Сказка Робинзон Крузо
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Даниэля Дефо
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Неожиданная тревога. Робинзон укрепляет свое жилище
Вскоре случилось событие, которое совершенно нарушило спокойное
течение моей жизни.
Было около полудня. Я шел берегом моря, направляясь к своей лодке, и
вдруг, к великому своему изумлению и ужасу, увидел след голой человеческой
ноги, ясно отпечатавшийся на песке!
Я остановился и не мог сдвинуться с места, как будто меня поразил
гром, как будто я увидел привидение.
Я стал прислушиваться, я озирался кругом, но не слышал и не видел
ничего подозрительного.
Я взбежал вверх по береговому откосу, чтобы лучше осмотреть всю
окрестность; опять спустился к морю, прошел немного вдоль берега - и нигде
не нашел ничего: никаких признаков недавнего присутствия людей, кроме
этого единственного отпечатка ноги.
Я вернулся еще раз на то же место. Мне хотелось узнать, нет ли там
еще отпечатков. Но других отпечатков не было. Может быть, мне
померещилось? Может быть, этот след не принадлежит человеку? Нет, я не
ошибся! Это был несомненно след ноги человека: я отчетливо различал пятку,
пальцы, подошву. Откуда здесь взялся человек? Как он сюда попал? Я терялся
в догадках и не мог остановиться ни на одной.
В страшной тревоге, не чувствуя земли под ногами, поспешил я домой, в
свою крепость. Мысли путались у меня в голове.
Через каждые два-три шага я оглядывался. Я боялся каждого куста,
каждого дерева. Каждый пень я издали принимал за человека.
Невозможно описать, какие страшные и неожиданные формы принимали все
предметы в моем взбудораженном воображении, какие дикие, причудливые мысли
в то время волновали меня и какие нелепые решения принимал я в пути.
Добравшись до моей крепости (как я с того дня стал называть свое
жилье), я мгновенно очутился за оградой, словно за мною неслась погоня.
Я даже не мог вспомнить, перелез ли я через ограду по приставной
лестнице, как всегда, или вошел через дверь, то есть через наружный ход,
выкопанный мною в горе. Я и на другой день не мог этого припомнить.
Ни один заяц, ни одна лиса, спасаясь в ужасе от своры собак, не
спешили так в свою нору, как я.
Всю ночь я не мог уснуть и тысячу раз задавал себе один и тот же
вопрос: каким образом мог попасть сюда человек?
Вероятно, это отпечаток ноги какого-нибудь Вдруг я увидел след голой
человеческой ноги... дикаря, попавшего на остров случайно. А может быть,
дикарей было много? Может быть, они вышли в море на своей пироге и их
пригнало сюда течением или ветром? Весьма возможно, что они побывали на
берегу, а потом опять ушли в море, потому что у них, очевидно, было так же
мало желания оставаться в этой пустыне, как у меня - жить по соседству с
ними.
Конечно, они не заметили моей лодки, иначе догадались бы, что на
острове живут люди, стали бы их разыскивать и несомненно нашли бы меня.
Но тут меня обожгла страшная мысль: "А что, если они видели мою
лодку?" Эта мысль мучила и терзала меня.
"Правда, - говорил я себе, - они ушли опять в море, но это еще ничего
не доказывает; они вернутся, они непременно вернутся с целым полчищем
других дикарей и тогда найдут меня и съедят. А если им и не удастся найти
меня, все равно они увидят мои поля, мои изгороди, они истребят весь мой
хлеб, угонят мое стадо, и мне придется погибнуть от голода".
Первые трое суток после сделанного мною ужасного открытия я ни на
минуту не покидал моей крепости, так что начал даже голодать. Я не держал
дома больших запасов провизии, и на третьи сутки у меня оставались только
ячменные лепешки да вода.
Меня мучило также и то, что мои козы, которых я обыкновенно доил
каждый вечер (это было ежедневным моим развлечением), теперь остаются
недоенными. Я знал, что бедные животные должны от этого очень страдать;
кроме того, я боялся, что у них может пропасть молоко. И мои опасения
оправдались: многие козы захворали и почти перестали давать молоко.
На четвертые сутки я набрался храбрости и вышел. А тут еще у меня
явилась одна мысль, которая окончательно вернула мне мою прежнюю бодрость.
В самый разгар моих страхов, когда я метался от догадки к догадке и ни на
чем не мог остановиться, мне вдруг пришло на ум, не выдумал ли я всю эту
историю с отпечатком человеческой ноги и не мой ли это собственный след.
