Сказка Каникулы в Простоквашино
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Эдуарда Успенского
Глава седьмая. ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ ШАРИКА
Шарик по-настоящему поэзией заразился. Его уже не строчки и деньги интересовали, ему захотелось свои чувства через стихи выразить. Он решил большую поэму написать о собаках "Щенок Горбунок".
Он начал потихоньку её сочинять:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
Правильно было написать "один человек имел собаку", но тогда получалось нескладно. А с "чел-веком" вышло лучше. Кому надо, поймёт, что "чел-век" — это "человек". Итак:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
И без собаки жить не мог.
И к ней бежал он со всех ног.
Но вот отец сказал ему:
— Тебе собака ни к чему.
Зачем мы заводили пса,
Чтоб педагогой заняться,
Чтоб ты его кормил, поил
И в летний сад гулять водил.
"Педагога" тоже была неправильным словом, но "педагогика" никак не влезала. Пришлось оставить "педагогу".
Дальше поехало веселее и без неправильных слов:
А ты забросил, сын, Дружка,
И лишь кусочек пирожка
Вручаешь ты ему порой,
Когда не занят ты игрой,
Эх, на компьютере своём,
И мы собаку отдаём.
В поэме было много недостатков. Например, что такое "сын Дружка"? Это — "собачий сын"?
"Эх, на компьютере своём…" — тоже было какой-то сомнительной строчкой, но деваться было некуда. Без "эх" никак не получалось.
Поэты бывают разные. Некоторые поэты специально ломают слова, чтобы яснее выразить свою мысль. Некоторые ломают слова, потому что они малограмотные, косноязычные и иначе у них не получается.
Шарик был поэт-чувственник, поэт-нутренник. Он нутром чувствовал, как лучше писать. И иногда у него выходило малограмотно, но образно и понятно.
Он дошёл до завязки поэмы, пора было что-то завязывать. Шарик решил, что суровый папа прогонит Дружка, но потом за это поплатится:
Он не бросал на ветер слов —
Сердитый папа Иванов.
Он сыну строго наподдал
И пса в милицию отдал.
И вот зима, идёт снежок.
В милиции живёт Дружок.
Он поступил туда весной,
Ку-курс окончив разыскной.
Шарик не очень понимал, при чём тут весна, если идёт снежок. Ещё его сильно смущал этот "ку-курс", но без "ку" правильный ритм не получался.
— Пусть думают, что автор, например, был заика, — решил он. — А теперь продо-до-лжим.
Ему развили слух и нюх,
И он работать стал за двух.
Вообще-то лучше "за двоих",
Но только рифмы нет для них.
"Пора переходить к более решительным событиям", — решил Шарик. И продолжил:
Однажды в суровую зимнюю пору,
Когда всё живое запряталось в нору,
Раздался встревоженный звон —
Это звонил телефон:
— У нас слу-случилась пропажа,
Мне кажется, что это кража.
"Какая-то здесь есть неправильность, — подумал Шарик. — Все стали заикаться".
Но он успокоил сам себя, решил, что если у человека что-то украли, то он непременно станет заикаться от волнения.
Дальше у него как-то легко прорвались следующие строчки:
— Вы, вы, гражданин, не дрожите,
Спокойно нам всё доложите,
Что в вашем доме пропало?
— Диван, чемодан, одеяло,
Корзина, картина, картонка…
— И маленькая собачонка?
— Ах, нет, у нас нет собачонки.
Здесь Шарик с наслаждением дописал крупными буквами:
— Вот и пропадают картонки.
Дальше Шарик, как настоящий сыщик-разыскник, провёл допрос своего героя:
— Так, значит, пропала картина?
— Картина.
— И что там на ней?
— Бригантина.
— Так, значит, пропала картонка?
— Картонка.
— И что же в картонке??
— Дублёнка.
После этого у Шарика все рифмы ушли из головы, и он перешёл на полупрозу. Но он быстро выправился:
Начальник к себе вызывает Дружка
И треплет его по загривку слегка:
— Мой верный товарищ,
Пора, брат, пора!
Что хочешь, проси,
Но поймай мне вора.
Дружок подумал изо всех сил
И ничего не попросил.
