками, посмотрел куда-то сквозь меня, наклонился над фанеркой и написал:
«Здесь похоронена собака».
Он подумал и переправил маленькую букву «с» на большую.
— Раз у нее имени нет, пускай будет как имя. Правильно?
Я кивнул.
Виталька писал дальше. Прямыми крупными буквами. И вот что получилось:
«Здесь похоронена Собака.
Она жила в этом доме.
Все ушли, а она жила.
Она заводила часы».
Виталька поставил точку и очень серьезно посмотрел на меня.
— Что еще написать?
— Ничего больше не надо.
Мы вытащили из трухлявой двери два гвоздя (они еле держались), нашли под крыльцом половинку кирпича. Этой половинкой мы прибили фанерку с надписью к черенку лопаты. Прибивали долго: фанера была крепкая, ржавые гвозди гнулись. Мы оба поотшибали кирпичом пальцы, посдирали кожу с костяшек — больно было до слез. Но все-таки мы приколотили фанеру. А лопату глубоко воткнули в насыпь и вокруг утрамбовали кулаками землю.
Хочешь не хочешь, а утром пришлось идти на свидание с Крючконосым.
Виталька шел и ворчал, что милиции, наверно, нечего делать, раз она занимается старой колокольней. Лучше бы ловили жуликов, которые недавно обокрали промтоварный магазин и два киоска на рынке. Весь город про это говорит, а милиционеры, видать, и не почешутся…
Часы на колокольне ударили девять раз, но теперь эти звуки нас не радовали.
— Интересно, а как милиция до механизма добралась? — спросил я.
— Может, никто и не добирался…
— А лоскуток?
Виталька сердито сказал:
— Что лоскуток? Наверно, проскочил шестерню, а потом спланировал через все дыры до самого низа… Не мог уж зацепиться где-нибудь…
Крючконосый ждал нас на скамейке. Рядом с ним был еще один парень. Тоже с длинным носом, но не с загнутым, а с прямым и очень тонким, будто его долго с двух сторон давили ладонями. Казалось, что этот нос просвечивает на солнце. Волосы у парня были белобрысые, редкие, и сквозь них виднелась розовая кожа.
— Опаздываете, граждане, — упрекнул Крючконосый. — Нехорошо… Ну, время — деньги, терять его не будем. Садитесь и рассказывайте все начистоту. Откровенность — благородное качество.
И тогда Виталька сделал неожиданное. Он встал перед Крючконосым и храбро сказал:
— Если вы из милиции, то, пожалуйста, покажите еще раз ваше удостоверение.
Крючконосый растерянно мигнул. Его приятель вдруг порозовел, а тонкий нос его покрылся мелкими капельками.
— Ты это… кончай, — негромко потребовал Белобрысый.
А Крючконосый вдруг добродушно засмеялся:
— Опытный народ… Молодцы! Только мы не из милиции. Мы из городского музея. Знаете? Я — младший научный сотрудник, а Федя — слесарь и монтер. Технический специалист широкого профиля.
Специалист почему-то вздохнул и стер с носа капли.
У нас отлегло от сердца. Музей — это все же не милиция.
— Меня, между прочим, Эдиком звать, — сообщил Крючконосый. — А вас?
Мы назвались.
— Дело-то вот какое, — объяснил Эдик. — Наш музей задумал отремонтировать колокольню и пустить часы. Сами понимаете — городская достопримечательность. А как внутрь попасть, никто не знает. Замок там старинный, ценный, ломать жалко. А ключ потерян… Пока думали-гадали, часы-то пошли! Думаем, кто их починил? Что за герой нашелся? И вдруг вчера смотрю — этот юноша в рубашке, от которой лоскуток.
— Если вы ни разу на колокольне не были, откуда у вас лоскуток? — перебил Виталька.
Эдик опять засмеялся, даже головой замотал.
— Ну, ты даешь! Прямо следователь по особо сложным делам! Кто сказал, что мы не были? Вот он побывал! — И Эдик посмотрел на молчаливого Федю. — Когда часы пошли, он по наружной стене до верха добрался. Федя у нас верхолаз и разрядник по альпинизму.
Не похож был хлипкий белобрысый Федя на разрядника по альпинизму, ну да кто его знает…
— А теперь, сеньоры, давайте к делу, — сказал Эдик. Обнял нас за плечи и посадил рядом с собой. — Ключ принесли?
