Сказка Робинзон Крузо
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Даниэля Дефо
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Робинзон изготовляет посуду
Когда шел дождь и нельзя было выйти из дому, я между делом учил
своего попугая говорить. Это очень забавляло меня.
После нескольких уроков он уже знал свое имя, а потом, хотя и не
скоро, научился довольно громко и четко произносить его.
"Попка" было первое слово, какое я услышал на острове из чужих уст.
Но разговоры с Попкой были для меня не работой, а подспорьем в
работе. В то время у меня было очень важное дело. Давно уже я ломал голову
над тем, как изготовить глиняную посуду, в которой сильно нуждался, но
ничего не мог придумать: не было подходящей глины.
"Только бы найти глину, - думал я, - и мне будет очень нетрудно
вылепить что-нибудь вроде горшка или миски. Правда, и горшок и миску нужно
будет обжечь, но ведь я живу в жарком климате, где солнце горячее всякой
печи. Во всяком случае, моя посуда, просохнув на солнце, станет достаточно
крепкой. Ее можно будет брать в руки, можно будет держать в ней зерно,
муку и вообще все сухие запасы для предохранения их от сырости.
И я решил, что, как только найду подходящую глину, вылеплю несколько
больших кувшинов для зерна. О такой глиняной посуде, в которой можно было
бы стряпать, я пока и не помышлял.
Читатель, несомненно, пожалел бы меня, а может быть, и посмеялся бы
надо мною, если бы я рассказал ему, как неумело я приступал к этой работе,
какие нелепые, неуклюжие, безобразные вещи выходили у меня на первых
порах, сколько моих изделий разваливалось оттого, что глина была
недостаточно круто замешана и Не выдерживала собственной тяжести. Одни
горшки у меня потрескались, так как я поторопился выставить их на солнце,
когда оно жгло слишком сильно; другие рассыпались на мелкие части еще до
просушки, при первом прикосновении к ним.
Два месяца я трудился не разгибая спины. Много труда ушло у меня на
то, чтобы найти хорошую гончарную глину, накопать ее, принести домой,
обработать, и все же после долгих хлопот у меня получились всего только
две уродливые глиняные посудины, потому что назвать их кувшинами было
никак невозможно.
Но все-таки это были очень полезные вещи. Я сплел из прутьев две
большие корзины и, когда мои горшки хорошо высохли и затвердели на солнце,
осторожно приподнял их один за другим и каждый поставил в корзину. Все
пустое пространство между посудиной и корзиной я для большей сохранности
заполнил рисовой и ячменной соломой. Эти первые горшки предназначались
покуда для хранения сухого зерна. Я боялся, что они отсыреют, если я буду
держать в них влажные продукты. Впоследствии я предполагал хранить в них
муку, когда я найду способ размалывать мое зерно.
Крупные изделия из глины вышли у меня неудачными. Гораздо лучше
удавалась мне выделка мелкой посуды: маленьких круглых горшочков, тарелок,
кувшинчиков, кружек, чашек и тому подобных вещей. Мелкие вещи легче
лепить; кроме того, они ровнее обжигались на солнце и потому были более
прочными.
Но все же моя главная задача оставалась невыполненной. Мне нужна была
такая посуда, в которой можно было бы стряпать: она должна была
выдерживать огонь и не пропускать воду, а для этого сделанные мною горшки
не годились.
Но вот я как-то развел большой огонь, чтобы испечь на угольях мясо.
Когда оно испеклось, я хотел загасить уголья и нашел между ними случайно
попавший в огонь черепок от разбившегося глиняного кувшина. Черепок
раскалился, стал красен, как черепица, и затвердел, как камень. Я был
приятно удивлен этим открытием.
"Если глиняный черепок так затвердел от огня, то, значит, с таким же
успехом можно обжигать на огне и глиняную посуду", - решил я.