Так получилось не потому, что Дружок был такой гордый, и не потому, что нечего было просить. А потому, что ничего не укладывалось в размер. Шарик решил, что Дружок попросит что-нибудь на обратном пути.
И вот, поднимая морозную пыль,
Несётся по городу автомобиль.
Ночь, улица, фонарь, стройбаза…
Дружок взял след почти что сразу.
Поэт Шарик к этому месту не просто устал, а основательно переутомился. Он посчитал строчки. Их получилось пятьдесят восемь строк. Или восемьдесят с чем-то долларов-рублей…
— Для одного дня больше чем достаточно, — решил он. — Можно и отдохнуть.
Глава восьмая. МЕМУАРЫ КОТА МАТРОСКИНА
Кот Матроскин по секрету от всех вёл дневник. Всё интересное записывал. Вёл он его уже давно — целых два дня. Он решил записывать всё интересное.
Самое трудное было в том, что ничего интересного не было.
"Вчера 15 мая приехал дядя Фёдор. Теперь он, конечно, поставит на место Шарика. Шарик окончательно распоясался. Ловит блох прямо на глазах у людей. И котов".
"16 мая. Мы с дядей Фёдором торжественно ничего не делаем. Пойду дам Мурке сена".
"17 мая. Сегодня с утра торжественно ничего не делал, но сначала подоил корову и сходил в магазин. Шарик стал совсем другим. Его вымыли. А я мыться не люблю и не буду".
Ему понравилось вести дневник, и он стал записывать события каждого дня.
"18 мая. Все блохи с Шарика ушли. Он больше не ловит их, как раньше, целыми днями. А я стал весь чесаться. Это не могут быть блохи. Наверное, это раздражение. Насекомые на интеллигенции не разводятся".
"19 мая. Оказывается, разводятся. Стараюсь держаться поближе к Шарику. Может быть, уйдут на него обратно".
"20 мая. Всю ночь не спал. Не ушли".
"25 мая. Прочитал свой дневник. Ничего интересного, кроме блох. А ведь есть рассветы и закаты, есть духовная жизнь, например театры. Но разве с такими блохами пойдёшь в театр. Каждая размером с клюкву".
Дядя Фёдор как-то заглянул в дневник Матроскина и увидел эту блошиную эпопею.
— Матроскин, как тебе не стыдно! Давай немедленно купаться.
— Нельзя.
— Это почему?
— Я воды боюсь.
— Но ты же у нас морской кот.
— Да, морской. Я морской воды не боюсь, а у нас вода речная.
— Ну и отлично, — говорит дядя Фёдор. — В аптеке в селе Троицком морскую соль продают. Я видел, там ребята для аквариума покупали. Бери, Матроскин, тележку и шагай в Троицкое за солью. Будем тебе морские купания устраивать.
осказках.ру - oskazkax.ru
Матроскину деваться было некуда. На другой день он на тележке привёз соль из Троицкого. Стали думать, где его купать. Ванны в сельской местности в домах из дровишек обычно не заводили.
Шарик говорит:
— А вон у нас есть бочка для дождевой воды. Мы туда Матроскина и запихнём.
— Не надо меня запихивать, — говорит Матроскин. — Отойдите все в сторону. Я буду всё по-своему делать.
Сначала он бочку как следует отмыл. Потом вставил в неё кипятильник. Потом соли насыпал.
Шарик говорит:
— Это как в "Коньке-Горбунке". Сейчас он туда прыгнет. А вылезет оттуда тигром.
— Я не знаю, каким он оттуда вылезет, — говорит дядя Фёдор. — Только у него всё правильно получается.
Матроскин сказал:
— Я буду всё делать так, как белые медведи делают.
Он стал постепенно погружаться в воду. Сначала задние лапы, потом пузико. Потом сам медленно-медленно стал опускаться вниз.
Он вниз опускался, а все насекомые наоборот вверх по нему лезли. Он всё ниже — они всё выше. Кот сказал Шарику:
— Вот эту щепочку я себе на нос положу. Когда все блохи на неё переползут, ты, Шарик, зачерпни её своей миской и вместе с водой в помойку вылей.