— Какой ключ? — глупо спросил я.
— Тьфу ты! — слегка рассердился Эдик. — От колокольни, конечно. Или вы пальцем замок отпирали?
— Ключом, — торопливо сказал Виталька и посмотрел на меня. — Мы его в кладовке у тети Вали нашли. У нее там всяких старых вещей просто уйма.
— Ключик-то придется отдать, — сообщил Эдик. — Сами понимаете, колокольня — это филиал музея, мы за нее отвечаем. А если там лазать будут да шеи себе сломают… Ну ладно, вы не обижайтесь, главное не в этом. Ключ для пользы дела нужен. Во-первых, ремонт. Во-вторых, часы-то заводить надо. Сколько они еще протянут? Цепь кончится, поднимать гири некому. Так?
Это верно. Насчет цепей и гирь мы не подумали.
— Обидно, если часы остановятся… — задумчиво сказал Эдик.
А верхолаз Федя неожиданно добавил:
— Я это… больше не полезу. Чуть не загремел. И это… начальство ругается.
— Мы понимаем, — откликнулся Виталька. — Но ключа у нас нет. Потеряли.
Я испугался, что он запутается, и торопливо вмешался:
— Если по правде говорить, то даже не потеряли… Понимаете, там страшно было, в башне. Мы чуть не сорвались. И темно… Ну и… вдруг скелет пулеметчика где-нибудь… Мы часы пустили, а потом, когда внизу оказались, решили, что больше лазить никогда не будем. И ключ выбросили.
— Куда выбросили?
Виталька опередил меня:
— На улице, в траву куда-то.
— А может, найдете?
Виталька пожал плечами.
— Темно было. Ну, может, найдем. Хотя вряд ли…
— Вы постарайтесь, братцы, — почти жалобно попросил Эдик. — Сами понимаете, работа. Поищите не в службу, а в дружбу. Идет?
— Поищем, — сказал Виталька.
Я бросил на него сердитый взгляд.
— Если найдете, несите завтра сюда же, — сказал Эдик. — В это же время. Договорились?
Мы сказали, что договорились, и отправились домой.
— Здорово ты придумал про ключ, — с уважением сказал Виталька. — Правдоподобно. Я так врать никогда не научусь. Ты, наверно, писателем будешь.
Я ответил, что, во-первых, писатели не врут, а только фантазируют, а во-вторых, он, Виталька, дырявый мешок с опилками. Зачем сунулся? Надо было сказать, что бросили ключ в реку — тогда и дело с концом.
— А вдруг найдем ключ? — сказал Виталька.
Я даже остановился.
— Где? Если его не было!
— Ну, какой-нибудь ключ. Вдруг подойдет к замку?
— Зачем?
— А часы? Все люди уже говорят: хорошо, что отремонтировали. Если остановятся, хорошо будет?
Верно. Про часы я не подумал. Но где взять ключ?
— Сначала надо замок посмотреть, — объяснил Виталька. — По скважине можно определить, какой примерно ключ нужен.
— Правильно!
Дорога до монастыря была неблизкая, через весь город. Мы попробовали проехать на автобусе, но денег не было, и кондукторша турнула нас. Тогда мы выбрали самый короткий путь — берегом реки. Кое-где под сердитые вопли хозяек пришлось пересечь огороды, зато добрались быстро.
Мощеный монастырский двор был прогрет солнцем и пуст. Между камней торчали высокие травинки, и на них качались коричневые бабочки. Среди облупленных куполов заколоченного собора лениво летали два голубя.
Широкая тень от колокольни лежала на булыжниках, и мы, укрываясь от солнца, пошли по этой тени, как по дороге. Прямо к двери.
Никого кругом не было. Мы раньше слышали, что в длинном монастырском здании расположены какие-то мастерские, но сейчас и оно выглядело пустым.
И все же оказалось, что мы не одни. Из-за угла дома вышла и направилась прямо к нам крупная собака. Серая и лохматая. Мы замерли. Кто знает, что у пса на уме?
Собака подошла, пристально посмотрела на нас, обнюхала Виталькины кеды и мои новые сандалии, потом зевнула и махнула хвостом. Отошла в сторонку.
— Вот умница. Понимает хороших людей, — сказал Виталька.
— А интересно, как там наша собака в лесном доме? — вспомнил я.
