Сказка Тетя дяди Федора, или Побег из Простоквашино
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Эдуарда Успенского
Глава перваяПИСЬМО
На Простоквашино надвигалась осень. Не очень быстро, а так миллиметр за миллиметром. Каждый день становилось холоднее на четверть градуса. Днём ещё было лето, солнце всё заливало золотом. Но зато ночью никаких сомнений не оставалось, что вот-вот зима на природу обрушится. Ночью даже снег выпадал.
Все были заняты делом. Кот Матроскин за последними грибами ходил и капусту засаливал. Дядя Фёдор задачник для третьего класса осваивал. А пёс Шарик телёнка воспитывал. Он полугодовалого Гаврюшу на сторожевого быка дрессировал, полусторожевого-полуохотничьего. Увидит он зайца в поле и кричит Гаврюше:
— Ку-си!
Бычок после этого до самой речки за зайцем гонится. Заяц через речку в два прыжка «блинчиком» перелетит — и в поля. А Гаврюша так не может. Он в речку трактором врежется и такой веер брызг поднимет, что радуга полчаса над рекой висит.
Бросит Шарик палку через забор и кричит Гаврюше:
— Не-си!
Гаврюша прыг через забор, палку в зубы и назад. Шарик прикажет ему:
— Му-му!
Гаврюша замычит так, что люди в деревне шарахаются. Они думают, что на их Простоквашино электричка наехала.
Однажды кот Матроскин не выдержал, он к Шарику подошёл и говорит:
— Ты на кого его дрессируешь? На циркового клоуна? Что это за «куси неси» такое? Что это за «му-му — ква-ква»? Для дрессировки собак давно уже специальные культурные команды придуманы: «фас» там или «апорт». Или уж «голос» в крайнем случае.
— Может быть, для сервировки собак есть такие слова, — возражает Шарик, — только для быков они не подходят. Быки — они звери сельские, простые, небалованные.
— Не для сервировки, а для дрессировки, — поправляет Матроскин. Сервируют только столы в ресторане. Пора бы знать, глухомань сельская.
Шарик обиделся на «глухомань сельскую» и сделал такое заявление:
— Вот что, Матроскин, ты заведи себе своего телёнка собственного и дрессируй по-своему. А это мой Гаврюша.
Матроскин от удивления аж остолбенел на две минуты. Его можно было горизонтально на два столбика класть. Так в цирке гипнотизёры с тётеньками делают. Потом как закричит:
— Как это твой, когда это мы его вместе с Муркой рожали! Да я из-за него столько ночей не спал. Да я его из соски молоком поил! Да я лично ему клизму двадцать раз делал, когда ты его сосисками кормил!!
В общем, большой конфликт надвинулся. Того и гляди Шарик с Матроскиным подерутся. Они уже друг друга толкать начали.
Дядя Фёдор на крыльцо вышел и говорит:
— Давайте мы телёночью дуэль проведём. Поставим вас в разные концы огорода, а Гаврюша пусть в середине стоит. Вы его к себе зовите. К кому он подойдёт, тот им и будет командовать.
Встали они в разные концы огорода. Каждый к себе Гаврюшу зовёт. Шарик командирским голосом кричит:
— Гаврюша, ко мне бегом! Гаврюша, ко мне кругом!
Матроскин так тихо подзывает:
— Кис! Кис! Иди ко мне, скотинка маленькая! — и большую брюкву из-за спины показывает.
Гаврюша на месте крутится, то туда голову повернёт, то сюда. То к Шарику побежит, то к Матроскину. Чем ближе он к Шарику приближается, тем сильнее Матроскин кричит, и наоборот. Такой шум подняли, на всю деревню, а толку нет. Не получается телёночья дуэль.
Тогда дядя Фёдор говорит:
— Пусть каждый из вас возьмёт палку и кинет её через забор. Чью палку он принесёт, тот для Гаврюши и главнее.
Выбрали они каждый себе палку по вкусу. У Шарика палка длинная была и тонкая и вся в мелких сучках. Она чем-то сильно на самого Шарика смахивала. Он тоже был тощий и задиристый. А у Матроскина в лапах такая толстая дубинка оказалась, потому что Матроскин и сам за последнее время округлился.
Кинули они свои палки за забор, и Гаврюша вихрем за забор прыгнул. Все замерли. Ждут.
Вылетает Гаврюша из-за забора, а в зубах у него не палка, а зелёный плащ почтальона Печкина. Почтальон за забором стоял и в дырочку подсматривал. Гаврюша его самого хотел притащить, да Печкин по дороге из плаща вывалился.