Так они и сделали. Матроскин глаза зажмурил, щепочку себе на нос положил и в воду до конца погрузился. Блохи все на щепочку и попрыгали.
Шарик взял миску, только не свою, а кота Матроскина, поймал плавающую щепочку, зачерпнул её и отнёс подальше от дома.
Он подумал:
"Хороший способ придумали белые медведи. Только где они там в тундре кипятильник брали?"
***
После этого мемуары кота Матроскина больше наполнились духовой жизнью:
"Июнь. Шарик совсем меня замучил своими стихами. "Один чел-век имел собаку". Этот "чел-век" у него занимается "педагогой". Мы с дядей Фёдором объясняем Шарику, что это неграмотно. Что так стихи не пишут. А он нам нахально отвечает: "Много вы понимаете в высокой поэзии!" Он никого не слышит и "педагогит" и "педагогит" дальше.
Если уж Шарик стал высоким поэтом, может, мне тоже попробовать сочинять?"
И он действительно как-то с утра уселся за стих. Он решил не прославлять себя поэмами, как Шарик, а написать простое деловое стихотворение в подарок дяде Фёдору.
Он начал:
Я новый стих сейчас создам
И дяде Фёдору отдам.
— Ой, — говорит Матроскин. — Вот и всё. Готовое стихотворение получилось.
Он пошёл к дяде Фёдору и дал ему листок. Дядя Фёдор прочитал и говорит:
— Ну и создавай.
— А я же создал.
— Где оно?
— Да вот оно и есть "оно". Ты его держишь.
— Но тут написано "создам". Значит, ты его только будешь создавать.
— Да, нет, — говорит Матроскин. — Это я так подумал сначала, что создам и отдам. А когда я это записал, всё — теперь есть что отдавать. Уже есть две строчки, и рифма есть.
— Нет, — решил дядя Фёдор. — Мне ещё хотя бы две строчки нужны.
Матроскин думал, думал, думал… Ничего у него не получалось. Он к большому поэту Шарику пошёл.
— Шарик, что надо писать, когда ничего не пишется?
— Когда ничего не пишется, тогда про природу писать надо.
Эта мысль столкнула кота Матроскина с места. Он сразу придумал:
Веточки, цветочки,
Бабочки, листочки,
Перелески, тополя —
Это всё моя земля.
Он радостно пошёл сдавать работу дяде Фёдору.
— Вот это другое дело, — сказал дядя Фёдор. И положил это стихотворение в коробочку, где он письма папы и мамы хранил. — Только ты, Матроскин, лучше стихов не пиши. У тебя проза лучше получается. Я твои мемуары про блох до сих пор забыть не могу.
Глава девятая. ПРОИСКИ ПОЧТАЛЬОНА ПЕЧКИНА
Однажды случилось удивительное. Почтальон Печкин к себе Шарика в гости позвал.
Поставил на стол всё самое вкусное — солёные огурцы, капусту кислую, квас. И спросил:
— Ну, как ты живёшь, Шаричек?
Шарик отвечает:
— Живу хорошо.
— А что это я в последнее время не встречаю твоих снимков про природу в газетах?
Шарик отвечает:
— Я сейчас поэзией увлёкся. Хотите послушать? Я вам отрывки из поэмы почитаю.
Печкин не очень хотел слушать. Ему поэта Юрия Энтина было достаточно. Но он сказал:
— Конечно, хочу… Немного.
Шарик встал в позу поэта Маяковского на площади Маяковского и начал читать:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
И без собаки жить не мог.
И к ней бежал он со всех ног.
Ну, как?
— Захватывающе, — сказал Печкин. — А сколько лет было чел-веку? И как его звали? Это не дядя Фёдор?
— Нет. Это совсем был другой мальчик. Но вы слушайте.
И он продолжал:
Но вот отец сказал ему:
— Тебе собака ни к чему.
Зачем мы заводили пса,
Чтоб педагогой заняться,
Чтоб ты его кормил, поил
И в летний сад гулять водил.
Шарик читал, размахивая руками. И ничего вокруг не видел.
…И вот зима, идёт снежок.
В милиции живёт Дружок.