Я думаю, ни один человек в мире не испытывал такой радости по столь
ничтожному поводу, какую испытал я, когда убедился, что мне удалось
изготовить горшки, которые не боятся ни воды, ни огня.
Я едва мог дождаться, когда мои горшки остынут, чтобы можно было
налить в один из них воды, поставить снова на огонь и сварить в нем мясо.
Горшок оказался отличный. Я сварил себе из козлятины очень хороший бульон,
хотя, конечно, если бы положить в него капусты и луку да заправить овсяной
мукой, он вышел бы еще лучше.
Теперь я стал думать о том, как сделать каменную ступку, чтобы
размалывать или, вернее, толочь в ней зерно; ведь о таком замечательном
произведении искусства, как мельница, не могло быть и речи: одной паре
человеческих рук было не под силу выполнить подобную работу.
Но сделать ступку было тоже не так-то просто: в ремесле каменотеса я
был таким же круглым невеждой, как и во всех остальных, и, кроме того, у
меня не было инструментов. Не один день потратил я на поиски подходящего
камня, но ничего не нашел. Тут нужен был очень твердый камень и притом
достаточно большой, чтобы в нем можно было выдолбить углубление.
На моем острове были утесы, но ни от одного из них я при всех усилиях
не мог отколоть обломка подходящих размеров. К тому же для ступки этот
хрупкий, пористый камень из породы песчаников все равно не годился: под
тяжелым пестом он стал бы непременно крошиться, и в муку попадал бы песок.
Таким образом потеряв много времени на бесплодные поиски, я отказался
от мысли о каменной ступке и решил смастерить деревянную, для которой
гораздо легче было найти материал.
Действительно, я скоро наметил в лесу очень твердую колоду, такую
большую, что я с трудом мог сдвинуть ее с места. Я обтесал ее топором,
чтобы придать ей по возможности нужную форму, а затем высек огонь и
принялся выжигать в ней углубление. Так поступают бразильские краснокожие,
когда делают лодки. Нечего и говорить, что эта работа стоила мне большого
труда.
Покончив со ступкой, я вытесал тяжелый крупный пест из так
называемого железного дерева. И ступку и пест я спрятал до следующего
урожая. Тогда, по моим расчетам, я получу достаточное количество зерна и
можно будет некоторую часть отделить на муку.
Теперь надо было подумать о том, как я буду месить свои хлебы, когда
приготовлю муку.
Прежде всего, у меня не было закваски; впрочем, этому горю все равно
пособить было нечем, и потому о закваске я не заботился. Но как обойтись
без печи? Это был поистине головоломный вопрос. Тем не менее я все-таки
придумал, чем ее заменить.
Я вылепил из глины несколько посудин вроде блюд, очень широких, но
мелких, и хорошенько обжег их в огне. Я приготовил их задолго до начала
жатвы и сложил в кладовой. Еще раньше у меня был устроен на земле очаг -
ровная площадка из квадратных (то есть, строго говоря, далеко не
квадратных) кирпичей, тоже собственного изделия и тоже хорошо обожженных.
Когда пришла пора печь хлеб, я развел на этом очаге большой огонь.
Едва дрова прогорели, я разгреб уголья по всему очагу и дал им полежать с
полчаса, чтобы очаг раскалился докрасна. Тогда я отгреб весь жар к
сторонке и сложил на очаге свои хлебы. Затем я накрыл их одним из
заготовленных мною глиняных блюд, опрокинув его кверху дном, а блюдо
завалил горячими угольями.
И что же? Мои хлебы испеклись, как в самой лучшей печке.
Приятно мне было отведать свежеиспеченного хлеба! Мне казалось, что я
никогда в жизни не едал такого дивного лакомства.
Вообще я в короткое время сделался очень хорошим пекарем; не говоря
уже о простом хлебе, я научился печь пудинги и лепешки из риса. Только
пирогов я не делал, да и то больше потому, что, кроме козлятины и птичьего
мяса, у меня не было никакой другой начинки.
На эти хозяйственные работы ушел весь третий год моего пребывания на
острове.
