Сказка Дети подземелья
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Короленко В.Г.
5. Среди "серых камней"
Прошло еще несколько дней. Члены "дурного общества" перестали являться
в город, и я напрасно шатался, скучая, по улицам, ожидая их появления, чтобы
бежать на гору. Я совсем соскучился, так как не видеть Валека и Марусю стало
уже для меня большим лишением. Но вот, когда я однажды шел с опущенною
головой по пыльной улице, Валек вдруг положил мне на плечо руку.
- Отчего ты перестал к нам ходить? - спросил он.
- Я боялся... Ваших не видно в городе.
- А-а... Я и не догадался сказать тебе: наших нет, Приходи... А я было
думал совсем другое.
- А что?
- Я думал, тебе наскучило.
- Нет, нет... Я, брат, сейчас побегу, - заторопился я, - даже и яблоки
со мной.
При упоминании о яблоках Валек быстро повернулся ко мне, как будто
хотел что-то сказать, но не сказал ничего, а только посмотрел на меня
странным взглядом.
- Ничего, ничего, - отмахнулся он, видя, что я смотрю на него с
ожиданием. - Ступай прямо на гору, а я тут зайду кое-куда - дело есть. Я
тебя догоню на дороге.
Я пошел тихо и часто оглядывался, ожидая, что Валек меня догонит;
однако я успел взойти на гору и подошел к часовне, а его все не было. Я
остановился в недоумении: передо мной было только кладбище, пустынное и
тихое, без малейших признаков обитаемости, только воробьи чирикали на
свободе да густые кусты черемухи, жимолости и сирени, прижимаясь к южной
стене часовни, о чем-то тихо шептались густо разросшеюся темной листвой.
Я оглянулся кругом. Куда же мне теперь идти? Очевидно, надо дожидаться
Валека. А пока я стал ходить между могилами, присматриваясь к ним от нечего
делать и стараясь разобрать стертые надписи на обросших мхом надгробных
камнях. Шатаясь таким образом от могилы к могиле, я наткнулся на
полуразрушенный просторный склеп. Крыша его была сброшена или сорвана
непогодой и валялась тут же. Дверь была заколочена. Из любопытства я
приставил к стене старый крест и, взобравшись по нему, взглянул внутрь.
Гробница была пуста, только в середине пола была вделана оконная рама со
стеклами, и сквозь эти стекла зияла темная пустота подземелья.
Пока я рассматривал гробницу, удивляясь странному назначению окна, на
гору вбежал запыхавшийся и усталый Валек. В руках у него была большая
еврейская булка, за пазухой что-то оттопырилось, по лицу стекали капли пота.
- Ага! - крикнул он, заметив меня. - Ты вот где... Если бы Тыбурций
тебя здесь увидел, то-то бы рассердился! Ну, да теперь уж делать нечего... Я
знаю, ты хлопец хороший и никому не расскажешь, как мы живем. Пойдем к нам!
- Где же это, далеко? - спросил я.
- А вот увидишь. Ступай за мной.
Он раздвинул кусты жимолости и сирени и скрылся в зелени под стеной
часовни; я последовал туда за ним и очутился на небольшой, плотно утоптанной
площадке, которая совершенно скрывалась в зелени. Между стволами черемухи я
увидел в земле довольно большое отверстие с земляными ступенями, ведущими
вниз. Валек спустился туда, приглашая меня с собой, и через несколько секунд
мы оба очутились в темноте, под землей. Взяв мою руку, Валек повел меня по
какому-то узкому, сырому коридору, и, круто повернув вправо, мы вдруг вошли
в просторное подземелье.
Я остановился у входа, пораженный невиданным зрелищем. Две струи света
резко лились сверху, выделяясь полосами на темном фоне подземелья; свет этот
проходил в два окна, одно из которых я видел в полу склепа, другое,
подальше, очевидно, было пристроено таким же образом; лучи солнца проникали
сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в
сыром воздухе подземелья, падали на каменные плиты пола, отражались и
наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из
камня; большие, широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все
стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком. На
полу, в освещенных пространствах, сидели две фигуры. Старый "профессор",
склонив голову и что-то бормоча про себя, ковырял иголкой в своих лохмотьях.