Он поступил туда весной,
Ку-курс окончив разыскной.
Тогда Печкин написал ему записку:
"У меня к тебе, Шарик, есть разговор. Секретный".
Шарик как увидел записку, сразу как проснулся.
— Что за разговор?
— Шарик, а Шарик? Можно, я вашего козлёночка у вас заберу, а своего принесу? У меня он как-то похуже вырос. Больно тощенький получился.
Шарик подумал:
"Как это заберу? Мы к этой Нюше уже привыкли. Она у нас уже часы разбила и целый угол клеёнки съела. Она у нас как своя".
А Печкин продолжает:
— Я тебе за это всё лето буду косточки приносить.
Всё дело было в том, что из печкинского козлёночка козлик постепенно вырастал. А ему молочная коза была нужна.
Шарик задумался. Матроскин в последнее время только грибные супы варил, а у Шарика грибной суп полное отвращение вызывал. Ему очень хотелось, чтобы ему каждое утро косточки приносили. Но он спросил:
— А как же Матроскин?
— А мы ему ничего говорить не будем. Матроскин в поле уйдёт, мы козлёночка и подменим.
Шарик подумал, а потом твёрдо сказал:
— Нет. Он эту Нюшу из соски молоком поил магазинным. С собой в кровать клал в холодные дни. И потом, наш козлик серенький, а твой беленький.
— Какая разница? — говорит Печкин. — Серенький, беленький, красненький — это всё равно.
— Раз вам всё равно, дядя Печкин, — сказал Шарик, — пусть у вас беленький и остаётся.
На этом происки почтальона Печкина закончились. А Шарик ещё долго читал ему свою поэму:
Ночь, улица, фонарь, стройбаза…
Дружок взял след почти что сразу.
Тот след был от грузовика,
Его не замело пока.
Для тренированных собак
Следы брать — это же пустяк…
И он бежал, бежал,
Бежал…
Бежал, бежал, бежал,
Бежал, бежал…
Против бури, против ветра
Целых двадцать два кил-метра…
Пока Печкин не заснул. И это ещё был не конец поэмы. Конец был Шариком ещё не придуман.
Шарик по-настоящему поэзией заразился. Его уже не строчки и деньги интересовали, ему захотелось свои чувства через стихи выразить. Он решил большую поэму написать о собаках "Щенок Горбунок".
Он начал потихоньку её сочинять:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
Правильно было написать "один человек имел собаку", но тогда получалось нескладно. А с "чел-веком" вышло лучше. Кому надо, поймёт, что "чел-век" — это "человек". Итак:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
И без собаки жить не мог.
И к ней бежал он со всех ног.
Но вот отец сказал ему:
— Тебе собака ни к чему.
Зачем мы заводили пса,
Чтоб педагогой заняться,
Чтоб ты его кормил, поил
И в летний сад гулять водил.
"Педагога" тоже была неправильным словом, но "педагогика" никак не влезала. Пришлось оставить "педагогу".
Дальше поехало веселее и без неправильных слов:
А ты забросил, сын, Дружка,
И лишь кусочек пирожка
Вручаешь ты ему порой,
Когда не занят ты игрой,
Эх, на компьютере своём,
И мы собаку отдаём.
В поэме было много недостатков. Например, что такое "сын Дружка"? Это — "собачий сын"?
"Эх, на компьютере своём…" — тоже было какой-то сомнительной строчкой, но деваться было некуда. Без "эх" никак не получалось.
Поэты бывают разные. Некоторые поэты специально ломают слова, чтобы яснее выразить свою мысль. Некоторые ломают слова, потому что они малограмотные, косноязычные и иначе у них не получается.
Шарик был поэт-чувственник, поэт-нутренник. Он нутром чувствовал, как лучше писать. И иногда у него выходило малограмотно, но образно и понятно.
Он дошёл до завязки поэмы, пора было что-то завязывать. Шарик решил, что суровый папа прогонит Дружка, но потом за это поплатится:
Он не бросал на ветер слов —
Сердитый папа Иванов.
Он сыну строго наподдал
И пса в милицию отдал.
И вот зима, идёт снежок.
В милиции живёт Дружок.