Робинзон изготовляет посуду
Когда шел дождь и нельзя было выйти из дому, я между делом учил
своего попугая говорить. Это очень забавляло меня.
После нескольких уроков он уже знал свое имя, а потом, хотя и не
скоро, научился довольно громко и четко произносить его.
"Попка" было первое слово, какое я услышал на острове из чужих уст.
Но разговоры с Попкой были для меня не работой, а подспорьем в
работе. В то время у меня было очень важное дело. Давно уже я ломал голову
над тем, как изготовить глиняную посуду, в которой сильно нуждался, но
ничего не мог придумать: не было подходящей глины.
"Только бы найти глину, - думал я, - и мне будет очень нетрудно
вылепить что-нибудь вроде горшка или миски. Правда, и горшок и миску нужно
будет обжечь, но ведь я живу в жарком климате, где солнце горячее всякой
печи. Во всяком случае, моя посуда, просохнув на солнце, станет достаточно
крепкой. Ее можно будет брать в руки, можно будет держать в ней зерно,
муку и вообще все сухие запасы для предохранения их от сырости.
И я решил, что, как только найду подходящую глину, вылеплю несколько
больших кувшинов для зерна. О такой глиняной посуде, в которой можно было
бы стряпать, я пока и не помышлял.
Читатель, несомненно, пожалел бы меня, а может быть, и посмеялся бы
надо мною, если бы я рассказал ему, как неумело я приступал к этой работе,
какие нелепые, неуклюжие, безобразные вещи выходили у меня на первых
порах, сколько моих изделий разваливалось оттого, что глина была
недостаточно круто замешана и Не выдерживала собственной тяжести. Одни
горшки у меня потрескались, так как я поторопился выставить их на солнце,
когда оно жгло слишком сильно; другие рассыпались на мелкие части еще до
просушки, при первом прикосновении к ним.
Два месяца я трудился не разгибая спины. Много труда ушло у меня на
то, чтобы найти хорошую гончарную глину, накопать ее, принести домой,
обработать, и все же после долгих хлопот у меня получились всего только
две уродливые глиняные посудины, потому что назвать их кувшинами было
никак невозможно.
Но все-таки это были очень полезные вещи. Я сплел из прутьев две
большие корзины и, когда мои горшки хорошо высохли и затвердели на солнце,
осторожно приподнял их один за другим и каждый поставил в корзину. Все
пустое пространство между посудиной и корзиной я для большей сохранности
заполнил рисовой и ячменной соломой. Эти первые горшки предназначались
покуда для хранения сухого зерна. Я боялся, что они отсыреют, если я буду
держать в них влажные продукты. Впоследствии я предполагал хранить в них
муку, когда я найду способ размалывать мое зерно.
Крупные изделия из глины вышли у меня неудачными. Гораздо лучше
удавалась мне выделка мелкой посуды: маленьких круглых горшочков, тарелок,
кувшинчиков, кружек, чашек и тому подобных вещей. Мелкие вещи легче
лепить; кроме того, они ровнее обжигались на солнце и потому были более
прочными.
Но все же моя главная задача оставалась невыполненной. Мне нужна была
такая посуда, в которой можно было бы стряпать: она должна была
выдерживать огонь и не пропускать воду, а для этого сделанные мною горшки
не годились.
Но вот я как-то развел большой огонь, чтобы испечь на угольях мясо.
Когда оно испеклось, я хотел загасить уголья и нашел между ними случайно
попавший в огонь черепок от разбившегося глиняного кувшина. Черепок
раскалился, стал красен, как черепица, и затвердел, как камень. Я был
приятно удивлен этим открытием.
"Если глиняный черепок так затвердел от огня, то, значит, с таким же
успехом можно обжигать на огне и глиняную посуду", - решил я.
Я думаю, ни один человек в мире не испытывал такой радости по столь
ничтожному поводу, какую испытал я, когда убедился, что мне удалось
изготовить горшки, которые не боятся ни воды, ни огня.