Он ведь мог остаться на песке, когда я в предпоследний раз ходил смотреть
свою лодку. Правда, возвращался я обыкновенно другой дорогой, но это было
давно и мог ли я с уверенностью утверждать, что я шел тогда именно той, а
не этой дорогой?
Я постарался уверить себя, что так оно и было, что это мой
собственный след и что я оказался похож на глупца, который сочинил
небылицу о вставшем из гроба покойнике и сам же испугался своей сказки.
Да, несомненно, то был мой собственный след!
Укрепившись в этой уверенности, я начал выходить из дому по разным
хозяйственным делам. Я стал опять каждый день бывать у себя на даче. Там я
доил коз, собирал виноград. Но если бы вы видели, как несмело я шел туда,
как часто я озирался по сторонам, готовый в любое мгновение бросить свою
корзину и пуститься наутек, вы непременно подумали бы, что я какой-нибудь
ужасный преступник, преследуемый угрызениями совести.
Однако прошло еще два дня, и я стал гораздо смелее. Я окончательно
убедил себя, что все мои страхи внушены мне нелепой ошибкой, но, чтобы уж
не оставалось никаких сомнений, я решил еще раз сходить на тот берег и
сличить таинственный след с отпечатком моей ноги. Если оба следа окажутся
равных размеров, я могу быть уверен, что напугавший меня след был мой
собственный и что я испугался себя самого.
С этим решением я отправился в путь. Но, когда я пришел на то место,
где был таинственный след, для меня, во-первых, стало очевидно, что, выйдя
в тот раз из лодки и возвращаясь домой, я никоим образом не мог очутиться
в этом месте, а во-вторых, когда я для сравнения поставил ногу на след,
моя нога оказалась значительно меньше!
Сердце мое наполнилось новыми страхами, я дрожал как в лихорадке;
вихрь новых догадок закружился у меня в голове. Я ушел домой в полном
убеждении, что там, на берегу, побывал человек - и, может быть, не один, а
пять или шесть.
Я даже готов был допустить, что эти люди отнюдь не приезжие, что они
жители острова. Правда, до сих пор я не замечал здесь ни одного человека,
но возможно, что они давно уже прячутся здесь и, следовательно, каждую
минуту могут захватить меня врасплох.
Я долго ломал себе голову, как оградить себя от этой опасности, и все
же не мог ничего придумать.
"Если дикари, - говорил я себе, - найдут моих коз и увидят мои поля с
колосящимся хлебом, они будут постоянно возвращаться на остров за новой
добычей; а если они заметят мой дом, они непременно примутся разыскивать
его обитателей и в конце концов доберутся до меня".
Поэтому я решил было сгоряча сломать изгороди всех моих загонов и
выпустить весь мой скот, затем, перекопав оба поля, уничтожить всходы риса
и ячменя и снести свой шалаш, чтобы неприятель не мог открыть никаких
признаков человека.
Такое решение возникло у меня тотчас же после того, как я увидел этот
ужасный отпечаток ноги. Ожидание опасности всегда страшнее самой
опасности, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла.
Всю ночь я не мог уснуть. Зато под утро, когда я ослабел от
бессонницы, я уснул крепким сном и проснулся таким свежим и бодрым, каким
давно уже не чувствовал себя.
Теперь я начал рассуждать спокойнее и вот к каким решениям пришел.
Мой остров - одно из прекраснейших мест на земле. Здесь чудесный климат,
много дичи, много роскошной растительности. И так Там я собирал виноград
как он находится вблизи материка, нет ничего удивительного, что живущие
там дикари подъезжают в своих пирогах к его берегам. Впрочем, возможно и
то, что их пригоняет сюда течением или ветром. Конечно, постоянных жителей
здесь нет, но заезжие дикари здесь, несомненно, бывают. Однако за те
пятнадцать лет, что я прожил на острове, я до настоящего времени не открыл
человеческих следов; стало быть, если дикари и наезжают сюда, они никогда
не остаются тут надолго. А если они до сих пор не находили выгодным или
удобным располагаться здесь на более или менее продолжительный срок, надо
думать, что так оно будет и впредь.
Следовательно, мне могла грозить единственная опасность - наткнуться
на них в те часы, когда они гостят на моем острове. Но, если они и
приедут, вряд ли мы встретимся с ними, так как, во-первых, дикарям здесь
нечего делать и, наезжая сюда, они всякий раз, вероятно, спешат воротиться
домой; во-вторых, можно с уверенностью сказать, что они всегда пристают к
той стороне острова, которая наиболее удалена от моего жилья.
