Сказка Максимка
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Станюкович К.М.
III
На палубе царила тишина.
Только порой матросы, теснившиеся на юте и на шканцах, менялись между
собой отрывистыми замечаниями, произносимыми вполголоса:
- Должно, какой-нибудь матросик с потопшего корабля.
- Потонуть кораблю здесь трудно. Разве вовсе плохое судно.
- Нет, видно, столкнулся с каким другим ночью...
- А то и сгорел.
- И всего-то один человек остался, братцы!
- Может, другие на шлюпках спасаются, а этого забыли...
- Живой ли он?
- Вода теплая. Может, и живой.
- И как это, братцы, акул-рыба его не съела. Здесь этих самых акулов
страсть!
- Ддда, милые! Опаская эта флотская служба. Ах, какая опаская! -
произнес, подавляя вздох, совсем молодой чернявый матросик с серьгой,
первогодок, прямо от сохи попавший в кругосветное плавание.
И с омраченным грустью лицом он снял шапку и медленно перекрестился,
точно безмолвно моля бога, чтобы он сохранил его от ужасной смерти
где-нибудь в океане.
Прошло три четверти часа общего томительного ожидания.
Наконец сигнальщик, не отрывавший глаза от подзорной трубы, весело
крикнул:
- Баркас пошел назад!
Когда он стал приближаться, старший офицер спросил сигнальщика:
- Есть на нем спасенный?
- Не видать, ваше благородие! - уже не так весело отвечал сигнальщик.
- Видно, не нашли! - проговорил старший офицер, подходя к капитану.
Командир "Забияки", низенький, коренастый и крепкий брюнет пожилых лет,
заросший сильно волосами, покрывавшими мясистые щеки и подбородок густою
черною заседевшею щетиной, с небольшими круглыми, как у ястреба, глазами,
острыми и зоркими, - недовольно вздернул плечом и, видимо сдерживая
раздражение, проговорил:
- Не думаю-с. На баркасе исправный офицер и не вернулся бы так скоро,
если б не нашел человека-с.
- Но его не видно на баркасе.
- Быть может, внизу Лежит, потому и не видно-с... А впрочем-с, скоро
узнаем...
И капитан заходил по мостику, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть
на приближавшийся баркас. Наконец он взглянул в бинокль и хоть не видел
спасенного, но по спокойно-веселому лицу офицера, сидевшего на руле, решил,
что спасенный на баркасе. И на сердитом лице капитана засветилась улыбка.
Еще несколько минут, и баркас подошел к борту и вместе с людьми был
поднят на клипер.
Вслед за офицером из баркаса стали выходить гребцы, красные,
вспотевшие, с трудом переводившие дыхание от усталости. Поддерживаемый одним
из гребцов, на палубу вышел и спасенный - маленький негр, лет десяти -
одиннадцати, весь мокрый, в рваной рубашке, прикрывавшей небольшую часть его
худого, истощенного, черного, отливавшего глянцем тела.
Он едва стоял на ногах и вздрагивал всем телом, глядя ввалившимися
большими глазами с какою-то безумною радостью и в то же время недоумением,
словно не веря своему спасению.
- Совсем полумертвого с мачты сняли; едва привели в чувство бедного
мальчишку, - докладывал капитану офицер, ходивший на баркасе.
- Скорее его в лазарет! - приказал капитан.
Мальчика тотчас же отнесли в лазарет, вытерли насухо, уложили в койку,
покрыли одеялами, и доктор начал его отхаживать, вливая в рот ему по
несколько капель коньяку.
Он жадно глотал влагу и умоляюще глядел на доктора, показывая на рот.
А наверху ставили паруса, и минут через пять "Забияка" снова шел
прежним курсом, и матросы снова принялись за прерванные работы.
- Арапчонка спасли! - раздавались со всех сторон веселые матросские
голоса.
- И какой же он щуплый, братцы!
Некоторые бегали в лазарет узнавать, что с арапчонком.
- Доктор отхаживает. Небось, выходит!
Через час марсовой Коршунов принес известие, что арапчонок спит крепким
сном, после того как доктор дал ему несколько ложечек горячего супа...