Он поступил туда весной,
Ку-курс окончив разыскной.
Шарик не очень понимал, при чём тут весна, если идёт снежок. Ещё его сильно смущал этот "ку-курс", но без "ку" правильный ритм не получался.
— Пусть думают, что автор, например, был заика, — решил он. — А теперь продо-до-лжим.
Ему развили слух и нюх,
И он работать стал за двух.
Вообще-то лучше "за двоих",
Но только рифмы нет для них.
"Пора переходить к более решительным событиям", — решил Шарик. И продолжил:
Однажды в суровую зимнюю пору,
Когда всё живое запряталось в нору,
Раздался встревоженный звон —
Это звонил телефон:
— У нас слу-случилась пропажа,
Мне кажется, что это кража.
"Какая-то здесь есть неправильность, — подумал Шарик. — Все стали заикаться".
Но он успокоил сам себя, решил, что если у человека что-то украли, то он непременно станет заикаться от волнения.
Дальше у него как-то легко прорвались следующие строчки:
— Вы, вы, гражданин, не дрожите,
Спокойно нам всё доложите,
Что в вашем доме пропало?
— Диван, чемодан, одеяло,
Корзина, картина, картонка…
— И маленькая собачонка?
— Ах, нет, у нас нет собачонки.
Здесь Шарик с наслаждением дописал крупными буквами:
— Вот и пропадают картонки.
Дальше Шарик, как настоящий сыщик-разыскник, провёл допрос своего героя:
— Так, значит, пропала картина?
— Картина.
— И что там на ней?
— Бригантина.
— Так, значит, пропала картонка?
— Картонка.
— И что же в картонке??
— Дублёнка.
После этого у Шарика все рифмы ушли из головы, и он перешёл на полупрозу. Но он быстро выправился:
Начальник к себе вызывает Дружка
И треплет его по загривку слегка:
— Мой верный товарищ,
Пора, брат, пора!
Что хочешь, проси,
Но поймай мне вора.
Дружок подумал изо всех сил
И ничего не попросил.
Так получилось не потому, что Дружок был такой гордый, и не потому, что нечего было просить. А потому, что ничего не укладывалось в размер. Шарик решил, что Дружок попросит что-нибудь на обратном пути.
И вот, поднимая морозную пыль,
Несётся по городу автомобиль.
Ночь, улица, фонарь, стройбаза…
Дружок взял след почти что сразу.
Поэт Шарик к этому месту не просто устал, а основательно переутомился. Он посчитал строчки. Их получилось пятьдесят восемь строк. Или восемьдесят с чем-то долларов-рублей…
— Для одного дня больше чем достаточно, — решил он. — Можно и отдохнуть.
Глава восьмая. МЕМУАРЫ КОТА МАТРОСКИНА
Кот Матроскин по секрету от всех вёл дневник. Всё интересное записывал. Вёл он его уже давно — целых два дня. Он решил записывать всё интересное.
Самое трудное было в том, что ничего интересного не было.
"Вчера 15 мая приехал дядя Фёдор. Теперь он, конечно, поставит на место Шарика. Шарик окончательно распоясался. Ловит блох прямо на глазах у людей. И котов".
"16 мая. Мы с дядей Фёдором торжественно ничего не делаем. Пойду дам Мурке сена".
"17 мая. Сегодня с утра торжественно ничего не делал, но сначала подоил корову и сходил в магазин. Шарик стал совсем другим. Его вымыли. А я мыться не люблю и не буду".
Ему понравилось вести дневник, и он стал записывать события каждого дня.
"18 мая. Все блохи с Шарика ушли. Он больше не ловит их, как раньше, целыми днями. А я стал весь чесаться. Это не могут быть блохи. Наверное, это раздражение. Насекомые на интеллигенции не разводятся".
"19 мая. Оказывается, разводятся. Стараюсь держаться поближе к Шарику. Может быть, уйдут на него обратно".
"20 мая. Всю ночь не спал. Не ушли".
"25 мая. Прочитал свой дневник. Ничего интересного, кроме блох. А ведь есть рассветы и закаты, есть духовная жизнь, например театры. Но разве с такими блохами пойдёшь в театр. Каждая размером с клюкву".