Бедный Печкин за плащом прибежал и давай тащить его за другой конец. Гаврюша не отпускает. Шарик и Матроскин тоже пытаются плащ у быка выдернуть, да ничего не выходит. Гаврюша за лето здоровый стал, как танк. Он всех троих спокойно по огороду тащит, куда захочет. Весь огород перепахал.
Печкин кричит:
— Эй, ты, рогатый дурачок, отдай плащ немедленно! Доиграешься, тебя на колбасу отправят!
Дядя Фёдор решил вмешаться. Он подошёл к Гаврюше и спокойно так скомандовал:
— Голос! Му-му!
Бычок как замычит своим электрическим голосом и плащ выпустил. Сразу Шарик с Матроскиным и Печкин втроём на три метра отлетели и в забор врезались. Матроскин посмотрел на выпавшие доски и говорит:
— Да, ремонта здесь рублей на сто наберётся. Придётся сто штук штакетника покупать. От этого Печкина нам только одни расходы идут. Да ещё и подслушивает!
Печкин говорит:
— Мне от вас много доходов! У меня этот плащ, может быть, свадьбешный. А вы вон как его изжевали и обсопливили! Его и надеть — и то противно. Придётся мне теперь к своему дому огородами пробираться. Я не какой-нибудь Рокфеллер африканский два плаща иметь. А вас я вовсе не подслушивал, нужны вы мне больно. Я вам письмо принёс.
Он отдал им письмо и скорее ушёл, а то вдруг Матроскин заставит его забор чинить.
Дядя Фёдор взял письмо и пошёл в дом. Письмо — это очень важное событие. Все про телёночью дуэль сразу забыли. Оно было от мамы. Мама писала:
Дорогой наш мальчик дядя Фёдор!
Ты живёшь в сельской местности совсем заброшенный. Природа к тебе близко, а культура далеко. Это хорошо, но неправильно. Будем принимать меры.
К нам приехала моя двоюродная сестра Тамара Семёновна. Фамилия у неё Ломовая. Вообще-то у неё двойная фамилия: Ломовая-Бамбино. Папа у неё был генерал Ломовой, а мама — солистка балета — Бамбино.
Она такая добрая и очень толстая, как две. Ты её не помнишь. Она ушла из армии. Там она работала полковником по хозяйственной части. Она решила тебе подарок сделать. Она решила всю оставшуюся жизнь посвятить твоему воспитанию.
Про неё была статья в газете, и её очень хвалили. Она такой работник прекрасный — за тридцать лет ни разу в отпуске не была. С её склада ни одна пушка не потерялась, ни один танк не пропал. Когда она из армии увольнялась, все солдаты строем плакали.
Тебе она очень много пользы принесёт. Она уже пианино купила и самоучитель, будет тебя на лауреата международного конкурса готовить. Жди её с нетерпением и радостью. Твои родители: папа и мама.
Когда дядя Фёдор письмо прочитал, он не особенно обрадовался. Эта двухразмерная тётя его чем-то насторожила. И к пианино у него особой тяги не было. И Шарик насторожился. Ему пианино нравилось, он часто думал: «Вот бы выбросить оттуда всю требуху, которая гремит, отличная собачья будка получится!» Он просто к любому постороннему человеку заранее с подозрением относился. А Матроскин обрадовался:
— Нам лишний хозяйственный работник никогда не помешает. Мы тут забурели совсем в сельской местности, закисли, темпы теряем. Кругом люди фирмы открывают, лапти плетут для иностранцев. А мы ушами хлопаем. Нам нужны свежие силы.
И стали они к приезду тёти Тамары готовиться. Первым делом решили для тёти кровать купить. Тётя — это не собачка, завёл её — и всё. Ей и кровать нужна, и матрас, и одеяло. Её на сеновал не положишь, особенно осенью.
Вывели они из сарая трактор — тр-тр Митю, заправили его борщом вчерашним и поехали в большой сельский магазин с мебелью.
Едут себе они по сельской дороге, запутанной, как верёвка, белые колечки в небо пускают. А по краям вся природа как мультипликация ЯРКАЯ! Ели — зелёные, сосны — чёрные, а лиственные деревья — оранжевые. Одно удовольствие смотреть. Сиди себе и любуйся.
Только тр-тр Митя не давал им смотреть. Только они см…, см…, только они см… отреть начинают и люб… люб… любоваться, он их трясёт. Он в последние дни засиделся в своём сарае и летел вперёд как ошпаренный. На каждой кочке два раза подпрыгивал. Один раз от кочкости, другой раз от засиделости. Когда наши покупатели около магазина с трактора сошли, их шатало так, будто они не в магазин приехали, а в вытрезвитель. Они не только шатались, они ещё и подпрыгивали.