А так как я очень редко хожу туда, у меня нет причины особенно
бояться дикарей, хотя, конечно, следует все-таки подумать о безопасном
убежище, где я мог бы укрыться, если они снова появятся на острове.
Теперь мне пришлось горько раскаяться в том, что, расширяя свою
пещеру, я вывел из нее ход наружу. Надо было так или иначе исправлять эту
оплошность. После долгих размышлений я решил построить вокруг моего жилья
еще одну ограду на таком расстоянии от прежней стены, чтобы выход из
пещеры пришелся внутри укрепления.
Впрочем, мне даже не понадобилось ставить новую стену: двойной ряд
деревьев, которые я лет двенадцать назад посадил полукругом вдоль старой
ограды, представлял уже и сам по себе надежную защиту - так густо были
насажены эти деревья и так сильно разрослись. Оставалось только вбить
колья в промежутки между деревьями, чтобы превратить весь этот полукруг в
сплошную крепкую стену. Так я и сделал.
Теперь моя крепость была окружена двумя стенами. Но на этом мои труды
не кончились. Всю площадь за наружной стеной я засадил теми же деревьями,
что были похожи на иву. Они так хорошо принимались и росли с необычайной
быстротой. Я думаю, что посадил их не меньше двадцати тысяч штук. Но между
этой рощей и стеной я оставил довольно большое пространство, чтобы можно
было издали заметить врагов, иначе они могли подкрасться к моей стене под
прикрытием деревьев.
Через два года вокруг моего дома зазеленела молодая роща, а еще через
пять-шесть лет меня со всех сторон обступил дремучий лес, совершенно
непроходимый - с такой чудовищной, невероятной быстротой разрастались эти
деревья. Ни один человек, будь он дикарь или белый, не мог бы теперь
догадаться, что за этим лесом скрывается дом. Чтобы входить в мою крепость
и выходить из нее (так как я не оставил просеки в лесу), я пользовался
лестницей, приставляя ее к горе. Когда лестница бывала убрана, ни один
человек не мог проникнуть ко мне, не сломав себе шею.
Вот сколько тяжелой работы взвалил я себе на плечи лишь потому, что
мне померещилось, будто мне угрожает опасность! Живя столько лет
отшельником, вдали от человеческого общества, я понемногу отвык от людей,
и люди стали казаться мне страшнее зверей.
Неожиданная тревога. Робинзон укрепляет свое жилище
Вскоре случилось событие, которое совершенно нарушило спокойное
течение моей жизни.
Было около полудня. Я шел берегом моря, направляясь к своей лодке, и
вдруг, к великому своему изумлению и ужасу, увидел след голой человеческой
ноги, ясно отпечатавшийся на песке!
Я остановился и не мог сдвинуться с места, как будто меня поразил
гром, как будто я увидел привидение.
Я стал прислушиваться, я озирался кругом, но не слышал и не видел
ничего подозрительного.
Я взбежал вверх по береговому откосу, чтобы лучше осмотреть всю
окрестность; опять спустился к морю, прошел немного вдоль берега - и нигде
не нашел ничего: никаких признаков недавнего присутствия людей, кроме
этого единственного отпечатка ноги.
Я вернулся еще раз на то же место. Мне хотелось узнать, нет ли там
еще отпечатков. Но других отпечатков не было. Может быть, мне
померещилось? Может быть, этот след не принадлежит человеку? Нет, я не
ошибся! Это был несомненно след ноги человека: я отчетливо различал пятку,
пальцы, подошву. Откуда здесь взялся человек? Как он сюда попал? Я терялся
в догадках и не мог остановиться ни на одной.
В страшной тревоге, не чувствуя земли под ногами, поспешил я домой, в
свою крепость. Мысли путались у меня в голове.
Через каждые два-три шага я оглядывался. Я боялся каждого куста,
каждого дерева. Каждый пень я издали принимал за человека.
Невозможно описать, какие страшные и неожиданные формы принимали все
предметы в моем взбудораженном воображении, какие дикие, причудливые мысли
в то время волновали меня и какие нелепые решения принимал я в пути.
Добравшись до моей крепости (как я с того дня стал называть свое
жилье), я мгновенно очутился за оградой, словно за мною неслась погоня.
Я даже не мог вспомнить, перелез ли я через ограду по приставной
лестнице, как всегда, или вошел через дверь, то есть через наружный ход,
выкопанный мною в горе. Я и на другой день не мог этого припомнить.
Ни один заяц, ни одна лиса, спасаясь в ужасе от своры собак, не
спешили так в свою нору, как я.