- Нарочно для арапчонка, братцы, кок суп варил; вовсе, значит, пустой,
безо всего, - так, отвар быдто, - с оживлением продолжал Коршунов, довольный
и тем, что ему, известному вралю, верят в данную минуту, и тем, что он на
этот раз не врет, и тем, что его слушают.
И, словно бы желая воспользоваться таким исключительным для него
положением, он торопливо продолжает:
- Фершал, братцы, сказывал, что этот самый арапчонок по-своему что-то
лопотал, когда его кормили, просил, значит: "Дайте больше, мол, этого самого
супу"... И хотел даже вырвать у доктора чашку... Однако не допустили:
значит, брат, сразу нельзя... Помрет, мол.
- Что ж арапчонок?
- Ничего, покорился...
В эту минуту к кадке с водой подошел капитанский вестовой Сойкин и
закурил остаток капитанской сигары. Тотчас же общее внимание было обращено
на вестового, и кто-то спросил:
- А не слышно, Сойкин, куда денут потом арапчонка?
Рыжеволосый, веснушчатый, франтоватый, в собственной тонкой матросской
рубахе и в парусинных башмаках, Сойкин не без достоинства пыхнул дымком
сигары и авторитетным тоном человека, имеющего кое-какие сведения,
проговорил:
- Куда деть? Оставят на Надежном мысу, когда, значит, придем туда.
"Надежным мысом" он называл мыс Доброй Надежды.
И, помолчав, не без пренебрежения прибавил:
- Да и что с им делать, с черномазой нехристью? Вовсе даже дикие люди.
- Дикие не дикие, а все божья тварь... Пожалеть надо! - промолвил
старый плотник Захарыч.
Слова Захарыча, видимо, вызвали общее сочувствие среди кучки
курильщиков.
- А как же арапчонок оттель к своему месту вернется? Тоже и у его,
поди, отец с матерью есть! - заметил кто-то.
- На Надежном мысу всяких арапов много. Небось, дознаются, откуда он, -
ответил Сойкин и, докурив окурок, вышел из круга.
- Тоже вестовщина. Полагает о себе! - сердито пустил ему вслед старый
плотник.
На палубе царила тишина.
Только порой матросы, теснившиеся на юте и на шканцах, менялись между
собой отрывистыми замечаниями, произносимыми вполголоса:
- Должно, какой-нибудь матросик с потопшего корабля.
- Потонуть кораблю здесь трудно. Разве вовсе плохое судно.
- Нет, видно, столкнулся с каким другим ночью...
- А то и сгорел.
- И всего-то один человек остался, братцы!
- Может, другие на шлюпках спасаются, а этого забыли...
- Живой ли он?
- Вода теплая. Может, и живой.
- И как это, братцы, акул-рыба его не съела. Здесь этих самых акулов
страсть!
- Ддда, милые! Опаская эта флотская служба. Ах, какая опаская! -
произнес, подавляя вздох, совсем молодой чернявый матросик с серьгой,
первогодок, прямо от сохи попавший в кругосветное плавание.
И с омраченным грустью лицом он снял шапку и медленно перекрестился,
точно безмолвно моля бога, чтобы он сохранил его от ужасной смерти
где-нибудь в океане.
Прошло три четверти часа общего томительного ожидания.
Наконец сигнальщик, не отрывавший глаза от подзорной трубы, весело
крикнул:
- Баркас пошел назад!
Когда он стал приближаться, старший офицер спросил сигнальщика:
- Есть на нем спасенный?
- Не видать, ваше благородие! - уже не так весело отвечал сигнальщик.
- Видно, не нашли! - проговорил старший офицер, подходя к капитану.
Командир "Забияки", низенький, коренастый и крепкий брюнет пожилых лет,
заросший сильно волосами, покрывавшими мясистые щеки и подбородок густою
черною заседевшею щетиной, с небольшими круглыми, как у ястреба, глазами,
острыми и зоркими, - недовольно вздернул плечом и, видимо сдерживая
раздражение, проговорил:
- Не думаю-с. На баркасе исправный офицер и не вернулся бы так скоро,
если б не нашел человека-с.
- Но его не видно на баркасе.