Он не поднял даже головы, когда мы вошли в подземелье, и если бы не легкие
движения руки, то эту серую фигуру можно было бы принять за каменное
изваяние.
Под другим окном сидела с кучкой цветов, перебирая их, по своему
обыкновению, Маруся. Струя света падала на ее белокурую головку, заливая ее
всю, но, несмотря на это, она как-то слабо выделялась на фоне серого камня
странным и маленьким туманным пятнышком, которое, казалось, вот-вот
расплывется и исчезнет. Когда там, вверху, над землей, пробегали облака,
затеняя солнечный свет, стены подземелья тонули совсем в темноте, а потом
опять выступали жесткими, холодными камнями, смыкаясь крепкими объятиями над
крохотною фигуркой девочки. Я поневоле вспомнил слова Валека о "сером
камне", высасывавшем из Маруси ее веселье, и чувство суеверного страха
закралось в мое сердце; мне казалось, что я ощущаю на ней и на себе
невидимый каменный взгляд, пристальный и жадный.
- Валек! - тихо обрадовалась Маруся, увидев брата.
Когда же она заметила меня, в ее глазах блеснула живая искорка.
Я отдал ей яблоки, а Валек, разломив булку, часть подал ей, а другую
снес "профессору". Несчастный ученый равнодушно взял это приношение и начал
жевать, не отрываясь от своего занятия. Я переминался и ежился, чувствуя
себя как будто связанным под гнетущими взглядами серого камня.
- Уйдем... уйдем отсюда, - дернул я Валека. - Уведи ее...
- Пойдем, Маруся, наверх, - позвал Валек сестру.
И мы втроем поднялись из подземелья. Валек был грустнее и молчаливее
обыкновенного.
- Ты в городе остался затем, чтобы купить булок? - спросил я у него.
- Купить? - усмехнулся Валек. - Откуда же у меня деньги?
- Так как же? Ты выпросил?
- Да, выпросишь!.. Кто же мне даст?.. Нет, брат, я стянул их с лотка
еврейки Суры на базаре! Она не заметила.
Он сказал это обыкновенным тоном, лежа врастяжку с заложенными под
голову руками. Я приподнялся на локте и посмотрел на него.
- Ты, значит, украл?
- Ну да!
Я опять откинулся на траву, и с минуту мы пролежали молча.
- Воровать нехорошо, - проговорил я затем в грустном раздумье.
- Наши все ушли... Маруся плакала, потому что она была голодна.
- Да, голодна! - с жалобным простодушием повторила девочка.
Я не знал, что такое голод, но при последних словах девочки у меня
что-то повернулось в груди, и я посмотрел на своих друзей, точно увидал их
впервые. Валек по-прежнему лежал на траве и задумчиво следил за парившим в
небе ястребом. А при взгляде на Марусю, державшую обеими руками кусок булки,
у меня заныло сердце.
- Почему же, - спросил я с усилием, - почему ты не сказал об этом мне?
- Я и хотел сказать, а потом раздумал: ведь у тебя своих денег нет.
- Ну так что же? Я взял бы булок из дому.
- Как, потихоньку?
- Д-да.
- Значит, и ты бы тоже украл.
- Я... у своего отца.
- Это еще хуже! - с уверенностью сказал Валек. - Я никогда не ворую у
своего отца.
- Ну, так я попросил бы... Мне бы дали.
- Ну, может быть, и дали бы один раз, - где же запастись на всех нищих?
- А вы разве... нищие? - спросил я упавшим голосом.
- Нищие! - угрюмо отрезал Валек.
Я замолчал и через несколько минут стал прощаться.
- Ты уже уходишь? - спросил Валек.
- Да, ухожу.
Я уходил потому, что не мог уже в этот день играть с моими друзьями
по-прежнему, безмятежно. Чистая детская привязанность моя как-то
замутилась... Хотя любовь моя к Валеку и Марусе не стала слабее, но к ней
примешалась острая струя сожаления, доходившая до сердечной боли. Дома я
рано лег в постель. Уткнувшись в подушку, я горько плакал, пока крепкий сон
не прогнал своим веянием моего глубокого горя.