— Я тоже про нее часто думаю, — отозвался Виталька. — Жалко ее…
Мы подошли к двери. Она оказалась сколоченной из крепких плах, а подвешена на могучих чугунных петлях. Замок тоже был могучий. Не висячий, а врезной. Железная шестиугольная пластинка с накладными узорами из меди, а посредине — скважина. Размером с мой мизинец.
— Ничего себе, какой ключик тут нужен, — со вздохом сказал Виталька.
Он пошарил в кармане, отыскал серебряную бумажку от эскимо, которое вчера мы ели в цирке, приложил к скважине и притер пальцем. На фольге остался отпечаток.
— Так легче будет ключ подбирать, — объяснил он.
— «Подбирать»! — хмыкнул я. — А где?
Снова подошла собака, села рядом и добродушно смотрела на нас. Будто интересовалась разговором.
Виталька открыл рот, чтобы сказать что-то. И в это время ударили часы! Бомм-бах! Бомм-бах! Десять раз…
Мы стояли и смотрели на циферблат, задрав головы. И собака смотрела. Часы… Собака… Ключ…
— Виталька! А помнишь часы в том доме?
— Ну…
— Что висело вместе с гирей?
Виталька поморгал, поскреб переносицу, будто хотел отскоблить веснушки, и радостно заорал:
— Ключ!
Нам опять повезло: тети Вали не было дома. Виталька написал на бумажной салфетке: «Тетя Валя, мы будем гулять до вечера, а пообедаем у Олега».
— Думаешь, поверит? — спросил я.
— А что делать? — И Виталька решительно надел записку на копье старинного чугунного рыцаря (под этим рыцарем тетя Валя хранила письма и разные квитанции).
Мы спешили, но на этот раз у нас хватило ума одеться поплотнее, чтобы не просвистело ветром при большой скорости.
— Лишь бы опять дождик не случился, — пробормотал я, влезая в старую школьную гимнастерку.
— Не случится, — уверенно откликнулся Виталька. — День хороший, и все хорошо будет. Ключ достанем, собаку навестим…
Не знаю, почему мы решили, что ключ из лесного дома подойдет к замку на дверях колокольни. В глубине души я понимал, что надежды нет. Или почти нет. Но вся эта история становилась похожа на таинственную сказку, а кто откажется от сказки? К тому же, если есть ковер-самолет, почему не может быть других чудес?
И все же я бы подумал еще, лететь или не лететь, если бы не собака. Жаль ее, и нехорошо как-то: словно бросили…
Мы взяли для собаки три сырые котлеты из холодильника, свежую горбушку и пять кусков сахара.
Потом развернули ковер на крыше.
— Может, хвост прицепим? — предложил я. — Среди бела дня летим…
— Некогда, — сказал Виталька. — Лучше пойдем на бреющем по огородам, а потом — под обрыв.
Так мы и сделали. Пронеслись по переулкам вдоль заборов, потом — над грядками и плетнями, затем нырнули в тень речного обрыва, а оттуда — под мост. А из-под моста выскочили и, шелестя по верхушкам трав, помчались к лесной опушке.
Наверняка кое-кто нас заметил и оторопело глядел вслед, но мы уже знали, что это не опасно.
У леса мы поднялись над верхушками деревьев и взяли знакомый курс на геодезическую вышку.
Мы очень торопились, и встречный воздух буквально ревел вокруг нас. Чтобы уменьшить сопротивление, мы легли вдоль ковра и прижались к нему. Ветер прижимал к Виталькиной голове берет, а с меня пытался сдернуть школьную фуражку, но я опустил ремешок на подбородок.
И вот интересное ощущение: холодит тебя летящий навстречу воздух, а солнце горячит спины сквозь сукно, и поэтому все равно жарко…
Мы летели без остановок, напрямую, и путь оказался совсем не таким длинным, как в прошлый раз. Часа через полтора мы проскочили темное озеро и увидели крышу старого дома.
Мы опустились у крыльца. Дверь, как и раньше, была приоткрыта. Мы вошли. Не было у меня такой робости, как в прошлый раз, но легкое замирание я все-таки чувствовал. Солнце квадратами лежало на пыльном полу. Пол скрипел под нами. Мы остановились и прислушались. Кроме нашего дыхания — ни звука.
Виталька вдруг сказал:
— Часы стоят.