Я едва мог дождаться, когда мои горшки остынут, чтобы можно было
налить в один из них воды, поставить снова на огонь и сварить в нем мясо.
Горшок оказался отличный. Я сварил себе из козлятины очень хороший бульон,
хотя, конечно, если бы положить в него капусты и луку да заправить овсяной
мукой, он вышел бы еще лучше.
Теперь я стал думать о том, как сделать каменную ступку, чтобы
размалывать или, вернее, толочь в ней зерно; ведь о таком замечательном
произведении искусства, как мельница, не могло быть и речи: одной паре
человеческих рук было не под силу выполнить подобную работу.
Но сделать ступку было тоже не так-то просто: в ремесле каменотеса я
был таким же круглым невеждой, как и во всех остальных, и, кроме того, у
меня не было инструментов. Не один день потратил я на поиски подходящего
камня, но ничего не нашел. Тут нужен был очень твердый камень и притом
достаточно большой, чтобы в нем можно было выдолбить углубление.
На моем острове были утесы, но ни от одного из них я при всех усилиях
не мог отколоть обломка подходящих размеров. К тому же для ступки этот
хрупкий, пористый камень из породы песчаников все равно не годился: под
тяжелым пестом он стал бы непременно крошиться, и в муку попадал бы песок.
Таким образом потеряв много времени на бесплодные поиски, я отказался
от мысли о каменной ступке и решил смастерить деревянную, для которой
гораздо легче было найти материал.
Действительно, я скоро наметил в лесу очень твердую колоду, такую
большую, что я с трудом мог сдвинуть ее с места. Я обтесал ее топором,
чтобы придать ей по возможности нужную форму, а затем высек огонь и
принялся выжигать в ней углубление. Так поступают бразильские краснокожие,
когда делают лодки. Нечего и говорить, что эта работа стоила мне большого
труда.
Покончив со ступкой, я вытесал тяжелый крупный пест из так
называемого железного дерева. И ступку и пест я спрятал до следующего
урожая. Тогда, по моим расчетам, я получу достаточное количество зерна и
можно будет некоторую часть отделить на муку.
Теперь надо было подумать о том, как я буду месить свои хлебы, когда
приготовлю муку.
Прежде всего, у меня не было закваски; впрочем, этому горю все равно
пособить было нечем, и потому о закваске я не заботился. Но как обойтись
без печи? Это был поистине головоломный вопрос. Тем не менее я все-таки
придумал, чем ее заменить.
Я вылепил из глины несколько посудин вроде блюд, очень широких, но
мелких, и хорошенько обжег их в огне. Я приготовил их задолго до начала
жатвы и сложил в кладовой. Еще раньше у меня был устроен на земле очаг -
ровная площадка из квадратных (то есть, строго говоря, далеко не
квадратных) кирпичей, тоже собственного изделия и тоже хорошо обожженных.
Когда пришла пора печь хлеб, я развел на этом очаге большой огонь.
Едва дрова прогорели, я разгреб уголья по всему очагу и дал им полежать с
полчаса, чтобы очаг раскалился докрасна. Тогда я отгреб весь жар к
сторонке и сложил на очаге свои хлебы. Затем я накрыл их одним из
заготовленных мною глиняных блюд, опрокинув его кверху дном, а блюдо
завалил горячими угольями.
И что же? Мои хлебы испеклись, как в самой лучшей печке.
Приятно мне было отведать свежеиспеченного хлеба! Мне казалось, что я
никогда в жизни не едал такого дивного лакомства.
Вообще я в короткое время сделался очень хорошим пекарем; не говоря
уже о простом хлебе, я научился печь пудинги и лепешки из риса. Только
пирогов я не делал, да и то больше потому, что, кроме козлятины и птичьего
мяса, у меня не было никакой другой начинки.
На эти хозяйственные работы ушел весь третий год моего пребывания на
острове.