Матроскин говорит продавцу:
— Здравствуйте, нам кровать нужна на колесиках. Есть у вас такие? К нам тётя в гости приезжает на постоянную жизнь.
Продавец отвечает:
— У нас сейчас любые кровати есть. Хоть на колесиках, хоть с моторчиком. У нас в деревне капитализм наступил.
— Хорошо, — говорит дядя Фёдор, — давайте посмотрим ваши кровати.
— А чего их смотреть? — говорит продавец. — Вы скажите, какая кровать вам нужна. Мы нажнём кнопочку, и дядя Вася вам её со склада притащит.
— Какой-то странный у вас капитализм наступил, — говорит Матроскин. И кроватей у вас завались, и кнопочки есть, а дядя Вася всё так же на себе тяжести таскает, как при развитом социализме.
— Так какая кровать вам нужна? — спрашивает продавец.
— Большая кровать, — отвечает дядя Фёдор.
— Это не разговор, — замечает капиталистический продавец. — Дайте точную техническую характеристику. Кровати бывают односпальные, полутораспальные и двуспальные. Сколько к вам тёть приезжает?
— Одна тётя, но сдвоенная! — кричит Шарик. — Давайте нажимайте кнопочку. Пусть нам двуспальную кровать принесут.
Нажали кнопочку, прибежал дядя Вася в синем халате. Ему объяснили, что нужно. И через пять минут он притащил огромную кроватищу на колесиках. Там не то что сдвоенную, там строенную тётю уложить можно было.
Шарик про себя подумал: «Если нам тётя не понравится, мы на этой кровати палатку разобьём, вещи погрузим и быстро в другую деревню смотаемся».
Матроскин деньги продавцу заплатил и говорит:
— Там я у вас много пустых картонных ящиков вижу. Они вам, наверное, не нужны, а нам очень для растопки пригодятся.
Продавец согласился и разрешил Матроскину все ящики забрать. Они быстро эти ящики на кровать погрузили, прицепили её к тр-тр Мите тросиком и очень осторожно поехали.
Со стороны было похоже, что трактор не кровать, а воз сена везёт. Только вместо сена были разноцветные ящики. Очень красивая картина получалась. В этот раз Митя себя прекрасно вёл, и они вдоволь на осенние деревья насмотрелись.
Почтальон Печкин их по дороге встретил и спрашивает:
— Это кто же вам столько посылок прислал таких красивых? И почему без меня?
— Это гуманитарная помощь, — говорит Матроскин. — Её сейчас прямо в руки передают, без посредников. Это питание для собак и кошек «Вис-кас» и «Соба-кискас».
Печкин подумал: «Вот как о собаках и кошках беспокоиться стали. А о почтальонах не думают. Жалко, что я не собака и не кошка. Пожалуй, и я себе котёнка заведу, пусть ему гуманитарную помощь присылают».
Когда они домой приехали, Матроскин за голову схватился:
— А вдруг кровать в доме не поместится? А вдруг она в дверь не пролезет? Как тогда быть? Придётся дырку в стене пропиливать!
Но потом он всё измерил и успокоился. Если подстилку Шарика в сени вынести, то как раз места для кровати хватит. Или пусть Шарик под кроватью спит, тётю охраняет.
Шарик на это не пошёл.
— Фиг тебе, чтобы я под вашей тётей спал! — сказал он коту. — Раз вы меня выселяете, выселяйте совсем на улицу. Я из этих ящиков себе прекрасную будку склею двухкомнатную. Буду на улице жить, как все собаки.
Матроскину было жалко ящики отдавать. Он говорит:
— А чего бы тебе, Шарик, под крыльцом не устроиться? И делать ничего не надо. И тепло, и сторожить удобно.
— Ага. И все ноги у тебя над головой от снега отряхивают и от песка. И всё это тебе на голову сыплется. Нет, ты сам там живи, если ты такой изобретательный.
Тут дядя Фёдор вмешался:
— Матроскин, ты не прав. Пусть Шарик клеет, что хочет. Мы так договорились жить, чтобы каждому было хорошо. Мы все должны друг друга любить.
— Верно, — согласился кот. — Если мы друг другу уступать не будем, у нас не дом будет, а коммунальная квартира. Склочная.
И ещё он добавил практические соображения:
— Дядя Фёдор, сколько от него шума, от нашего Шарика! Стоит только какой-нибудь собачке в деревне тявкнуть, он такой гам поднимает, что мы до потолка подпрыгиваем. А в будке ему звукоизоляция не позволит так шуметь.
