Сказка Старик Хоттабыч: 15. В полёте
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Лагина Л.И.
В одном уголке ковра-самолёта ворс был в неважном состоянии, — это, наверно, постаралась моль. В остальном же ковёр отлично сохранился, а что касается кистей, украшавших его, то они были совсем как новые. Вольке показалось даже, что он уже где-то видел точно такой ковёр, но никак не мог вспомнить где; не то в квартире у Жени, не то в учительской комнате в школе.Старт был дан в саду при полном отсутствии публики.
Хоттабыч взял Вольку за руку и поставил его рядом с собой на самой серединке ковра. Затем он вырвал из бороды три волоска, дунул на них и что-то зашептал, сосредоточенно закатив глаза. Ковёр затрепетал, один за другим поднялись вверх все четыре угла с кистями, потом выгнулись и поднялись вверх края ковра, но середина его продолжала покоиться на траве под тяжестью тел обоих пассажиров. Потрепетав немножко, ковёр застыл в неподвижности.
Старик сконфуженно засуетился:
— Прости меня, о любезный Волька: случилось недоразумение. Я это всё сейчас исправлю.
Хоттабыч с минутку подумал, производя какие-то сложные вычисления на пальцах. Очевидно, на сей раз он пришёл к правильному решению, потому что лицо его прояснилось. Он выдрал из бороды ещё шесть волосков, половинку одного из них оторвал и выбросил как лишнюю, а на остальные, как и в первый раз, подул и произнёс, закатив глаза, заклинание. Теперь ковёр выпрямился, стал плоским и твёрдым, как лестничная площадка, и стремительно рванулся вверх, увлекая на себе улыбающегося Хоттабыча и Вольку, у которого голова кружилась не то от восторга, не то от высоты, не то от того и другого вместе.
Ковёр поднялся выше самых высоких деревьев, выше самых высоких домов, выше самых высоких фабричных труб и поплыл над городом, полным сияющего мерцания огней. Снизу доносились приглушённые расстоянием человеческие голоса, автомобильные сирены, пение гребцов на реке, отдалённые звуки духового оркестра.
Вечерняя темнота окутала город, а здесь, наверху, ещё виден был багровый солнечный диск, медленно оседавший за горизонт.
— Интересно, — промолвил Волька задумчиво, — интересно, на какой мы сейчас высоте?
— Локтей шестьсот-семьсот, — отвечал Хоттабыч, продолжая что-то высчитывать на пальцах.
Между тем ковёр лёг на курс, продолжая одновременно набирать высоту. Хоттабыч величественно уселся, поджав под себя ноги и придерживая рукой шляпу. Волька осторожно нагнулся и попытался сесть, поджав под себя ноги, как это сделал Хоттабыч, но никакого удовлетворения, а тем более удовольствия от этого способа сидения не испытал. Тогда, зажмурив глаза, чтобы побороть противное чувство головокружения, Волька уселся, свесив ноги с ковра. Так было удобнее, но зато немилосердно дуло в ноги; их относило ветром в сторону, и они всё время находились под острым углом к туловищу. Убедившись, что и этот способ сидения не даёт подлинного отдыха, Волька кое-как устроился, вытянув ноги вдоль ковра.
Вскоре Вольку стал не на шутку донимать холод. С грустью подумал он о своей форменной одежде: она пришлась бы сейчас очень и очень кстати. Но форменная одежда осталась далеко внизу, в шкафу, дома, во многих сотнях километров отсюда.
За неимением лучшего Волька решил согреться так, как это делали в стародавние времена, задолго до Волькиного рождения, извозчики. Этот способ как-то показал ему на катке его отец, который ещё хорошо помнил извозчиков на московских улицах. Волька стал размашистыми движениями хлопать себя по плечам и бокам и тут же, не успев даже пикнуть, соскользнул с ковра в бездну.
Что и говорить, не ухватись Волька обеими руками за бахрому, обрамлявшую ковёр-самолёт, пришлось бы на этой необычной воздушной катастрофе и закончить нашу повесть.