Прошло еще несколько дней. Члены "дурного общества" перестали являться
в город, и я напрасно шатался, скучая, по улицам, ожидая их появления, чтобы
бежать на гору. Я совсем соскучился, так как не видеть Валека и Марусю стало
уже для меня большим лишением. Но вот, когда я однажды шел с опущенною
головой по пыльной улице, Валек вдруг положил мне на плечо руку.
- Отчего ты перестал к нам ходить? - спросил он.
- Я боялся... Ваших не видно в городе.
- А-а... Я и не догадался сказать тебе: наших нет, Приходи... А я было
думал совсем другое.
- А что?
- Я думал, тебе наскучило.
- Нет, нет... Я, брат, сейчас побегу, - заторопился я, - даже и яблоки
со мной.
При упоминании о яблоках Валек быстро повернулся ко мне, как будто
хотел что-то сказать, но не сказал ничего, а только посмотрел на меня
странным взглядом.
- Ничего, ничего, - отмахнулся он, видя, что я смотрю на него с
ожиданием. - Ступай прямо на гору, а я тут зайду кое-куда - дело есть. Я
тебя догоню на дороге.
Я пошел тихо и часто оглядывался, ожидая, что Валек меня догонит;
однако я успел взойти на гору и подошел к часовне, а его все не было. Я
остановился в недоумении: передо мной было только кладбище, пустынное и
тихое, без малейших признаков обитаемости, только воробьи чирикали на
свободе да густые кусты черемухи, жимолости и сирени, прижимаясь к южной
стене часовни, о чем-то тихо шептались густо разросшеюся темной листвой.
Я оглянулся кругом. Куда же мне теперь идти? Очевидно, надо дожидаться
Валека. А пока я стал ходить между могилами, присматриваясь к ним от нечего
делать и стараясь разобрать стертые надписи на обросших мхом надгробных
камнях. Шатаясь таким образом от могилы к могиле, я наткнулся на
полуразрушенный просторный склеп. Крыша его была сброшена или сорвана
непогодой и валялась тут же. Дверь была заколочена. Из любопытства я
приставил к стене старый крест и, взобравшись по нему, взглянул внутрь.
Гробница была пуста, только в середине пола была вделана оконная рама со
стеклами, и сквозь эти стекла зияла темная пустота подземелья.
Пока я рассматривал гробницу, удивляясь странному назначению окна, на
гору вбежал запыхавшийся и усталый Валек. В руках у него была большая
еврейская булка, за пазухой что-то оттопырилось, по лицу стекали капли пота.
- Ага! - крикнул он, заметив меня. - Ты вот где... Если бы Тыбурций
тебя здесь увидел, то-то бы рассердился! Ну, да теперь уж делать нечего... Я
знаю, ты хлопец хороший и никому не расскажешь, как мы живем. Пойдем к нам!
- Где же это, далеко? - спросил я.
- А вот увидишь. Ступай за мной.
Он раздвинул кусты жимолости и сирени и скрылся в зелени под стеной
часовни; я последовал туда за ним и очутился на небольшой, плотно утоптанной
площадке, которая совершенно скрывалась в зелени. Между стволами черемухи я
увидел в земле довольно большое отверстие с земляными ступенями, ведущими
вниз. Валек спустился туда, приглашая меня с собой, и через несколько секунд
мы оба очутились в темноте, под землей. Взяв мою руку, Валек повел меня по
какому-то узкому, сырому коридору, и, круто повернув вправо, мы вдруг вошли
в просторное подземелье.
Я остановился у входа, пораженный невиданным зрелищем. Две струи света
резко лились сверху, выделяясь полосами на темном фоне подземелья; свет этот
проходил в два окна, одно из которых я видел в полу склепа, другое,
подальше, очевидно, было пристроено таким же образом; лучи солнца проникали
сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в
сыром воздухе подземелья, падали на каменные плиты пола, отражались и
наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из
камня; большие, широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все
стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком. На
полу, в освещенных пространствах, сидели две фигуры. Старый "профессор",
склонив голову и что-то бормоча про себя, ковырял иголкой в своих лохмотьях.