Шарик сразу взялся за дело. Достал кисть малярную из сарая, сварил из крахмала ведро клея кисельного типа и начал ящики клеем мазать и друг к другу прислонять.
Ящики лёгкие, весёлые, яркие. И работа лёгкая, весёлая, яркая, если делать её аккуратно. А Шарик всё делал тяп-ляп. Сначала сделал картонно-ящичный пол, потом картонно-ящичные стены, потом из реек, которые Матроскин приготовил для ремонта забора, сделал обрешётку для крыши и тоже обклеил ящиками. Дом вышел сикось-накось, но очень яркий и симпатичненький.
Тут уже и вечер наступил, звёзды высыпали на небо, как веснушки. Вымотанный Шарик как стоял на картонном полу, так и спать свалился, а клеевую кисть под голову подложил.
Глава вторая
ТЕЛЕГРАММА
Утром чуть свет почтальон Печкин пришёл. И давай калитку дёргать. Раньше он смело во двор проходил, на крыльцо и в дверь стучал, а теперь он стал телёнка Гаврюшу побаиваться.
Он калиткой хлопает, стучит по ней, а его никто не слышит. Все спят ещё. Тогда он стал кричать:
— Стук-стук! Дзинь-дзинь! Ба-бах! Блям-блям! Вам телеграмма пришла!
Никакой реакции. Только Гаврюша к калитке подошёл — стал почтальоном Печкиным интересоваться.
Печкин опять кричит:
— Эй, вы! Дзинь-дзинь! Вам телеграмма пришла!
Ничего.
— Так ведь и голос сорвёшь! — сказал Печкин. — А у меня голос не казённый!
Гаврюша прислушался. Услышал слово «голос» и как замычит:
«Му-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!»
Не зря с ним Шарик работал. А голос у него был не такой, как у почтальона Печкина, дохленький. У Гаврюши голосище был, как у электрички. Он полдеревни зараз на ноги поднимал.
Шарик наконец проснулся… и сразу понял, что на него электричка несётся! Он как подпрыгнет вместе с полом, к которому приклеился! Как бросится бежать!
Свой картонный домик он в секунду разметал и весь коробками обклеенный по шпалам бежать бросился. С рогом на голове (это кисть была для клея).
Сначала он спросонок вокруг домика обежал. Потом назад повернул, к почтальону Печкину направился.
Теперь уже Печкин перепугался:
— Инопланетяне! Роботы! До нас добрались!
И побежал. А у Шарика рефлекс: раз кто-то бежит, догнать надо. И вот они, как в мультипликации, по деревне несутся. Впереди Печкин, за ним почтовая сумка развевается, сзади Шарик, весь разными ящиками обклеенный. Шарик Печкина сразу бы догнал, только ему ящики мешали.
Печкин кричит:
— Отвяжитесь! Живым не сдамся!
Шарик в ответ думает: «Ну и не сдавайся! Зачем ты мне нужен!»
Но остановиться не может. Его рефлекс подгоняет. Наконец они до речки добежали. Печкин, как Чапаев, с сумкой в руке через речку поплыл, а Шарик остыл. Он кричит:
— Печкин, Печкин, это я — Шарик!
Печкин тоже остывать начал. Оглянулся назад и всё понял.
— Нет, — говорит, — ваша команда меня скоро в гроб загонит. Ведите меня к себе домой и переодевайте в сухое.
Он, конечно, был прав: он им телеграмму принёс, а его в речку загнали. Они с Шариком быстро домой вернулись сушиться. Хорошо, что утреннее солнышко над зелёной травой уже греть начало, а то бы Печкин совсем простудился.
Пока Печкин в одних трусах на печке сох, дядя Фёдор мокрую телеграмму читал:
«Встречайте нас, мы уже выехали. Ваши родители: папа и мама, ваша верная тётя Тамара и верный денщик-ординарец Иванов-оглы-Писемский. Готовьте место для музыкального инструмента».
— Как-то не по-военному написано, — сказал дядя Фёдор. — «Встречайте нас, мы уже выехали». А на чём выехали, где встречать, откуда выехали непонятно.
Матроскин в это время от Шарика приклеенные ящики ножницами отрезал. Он всё объяснил:
— Выехали из Москвы от твоей мамы. Выехали на поезде. Встречать надо на станции.
— Всё правильно, — говорит Печкин. — У нас на станции московский поезд один раз в день останавливается. Ночью.
Но Шарик спорит:
— А может, они на автобусе выехали или на вертолёте.
— На вертолёте вылетают, а не выезжают, — отвечает Матроскин. — А на автобусе с пианино не ездят. Его в грузовом вагоне везут.