А Хоттабыч сначала даже не заметил, что произошло с его юным другом. Старик сидел спиной к Вольке, поджав под себя, по восточному обычаю, ноги, и углубился в воспоминания. Он пытался припомнить, как снимать собственные заклятия.
— Хоттабыч! — не своим голосом закричал Волька, чувствуя, что долго ему не удержаться на буксире у ковра-самолёта. — Погибаю, Хотта-а-абыч!
— О горе мне! — засуетился старик, увидя Вольку, летевшего над бездной. — Позор на мои седины!
Причитая и всячески кляня себя за беспечность, он втащил обомлевшего от страха Вольку на ковёр, усадил его возле себя, крепко обнял и твёрдо решил не выпускать из объятий, пока они не приземлятся. осказках.ру - oskazkax.ru
— Х-х-хор-рро-шо б-было б-бы сейчас д-достать чего-нибудь т-тёпленького из одежды! — мечтательно сказал Волька, не попадая зуб на зуб.
— П-по-пожалуйста, о блаженный Волька ибн Алёша! — ответствовал Хоттабыч и прикрыл свернувшегося калачиком Вольку неведомо откуда появившимся халатом.
Стемнело. Теперь на ковре-самолёте стало особенно неуютно, и Волька предложил Хоттабычу подняться локтей на пятьсот выше.
— Тогда мы снова увидим солнце. Хоттабыч глубоко сомневался, можно ли до завтрашнего утра увидеть уже закатившееся дневное светило, но спорить с Волькой не стал.
Можете себе представить, как он удивился и насколько вырос в его глазах Волькин авторитет, когда, поднявшись повыше, они действительно снова увидели солнце, которое как ни в чём не бывало снова только-только касалось своим багровым краем чёрной линии далёкого горизонта.
— Если бы, подчиняясь твоей скромности, о Волька, не дал я тебе обещания, ничто не удержало бы меня от того, чтобы назвать тебя величайшим в мире балдой! — восхищённо произнёс Хоттабыч, но, увидев на Волькином лице явное неудовольствие, быстро проговорил: — Но раз тебе неугодно, позволю себе просто поразиться необыкновенной зрелости твоего ума. Раз я тебе обещал не называть тебя балдой, не буду.
— И никого другого тоже не называй этим словом.
— Хорошо, о Волька, — покорно согласился Хоттабыч.
— Клянёшься?
— Клянусь.
Глубоко под ними проплывали леса и поля, реки и озёра, деревни и города в нежном жемчуге электрических огней. Возникло, потемнело и скрылось во мраке под ними белоснежное море облаков с застывшими округлыми краями, а ковёр всё летел и летел всё дальше и дальше на юго-восток, всё ближе и ближе к тем неведомым краям, где уже, быть может, страдал во власти злых и жестоких рабовладельцев юный невольник Женя Богорад.
— А бедный Женька, верно, томится сейчас в непосильном труде, — с горечью произнёс Волька после долгого молчания.
Хоттабыч только виновато крякнул в ответ.
— Один, на чужбине, — тоскливо продолжал Волька, — без друзей и родных. Стонет, наверно, бедняга.
Хоттабыч снова промолчал.
Если бы наши воздухоплаватели могли слышать, что происходит за много тысяч километров от них, на востоке!
За много тысяч километров от них, на востоке, в это самое мгновение Женя Богорад действительно стонал.
— Ой, не могу, — стонал Женя, — ой, хватит! Для того чтобы рассказать, при каких обстоятельствах он произнёс эти достойные сочувствия слова, нам придётся на время расстаться с нашими путешественниками и рассказать, что за эти двое суток произошло со звеньевым третьего звена шестого, а со вчерашнего дня седьмого «Б» класса 124-й московской средней школы Богорадом Евгением.
Следующая глава:
Старик Хоттабыч: 16. О том, что приключилось с Женей Богорадом далеко на Востоке
Предыдущая глава:
Старик Хоттабыч: 14. Намечается полёт
В начало:
Содержание