Он не поднял даже головы, когда мы вошли в подземелье, и если бы не легкие
движения руки, то эту серую фигуру можно было бы принять за каменное
изваяние.
Под другим окном сидела с кучкой цветов, перебирая их, по своему
обыкновению, Маруся. Струя света падала на ее белокурую головку, заливая ее
всю, но, несмотря на это, она как-то слабо выделялась на фоне серого камня
странным и маленьким туманным пятнышком, которое, казалось, вот-вот
расплывется и исчезнет. Когда там, вверху, над землей, пробегали облака,
затеняя солнечный свет, стены подземелья тонули совсем в темноте, а потом
опять выступали жесткими, холодными камнями, смыкаясь крепкими объятиями над
крохотною фигуркой девочки. Я поневоле вспомнил слова Валека о "сером
камне", высасывавшем из Маруси ее веселье, и чувство суеверного страха
закралось в мое сердце; мне казалось, что я ощущаю на ней и на себе
невидимый каменный взгляд, пристальный и жадный.
- Валек! - тихо обрадовалась Маруся, увидев брата.
Когда же она заметила меня, в ее глазах блеснула живая искорка.
Я отдал ей яблоки, а Валек, разломив булку, часть подал ей, а другую
снес "профессору". Несчастный ученый равнодушно взял это приношение и начал
жевать, не отрываясь от своего занятия. Я переминался и ежился, чувствуя
себя как будто связанным под гнетущими взглядами серого камня.
- Уйдем... уйдем отсюда, - дернул я Валека. - Уведи ее...
- Пойдем, Маруся, наверх, - позвал Валек сестру.
И мы втроем поднялись из подземелья. Валек был грустнее и молчаливее
обыкновенного.
- Ты в городе остался затем, чтобы купить булок? - спросил я у него.
- Купить? - усмехнулся Валек. - Откуда же у меня деньги?
- Так как же? Ты выпросил?
- Да, выпросишь!.. Кто же мне даст?.. Нет, брат, я стянул их с лотка
еврейки Суры на базаре! Она не заметила.
Он сказал это обыкновенным тоном, лежа врастяжку с заложенными под
голову руками. Я приподнялся на локте и посмотрел на него.
- Ты, значит, украл?
- Ну да!
Я опять откинулся на траву, и с минуту мы пролежали молча.
- Воровать нехорошо, - проговорил я затем в грустном раздумье.
- Наши все ушли... Маруся плакала, потому что она была голодна.
- Да, голодна! - с жалобным простодушием повторила девочка.
Я не знал, что такое голод, но при последних словах девочки у меня
что-то повернулось в груди, и я посмотрел на своих друзей, точно увидал их
впервые. Валек по-прежнему лежал на траве и задумчиво следил за парившим в
небе ястребом. А при взгляде на Марусю, державшую обеими руками кусок булки,
у меня заныло сердце.
- Почему же, - спросил я с усилием, - почему ты не сказал об этом мне?
- Я и хотел сказать, а потом раздумал: ведь у тебя своих денег нет.
- Ну так что же? Я взял бы булок из дому.
- Как, потихоньку?
- Д-да.
- Значит, и ты бы тоже украл.
- Я... у своего отца.
- Это еще хуже! - с уверенностью сказал Валек. - Я никогда не ворую у
своего отца.
- Ну, так я попросил бы... Мне бы дали.
- Ну, может быть, и дали бы один раз, - где же запастись на всех нищих?
- А вы разве... нищие? - спросил я упавшим голосом.
- Нищие! - угрюмо отрезал Валек.
Я замолчал и через несколько минут стал прощаться.
- Ты уже уходишь? - спросил Валек.
- Да, ухожу.
Я уходил потому, что не мог уже в этот день играть с моими друзьями
по-прежнему, безмятежно. Чистая детская привязанность моя как-то
замутилась... Хотя любовь моя к Валеку и Марусе не стала слабее, но к ней
примешалась острая струя сожаления, доходившая до сердечной боли. Дома я
рано лег в постель. Уткнувшись в подушку, я горько плакал, пока крепкий сон
не прогнал своим веянием моего глубокого горя.