— А что такое денщик-ординарец? — спрашивает Шарик.
Печкин с печки кричит:
— Это что-то вроде шофёра. Есть ещё такие стихи замечательные: «Стой, денщик, жара несносная. Дальше ехать не могу». Мы в школе учили.
— А почему он ординарец?
— Наверное, весь в орденах. Боевой денщик.
Тем временем Матроскин от Шарика последний ящик отрезал и говорит:
— Мне кажется, тебя постричь надо наголо, а то и вовсе побрить. Потому что ты получился весь дырками выстриженный, как в лишаях.
— Вот это дудки! — говорит Шарик. — Зима на дворе, а ты меня постричь хочешь. Лучше я в дырках буду ходить, чем, как крыса, стриженый.
Вдруг во дворе сторожевой Гаврюша замычал, а потом машина забибикала. Это наши со станции приехали. Наши московские. А наши простоквашинские все на крыльцо высыпали на московских смотреть.
Смотрят они: около ворот стоит грузовик, полный народа. В кузове папа с мамой, пианино и дядя незнакомый, военизированный. В кабине тётя больших размеров с подносом, полным пирожных, на голове (это такая шляпа) и шофёр.
Тётя из кабины вышла, всех осмотрела и говорит:
— Здравствуйте. Вот вы какие. А кто из вас будет почтальон Свечкин?
Печкин вышел вперёд:
— Это я. Только не Свечкин, а Печкин.
— Очень хорошо, очень хорошо! — говорит тётя. — Не обижайтесь. Свечкин, Печкин, Огуречкин, лишь бы вышел человечкин — вот что главное. А домик у вас захудаленький. Будем расширять.
Кот Матроскин упёрся и говорит, глядя в землю:
— Не будем.
— Будем, — говорит тётя.
— Не будем, — говорит Матроскин.
Видно, что коса на камень наехала. Или бензиновая пила «Дружба» на гвоздь.
— Это почему же не будем? — спрашивает тётя.
— А нам и так хорошо живётся! — кричит нервный Шарик.
— Вам плохо живётся, — объясняет тётя. — Только вы этого не понимаете. Вы по ошибке счастливы. Но я вам глаза раскрою. Я вас нацелю куда надо, на соответствующие показатели.
Матроскин про себя ворчит: «Мы не пушки какие-нибудь, чтобы нас нацеливать. Вы своего Иванова-оглы нацеливайте».
Иванов-оглы вылез из кабины, и стало видно, что он хороший дядя. Очень мирный, трудно его куда-нибудь нацеливать. Он первым делом пошёл с Печкиным за руку здороваться.
Папа с мамой из грузовика выпрыгнули и побежали с дядей Фёдором обниматься. Мама говорит дяде Фёдору:
— Вы тётю Тамару слушайте. Она вам добра желает.
Шофёр из кабины кричит:
— Вы лучше меня слушайте. Вы свой ящик полированный забирайте скорей. У меня ещё пять вызовов.
И все пианино занялись. А как его заберёшь, когда его с места не сдвинешь. Его на станции четыре здоровых грузчика с трудом в грузовик подняли.
Кот Матроскин свою хозяйственность на всю мощность включил. Принёс цепь огромную, на которой корова Мурка паслась, и говорит:
— Давайте мы это пианино цепью за ножку зацепим, а второй конец к воротам привяжем. Грузовик отъедет чуть-чуть, и мы пианино подхватим.
Так и сделали. Грузовик отъехал чуть-чуть, и ворота как грохнутся! Даже гриб из пыли над домом поднялся.
Дядя Фёдор говорит:
— Спасибо, Матроскин, что ты нам дом не развалил!
Матроскин не согласен:
— Всё равно моя идея правильная. Давайте мы цепь к яблоне привяжем.
— А что, — соглашается Шарик. — Шофёр как даст газу, как рванёт. Больше мы ни пианино, ни яблони не увидим.
Но в этот раз всё хорошо получилось. Только все яблоки разом с яблони слетели и вниз рухнули. Внизу корова Мурка лежала и с любопытством на всех поглядывала. Как по ней яблоки застучат, как она вскочит, как бросится бежать. Ещё ползабора снесла. Горячая корова, молодая.
Пианино поймали, и все сразу делом занялись. Папа и мама пошли себе сеновал обустраивать. Тётя Тамара, как военная гражданка, пошла с местностью знакомиться, чтобы знать, куда отступать в случае чего. А Иванов-оглы и Печкин под руководством Матроскина ремонтом занялись. За этот день столько всего разрушено было, что на две хорошие ремонтные бригады хватило бы.