Мы бросились в маленькую комнату.
Часы и правда стояли. Цепь с гирей и ключом опустилась до самого пола. А на полу под часами лежала рыжая собака. Она уткнула морду в протянутые лапы. По ее загривку ползла желтая гусеница.
— Заснула, — прошептал Виталька. Потом чмокнул губами и сказал: — Эй, собака! Вставай. Мы пришли.
Собака не встала и не пошла к нам. Даже не шевельнулась. Тогда мы подошли сами. И сразу увидели, что не спит она. Глаза у нее были открытые и неподвижные.
— Бедная, — сказал Виталька. Сел на корточки и без всякой боязни погладил мертвого пса.
Я тоже провел ладошкой по рыжей свалявшейся шерсти и щелчком сбросил гусеницу. Собака была очень худая, и сквозь шкуру чувствовались твердые ребра.
И все же она умерла не от голода. Ведь жила же раньше столько времени одна. Умерла она от одиночества или от старости. А может быть, от того и от другого. Наверно, знала, что умирает, а уйти не хотела, потому что ждала кого-то. И часы не хотела бросать.
Я встал и взялся за цепь, чтобы подтянуть гирю. Пускай тикают на память о собаке.
— Не надо, — сказал Виталька.
— Почему?
— Ну… ведь это не наши часы. А ее…
Да, он правильно сказал. Не должны мы их трогать. Даже не имеем права. А наши часы — там, над городом. Они не должны стоять.
Я опять сел на корточки и отцепил от гири тяжелый ключ. И подумал: ведь ключ висел для дополнительного веса, без него часы не смогли бы идти.
Я сказал об этом Витальке. Но он отмахнулся:
— Подумаешь! Камень бы подвесили. А теперь уж все равно… А что делать с собакой? Не бросать же так.
— Лопату надо, — сказал я.
Лопату мы нашли в кухне за печью. Она оказалась ржавая и тупая, но точить было нечем.
За домом, под кустом шиповника, мы стали рыть яму. Корни мешали, и земля была не очень мягкая. Но мы ни разу не пожаловались друг другу и по очереди молча ковыряли лопатой чернозем и глину.
Когда край ямы стал выше колен, Виталька сипло сказал:
— Хватит, наверно…
Мы нашли у дома несколько лопухов и застелили яму. Потом принесли и уложили собаку.
Надо было зарывать. Но я не хотел, чтобы глиняные крошки падали на открытые глаза собаки и запутывались в рыжей шерсти. А лопухов больше не было.
Я стащил через голову гимнастерку. Все равно она была старая — та, в которой я два года назад собирался «бежать в леса».
— Берись за ворот. Рванем, — сказал я Витальке.
Мы дернули, ворот разорвался до подола, и гимнастерка распахнулась, как пиджак. Мы укрыли ею собаку. Правда, хвост и лапы остались торчать из-под сукна, но тут уж ничего не поделаешь. Потом мы завалили яму.
— Где-то я видел фанерку… — сказал Виталька.
Он сходил в дом и принес фанерный прямоугольник, похожий на крышку от посылочного ящика. Потом достал карандашный огрызок — как все художники, Виталька всегда ходил с карандашом, на всякий случай.
Он почесал огрызком свою переносицу с пятью веснушками, посмотрел куда-то сквозь меня, наклонился над фанеркой и написал:
«Здесь похоронена собака».
Он подумал и переправил маленькую букву «с» на большую.
— Раз у нее имени нет, пускай будет как имя. Правильно?
Я кивнул.
Виталька писал дальше. Прямыми крупными буквами. И вот что получилось:
«Здесь похоронена Собака.
Она жила в этом доме.
Все ушли, а она жила.
Она заводила часы».
Виталька поставил точку и очень серьезно посмотрел на меня.
— Что еще написать?
— Ничего больше не надо.
Мы вытащили из трухлявой двери два гвоздя (они еле держались), нашли под крыльцом половинку кирпича. Этой половинкой мы прибили фанерку с надписью к черенку лопаты. Прибивали долго: фанера была крепкая, ржавые гвозди гнулись. Мы оба поотшибали кирпичом пальцы, посдирали кожу с костяшек — больно было до слез. Но все-таки мы приколотили фанеру. А лопату глубоко воткнули в насыпь и вокруг утрамбовали кулаками землю.