Всю ночь я не мог уснуть и тысячу раз задавал себе один и тот же
вопрос: каким образом мог попасть сюда человек?
Вероятно, это отпечаток ноги какого-нибудь Вдруг я увидел след голой
человеческой ноги... дикаря, попавшего на остров случайно. А может быть,
дикарей было много? Может быть, они вышли в море на своей пироге и их
пригнало сюда течением или ветром? Весьма возможно, что они побывали на
берегу, а потом опять ушли в море, потому что у них, очевидно, было так же
мало желания оставаться в этой пустыне, как у меня - жить по соседству с
ними.
Конечно, они не заметили моей лодки, иначе догадались бы, что на
острове живут люди, стали бы их разыскивать и несомненно нашли бы меня.
Но тут меня обожгла страшная мысль: "А что, если они видели мою
лодку?" Эта мысль мучила и терзала меня.
"Правда, - говорил я себе, - они ушли опять в море, но это еще ничего
не доказывает; они вернутся, они непременно вернутся с целым полчищем
других дикарей и тогда найдут меня и съедят. А если им и не удастся найти
меня, все равно они увидят мои поля, мои изгороди, они истребят весь мой
хлеб, угонят мое стадо, и мне придется погибнуть от голода".
Первые трое суток после сделанного мною ужасного открытия я ни на
минуту не покидал моей крепости, так что начал даже голодать. Я не держал
дома больших запасов провизии, и на третьи сутки у меня оставались только
ячменные лепешки да вода.
Меня мучило также и то, что мои козы, которых я обыкновенно доил
каждый вечер (это было ежедневным моим развлечением), теперь остаются
недоенными. Я знал, что бедные животные должны от этого очень страдать;
кроме того, я боялся, что у них может пропасть молоко. И мои опасения
оправдались: многие козы захворали и почти перестали давать молоко.
На четвертые сутки я набрался храбрости и вышел. А тут еще у меня
явилась одна мысль, которая окончательно вернула мне мою прежнюю бодрость.
В самый разгар моих страхов, когда я метался от догадки к догадке и ни на
чем не мог остановиться, мне вдруг пришло на ум, не выдумал ли я всю эту
историю с отпечатком человеческой ноги и не мой ли это собственный след.
Он ведь мог остаться на песке, когда я в предпоследний раз ходил смотреть
свою лодку. Правда, возвращался я обыкновенно другой дорогой, но это было
давно и мог ли я с уверенностью утверждать, что я шел тогда именно той, а
не этой дорогой?
Я постарался уверить себя, что так оно и было, что это мой
собственный след и что я оказался похож на глупца, который сочинил
небылицу о вставшем из гроба покойнике и сам же испугался своей сказки.
Да, несомненно, то был мой собственный след!
Укрепившись в этой уверенности, я начал выходить из дому по разным
хозяйственным делам. Я стал опять каждый день бывать у себя на даче. Там я
доил коз, собирал виноград. Но если бы вы видели, как несмело я шел туда,
как часто я озирался по сторонам, готовый в любое мгновение бросить свою
корзину и пуститься наутек, вы непременно подумали бы, что я какой-нибудь
ужасный преступник, преследуемый угрызениями совести.
Однако прошло еще два дня, и я стал гораздо смелее. Я окончательно
убедил себя, что все мои страхи внушены мне нелепой ошибкой, но, чтобы уж
не оставалось никаких сомнений, я решил еще раз сходить на тот берег и
сличить таинственный след с отпечатком моей ноги. Если оба следа окажутся
равных размеров, я могу быть уверен, что напугавший меня след был мой
собственный и что я испугался себя самого.
С этим решением я отправился в путь. Но, когда я пришел на то место,
где был таинственный след, для меня, во-первых, стало очевидно, что, выйдя
в тот раз из лодки и возвращаясь домой, я никоим образом не мог очутиться
в этом месте, а во-вторых, когда я для сравнения поставил ногу на след,
моя нога оказалась значительно меньше!
Сердце мое наполнилось новыми страхами, я дрожал как в лихорадке;
вихрь новых догадок закружился у меня в голове. Я ушел домой в полном
убеждении, что там, на берегу, побывал человек - и, может быть, не один, а
пять или шесть.
Я даже готов был допустить, что эти люди отнюдь не приезжие, что они
жители острова. Правда, до сих пор я не замечал здесь ни одного человека,
но возможно, что они давно уже прячутся здесь и, следовательно, каждую
минуту могут захватить меня врасплох.
Я долго ломал себе голову, как оградить себя от этой опасности, и все
же не мог ничего придумать.