Дядя Фёдор как-то заглянул в дневник Матроскина и увидел эту блошиную эпопею.
— Матроскин, как тебе не стыдно! Давай немедленно купаться.
— Нельзя.
— Это почему?
— Я воды боюсь.
— Но ты же у нас морской кот.
— Да, морской. Я морской воды не боюсь, а у нас вода речная.
— Ну и отлично, — говорит дядя Фёдор. — В аптеке в селе Троицком морскую соль продают. Я видел, там ребята для аквариума покупали. Бери, Матроскин, тележку и шагай в Троицкое за солью. Будем тебе морские купания устраивать.
осказках.ру - oskazkax.ru
Матроскину деваться было некуда. На другой день он на тележке привёз соль из Троицкого. Стали думать, где его купать. Ванны в сельской местности в домах из дровишек обычно не заводили.
Шарик говорит:
— А вон у нас есть бочка для дождевой воды. Мы туда Матроскина и запихнём.
— Не надо меня запихивать, — говорит Матроскин. — Отойдите все в сторону. Я буду всё по-своему делать.
Сначала он бочку как следует отмыл. Потом вставил в неё кипятильник. Потом соли насыпал.
Шарик говорит:
— Это как в "Коньке-Горбунке". Сейчас он туда прыгнет. А вылезет оттуда тигром.
— Я не знаю, каким он оттуда вылезет, — говорит дядя Фёдор. — Только у него всё правильно получается.
Матроскин сказал:
— Я буду всё делать так, как белые медведи делают.
Он стал постепенно погружаться в воду. Сначала задние лапы, потом пузико. Потом сам медленно-медленно стал опускаться вниз.
Он вниз опускался, а все насекомые наоборот вверх по нему лезли. Он всё ниже — они всё выше. Кот сказал Шарику:
— Вот эту щепочку я себе на нос положу. Когда все блохи на неё переползут, ты, Шарик, зачерпни её своей миской и вместе с водой в помойку вылей.
Так они и сделали. Матроскин глаза зажмурил, щепочку себе на нос положил и в воду до конца погрузился. Блохи все на щепочку и попрыгали.
Шарик взял миску, только не свою, а кота Матроскина, поймал плавающую щепочку, зачерпнул её и отнёс подальше от дома.
Он подумал:
"Хороший способ придумали белые медведи. Только где они там в тундре кипятильник брали?"
***
После этого мемуары кота Матроскина больше наполнились духовой жизнью:
"Июнь. Шарик совсем меня замучил своими стихами. "Один чел-век имел собаку". Этот "чел-век" у него занимается "педагогой". Мы с дядей Фёдором объясняем Шарику, что это неграмотно. Что так стихи не пишут. А он нам нахально отвечает: "Много вы понимаете в высокой поэзии!" Он никого не слышит и "педагогит" и "педагогит" дальше.
Если уж Шарик стал высоким поэтом, может, мне тоже попробовать сочинять?"
И он действительно как-то с утра уселся за стих. Он решил не прославлять себя поэмами, как Шарик, а написать простое деловое стихотворение в подарок дяде Фёдору.
Он начал:
Я новый стих сейчас создам
И дяде Фёдору отдам.
— Ой, — говорит Матроскин. — Вот и всё. Готовое стихотворение получилось.
Он пошёл к дяде Фёдору и дал ему листок. Дядя Фёдор прочитал и говорит:
— Ну и создавай.
— А я же создал.
— Где оно?
— Да вот оно и есть "оно". Ты его держишь.
— Но тут написано "создам". Значит, ты его только будешь создавать.
— Да, нет, — говорит Матроскин. — Это я так подумал сначала, что создам и отдам. А когда я это записал, всё — теперь есть что отдавать. Уже есть две строчки, и рифма есть.
— Нет, — решил дядя Фёдор. — Мне ещё хотя бы две строчки нужны.
Матроскин думал, думал, думал… Ничего у него не получалось. Он к большому поэту Шарику пошёл.
— Шарик, что надо писать, когда ничего не пишется?
— Когда ничего не пишется, тогда про природу писать надо.