- Быть может, внизу Лежит, потому и не видно-с... А впрочем-с, скоро
узнаем...
И капитан заходил по мостику, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть
на приближавшийся баркас. Наконец он взглянул в бинокль и хоть не видел
спасенного, но по спокойно-веселому лицу офицера, сидевшего на руле, решил,
что спасенный на баркасе. И на сердитом лице капитана засветилась улыбка.
Еще несколько минут, и баркас подошел к борту и вместе с людьми был
поднят на клипер.
Вслед за офицером из баркаса стали выходить гребцы, красные,
вспотевшие, с трудом переводившие дыхание от усталости. Поддерживаемый одним
из гребцов, на палубу вышел и спасенный - маленький негр, лет десяти -
одиннадцати, весь мокрый, в рваной рубашке, прикрывавшей небольшую часть его
худого, истощенного, черного, отливавшего глянцем тела.
Он едва стоял на ногах и вздрагивал всем телом, глядя ввалившимися
большими глазами с какою-то безумною радостью и в то же время недоумением,
словно не веря своему спасению.
- Совсем полумертвого с мачты сняли; едва привели в чувство бедного
мальчишку, - докладывал капитану офицер, ходивший на баркасе.
- Скорее его в лазарет! - приказал капитан.
Мальчика тотчас же отнесли в лазарет, вытерли насухо, уложили в койку,
покрыли одеялами, и доктор начал его отхаживать, вливая в рот ему по
несколько капель коньяку.
Он жадно глотал влагу и умоляюще глядел на доктора, показывая на рот.
А наверху ставили паруса, и минут через пять "Забияка" снова шел
прежним курсом, и матросы снова принялись за прерванные работы.
- Арапчонка спасли! - раздавались со всех сторон веселые матросские
голоса.
- И какой же он щуплый, братцы!
Некоторые бегали в лазарет узнавать, что с арапчонком.
- Доктор отхаживает. Небось, выходит!
Через час марсовой Коршунов принес известие, что арапчонок спит крепким
сном, после того как доктор дал ему несколько ложечек горячего супа...
- Нарочно для арапчонка, братцы, кок суп варил; вовсе, значит, пустой,
безо всего, - так, отвар быдто, - с оживлением продолжал Коршунов, довольный
и тем, что ему, известному вралю, верят в данную минуту, и тем, что он на
этот раз не врет, и тем, что его слушают.
И, словно бы желая воспользоваться таким исключительным для него
положением, он торопливо продолжает:
- Фершал, братцы, сказывал, что этот самый арапчонок по-своему что-то
лопотал, когда его кормили, просил, значит: "Дайте больше, мол, этого самого
супу"... И хотел даже вырвать у доктора чашку... Однако не допустили:
значит, брат, сразу нельзя... Помрет, мол.
- Что ж арапчонок?
- Ничего, покорился...
В эту минуту к кадке с водой подошел капитанский вестовой Сойкин и
закурил остаток капитанской сигары. Тотчас же общее внимание было обращено
на вестового, и кто-то спросил:
- А не слышно, Сойкин, куда денут потом арапчонка?
Рыжеволосый, веснушчатый, франтоватый, в собственной тонкой матросской
рубахе и в парусинных башмаках, Сойкин не без достоинства пыхнул дымком
сигары и авторитетным тоном человека, имеющего кое-какие сведения,
проговорил:
- Куда деть? Оставят на Надежном мысу, когда, значит, придем туда.
"Надежным мысом" он называл мыс Доброй Надежды.
И, помолчав, не без пренебрежения прибавил:
- Да и что с им делать, с черномазой нехристью? Вовсе даже дикие люди.
- Дикие не дикие, а все божья тварь... Пожалеть надо! - промолвил
старый плотник Захарыч.
Слова Захарыча, видимо, вызвали общее сочувствие среди кучки
курильщиков.
- А как же арапчонок оттель к своему месту вернется? Тоже и у его,
поди, отец с матерью есть! - заметил кто-то.
- На Надежном мысу всяких арапов много. Небось, дознаются, откуда он, -
ответил Сойкин и, докурив окурок, вышел из круга.
- Тоже вестовщина. Полагает о себе! - сердито пустил ему вслед старый
плотник.