"Если дикари, - говорил я себе, - найдут моих коз и увидят мои поля с
колосящимся хлебом, они будут постоянно возвращаться на остров за новой
добычей; а если они заметят мой дом, они непременно примутся разыскивать
его обитателей и в конце концов доберутся до меня".
Поэтому я решил было сгоряча сломать изгороди всех моих загонов и
выпустить весь мой скот, затем, перекопав оба поля, уничтожить всходы риса
и ячменя и снести свой шалаш, чтобы неприятель не мог открыть никаких
признаков человека.
Такое решение возникло у меня тотчас же после того, как я увидел этот
ужасный отпечаток ноги. Ожидание опасности всегда страшнее самой
опасности, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла.
Всю ночь я не мог уснуть. Зато под утро, когда я ослабел от
бессонницы, я уснул крепким сном и проснулся таким свежим и бодрым, каким
давно уже не чувствовал себя.
Теперь я начал рассуждать спокойнее и вот к каким решениям пришел.
Мой остров - одно из прекраснейших мест на земле. Здесь чудесный климат,
много дичи, много роскошной растительности. И так Там я собирал виноград
как он находится вблизи материка, нет ничего удивительного, что живущие
там дикари подъезжают в своих пирогах к его берегам. Впрочем, возможно и
то, что их пригоняет сюда течением или ветром. Конечно, постоянных жителей
здесь нет, но заезжие дикари здесь, несомненно, бывают. Однако за те
пятнадцать лет, что я прожил на острове, я до настоящего времени не открыл
человеческих следов; стало быть, если дикари и наезжают сюда, они никогда
не остаются тут надолго. А если они до сих пор не находили выгодным или
удобным располагаться здесь на более или менее продолжительный срок, надо
думать, что так оно будет и впредь.
Следовательно, мне могла грозить единственная опасность - наткнуться
на них в те часы, когда они гостят на моем острове. Но, если они и
приедут, вряд ли мы встретимся с ними, так как, во-первых, дикарям здесь
нечего делать и, наезжая сюда, они всякий раз, вероятно, спешат воротиться
домой; во-вторых, можно с уверенностью сказать, что они всегда пристают к
той стороне острова, которая наиболее удалена от моего жилья.
А так как я очень редко хожу туда, у меня нет причины особенно
бояться дикарей, хотя, конечно, следует все-таки подумать о безопасном
убежище, где я мог бы укрыться, если они снова появятся на острове.
Теперь мне пришлось горько раскаяться в том, что, расширяя свою
пещеру, я вывел из нее ход наружу. Надо было так или иначе исправлять эту
оплошность. После долгих размышлений я решил построить вокруг моего жилья
еще одну ограду на таком расстоянии от прежней стены, чтобы выход из
пещеры пришелся внутри укрепления.
Впрочем, мне даже не понадобилось ставить новую стену: двойной ряд
деревьев, которые я лет двенадцать назад посадил полукругом вдоль старой
ограды, представлял уже и сам по себе надежную защиту - так густо были
насажены эти деревья и так сильно разрослись. Оставалось только вбить
колья в промежутки между деревьями, чтобы превратить весь этот полукруг в
сплошную крепкую стену. Так я и сделал.
Теперь моя крепость была окружена двумя стенами. Но на этом мои труды
не кончились. Всю площадь за наружной стеной я засадил теми же деревьями,
что были похожи на иву. Они так хорошо принимались и росли с необычайной
быстротой. Я думаю, что посадил их не меньше двадцати тысяч штук. Но между
этой рощей и стеной я оставил довольно большое пространство, чтобы можно
было издали заметить врагов, иначе они могли подкрасться к моей стене под
прикрытием деревьев.
Через два года вокруг моего дома зазеленела молодая роща, а еще через
пять-шесть лет меня со всех сторон обступил дремучий лес, совершенно
непроходимый - с такой чудовищной, невероятной быстротой разрастались эти
деревья. Ни один человек, будь он дикарь или белый, не мог бы теперь
догадаться, что за этим лесом скрывается дом. Чтобы входить в мою крепость
и выходить из нее (так как я не оставил просеки в лесу), я пользовался
лестницей, приставляя ее к горе. Когда лестница бывала убрана, ни один
человек не мог проникнуть ко мне, не сломав себе шею.
Вот сколько тяжелой работы взвалил я себе на плечи лишь потому, что
мне померещилось, будто мне угрожает опасность! Живя столько лет
отшельником, вдали от человеческого общества, я понемногу отвык от людей,
и люди стали казаться мне страшнее зверей.