Эта мысль столкнула кота Матроскина с места. Он сразу придумал:
Веточки, цветочки,
Бабочки, листочки,
Перелески, тополя —
Это всё моя земля.
Он радостно пошёл сдавать работу дяде Фёдору.
— Вот это другое дело, — сказал дядя Фёдор. И положил это стихотворение в коробочку, где он письма папы и мамы хранил. — Только ты, Матроскин, лучше стихов не пиши. У тебя проза лучше получается. Я твои мемуары про блох до сих пор забыть не могу.
Глава девятая. ПРОИСКИ ПОЧТАЛЬОНА ПЕЧКИНА
Однажды случилось удивительное. Почтальон Печкин к себе Шарика в гости позвал.
Поставил на стол всё самое вкусное — солёные огурцы, капусту кислую, квас. И спросил:
— Ну, как ты живёшь, Шаричек?
Шарик отвечает:
— Живу хорошо.
— А что это я в последнее время не встречаю твоих снимков про природу в газетах?
Шарик отвечает:
— Я сейчас поэзией увлёкся. Хотите послушать? Я вам отрывки из поэмы почитаю.
Печкин не очень хотел слушать. Ему поэта Юрия Энтина было достаточно. Но он сказал:
— Конечно, хочу… Немного.
Шарик встал в позу поэта Маяковского на площади Маяковского и начал читать:
Один чел-век имел собаку,
И очень он любил собаку.
И без собаки жить не мог.
И к ней бежал он со всех ног.
Ну, как?
— Захватывающе, — сказал Печкин. — А сколько лет было чел-веку? И как его звали? Это не дядя Фёдор?
— Нет. Это совсем был другой мальчик. Но вы слушайте.
И он продолжал:
Но вот отец сказал ему:
— Тебе собака ни к чему.
Зачем мы заводили пса,
Чтоб педагогой заняться,
Чтоб ты его кормил, поил
И в летний сад гулять водил.
Шарик читал, размахивая руками. И ничего вокруг не видел.
…И вот зима, идёт снежок.
В милиции живёт Дружок.
Он поступил туда весной,
Ку-курс окончив разыскной.
Тогда Печкин написал ему записку:
"У меня к тебе, Шарик, есть разговор. Секретный".
Шарик как увидел записку, сразу как проснулся.
— Что за разговор?
— Шарик, а Шарик? Можно, я вашего козлёночка у вас заберу, а своего принесу? У меня он как-то похуже вырос. Больно тощенький получился.
Шарик подумал:
"Как это заберу? Мы к этой Нюше уже привыкли. Она у нас уже часы разбила и целый угол клеёнки съела. Она у нас как своя".
А Печкин продолжает:
— Я тебе за это всё лето буду косточки приносить.
Всё дело было в том, что из печкинского козлёночка козлик постепенно вырастал. А ему молочная коза была нужна.
Шарик задумался. Матроскин в последнее время только грибные супы варил, а у Шарика грибной суп полное отвращение вызывал. Ему очень хотелось, чтобы ему каждое утро косточки приносили. Но он спросил:
— А как же Матроскин?
— А мы ему ничего говорить не будем. Матроскин в поле уйдёт, мы козлёночка и подменим.
Шарик подумал, а потом твёрдо сказал:
— Нет. Он эту Нюшу из соски молоком поил магазинным. С собой в кровать клал в холодные дни. И потом, наш козлик серенький, а твой беленький.
— Какая разница? — говорит Печкин. — Серенький, беленький, красненький — это всё равно.
— Раз вам всё равно, дядя Печкин, — сказал Шарик, — пусть у вас беленький и остаётся.
На этом происки почтальона Печкина закончились. А Шарик ещё долго читал ему свою поэму:
Ночь, улица, фонарь, стройбаза…
Дружок взял след почти что сразу.
Тот след был от грузовика,
Его не замело пока.
Для тренированных собак
Следы брать — это же пустяк…
И он бежал, бежал,
Бежал…
Бежал, бежал, бежал,
Бежал, бежал…
Против бури, против ветра
Целых двадцать два кил-метра…
Пока Печкин не заснул. И это ещё был не конец поэмы. Конец был Шариком ещё не придуман.