Сказка Робинзон Крузо
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Даниэля Дефо
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Робинзон достает вещи с корабля, потерпевшего крушение. - Он тщательно исследует остров. Болезнь и тоска
1 мая. Сегодня утром во время отлива я заметил на берегу какой-то
большой предмет, издали похожий на бочонок. Пошел посмотреть, и оказалось,
что это действительно бочонок.
Тут же были разбросаны обломки корабля. Должно быть, все это
выброшено на берег бурей. Я глянул в ту сторону, где торчал остов корабля,
и мне показалось, что он выступает над водой больше обыкновенного.
В бочонке был порох, поврежденный водой: он весь промок и затвердел.
Тем не менее я выкатил бочонок повыше, чтобы его не унесло в море, а сам
по оголившейся отмели направился к остову корабля - посмотреть, не
найдется ли там еще чего-нибудь пригодного для меня.
Подойдя ближе, я заметил, что положение корабля как-то странно
изменилось. Уже давно его корма совершенно откололась от него, но теперь
она была отброшена в сторону, и волны разбили ее на куски. Носовая же
часть корабля, которой прежде он почти зарывался в песок, поднялась по
крайней мере на шесть футов. Кроме того, со стороны палубы корма была
занесена песком, и с этой же стороны, по направлению к берегу,
образовалась песчаная отмель, так что теперь я мог вплотную подойти к
кораблю. Раньше еще за четверть мили до него начиналась вода, и, как
помнит читатель, мне приходилось пускаться вплавь. Я долго не мог понять,
отчего же так переменилось положение корабля, но потом догадался, что это
произошло вследствие землетрясения.
Землетрясение до такой степени разбило и раскололо корабль, что к
берегу стало ежедневно прибивать ветром и течением разные вещи, которые
вода уносила из открытого трюма.
Происшествие с кораблем поглотило все мои мысли. Я и думать забыл о
моем намерении переселиться на новое место. Весь следующий день я
придумывал, как бы мне проникнуть во внутренние помещения корабля. Задача
была не из легких, так как все они оказались забиты песком. Но это меня не
смущало: я уже научился никогда не отступать перед трудностями и ни в чем
не отчаиваться. Я стал растаскивать корабль по частям, так как хорошо
понимал, что мне в моем положении всякая рухлядь может оказаться полезной.
3 мая. Захватил с собою пилу и попытался перепилить уцелевшие части
кормы, но пришлось прекратить работу, так как начался прилив.
4 мая. Удил рыбу, но неудачно; все попадалась такая, которая не
годится в пищу. Это мне надоело, и я хотел было уходить, но, закинув
удочку в последний раз, поймал небольшого дельфина. Удочка у меня
самодельная: лесу я смастерил из пеньки от старой веревки, а крючки сделал
из проволоки, так как настоящих рыболовных крючков у меня нет. И все же на
мою удочку ловилось иногда столько рыбы, что я мог есть ее досыта. Ел я
рыбу в сушеном виде, провяливая ее на солнце.
5 мая. Работал на корабле. Подпилил бимс, отодрал от палубы три
большие сосновые доски, связал их вместе и, дождавшись прилива, поплыл на
плоту к берегу.
24 мая. Все еще работаю на корабле. Многие вещи в трюме были сдвинуты
очень тесно, теперь я раздвинул их ломом, и с первым же приливом они
всплыли наверх: несколько бочонков и два матросских сундука. К сожалению,
их угнало в море, так как ветер дул с берега. Но сегодня ветер
переменился, и волны выбросили на берег большой бочонок с остатками
бразильской свинины, которая, впрочем, была несъедобна, так как в бочонок
попало много соленой воды и песку.
16 июня. Нашел на берегу большую черепаху. Раньше я никогда не видал
здесь черепах.
/7 июня. Испек черепаху на угольях. Нашел в ней до шестидесяти яиц.
Никогда в жизни я, кажется, не ел такого вкусного мяса! Неудивительно: до
нынешнего дня моя мясная пища на острове состояла только из козлятины да
птицы.
18 июня. С утра до вечера льет дождь, я не выхожу из дому. Весь день
меня сильно знобит, хотя, насколько мне известно, в здешних местах не
бывает холодных дождей.
19 июня. Все еще нездоровится: дрожу от холода, точно зимой.
20 июня. Всю ночь не сомкнул глаз: головная боль и лихорадка.
21 июня. Совсем худо! Боюсь расхвораться и потерять силы. Что тогда
будет со мной?
22 июня. Сегодня мне стало как будто лучше, но не знаю, надолго ли.
24 июня. Гораздо лучше.
25 июня. Сильная лихорадка. Семь часов подряд меня бросало то в
холод, то в жар. Кончилось испариной и полуобморочным состоянием.
26 июня. Мне легче. Так как у меня вышел весь запас мяса, я должен
был пойти на охоту, хотя и чувствовал страшную слабость. Убил козу, с
большим трудом дотащил ее до дому, испек кусочек на угольях и съел. Очень
хотелось сварить супу, но у меня нет ни кастрюли, ни горшка.
27 июня. Опять лихорадка, такая сильная, что я весь день пролежал без
еды и питья. Я умирал от жажды, но не мог встать и пойти за водой.
28 июня. Ночью томился от жажды, но ни в палатке, ни в пещере не было
ни капли воды, и мне пришлось промучиться до утра. Только под утро удалось
заснуть. Приготовил себе лекарство: табачную настойку и ром. Принял его, и
меня стало тошнить. Но все же немного полегчало.
30 июня. Я чувствовал себя здоровым весь день. Не знобило. Выходил с
ружьем, но ненадолго: побоялся заходить далеко. Пообедал черепашьими
яйцами, которые съел с аппетитом.
Вечером повторил прием того же лекарства, которое помогло мне вчера.
И все же на другой день, 1 июля, мне опять стало худо: меня опять
знобило, хотя на этот раз меньше, чем прежде.
С 3 июля моя лихорадка больше не повторялась. Но окончательно я
оправился лишь через две-три недели...
Так прожил я десять месяцев на этом печальном острове. Мне было ясно,
что никаких возможностей спастись у меня нет. Я был твердо уверен, что
никогда до меня здесь не ступала нога человеческая.
Теперь, когда мое жилье было обнесено крепкой оградой, я решил
тщательным образом исследовать остров, чтобы выяснить, нет ли на нем
каких-нибудь новых животных и растений, которые могли бы оказаться
полезными.
С 15 июля я начал осмотр. Прежде всего я направился к той маленькой
бухте, где причаливал с моими плотами. В бухту впадал ручей. Пройдя мили
две вверх по его течению, я убедился, что прилив туда не доходит, так как
с этого места и выше вода в ручье оказалась пресной, прозрачной и чистой.
Местами ручей пересох, так как в это время года здесь период бездождья.
Берега ручья были низкие: ручей протекал по красивым лугам. Кругом
зеленели густые, высокие травы, а дальше, на склоне холма, рос в изобилии
табак. Разлив не достигал до этого высокого места, и потому табак разросся
здесь пышными всходами. Там были и другие растения, каких я раньше никогда
не видал; возможно, что, если бы мне были известны их свойства, я мог бы
извлечь из них немалую пользу.
Я искал кассаву, из корня которой индейцы, живущие в жарком климате,
делают хлеб, но не нашел. Зато я видел великолепные экземпляры алоэ и
сахарного тростника. Но я не знал, можно ли приготовить какую-нибудь еду
из алоэ, а сахарный тростник не годился для выделки сахара, так как рос в
диком состоянии.
На другой день, 16-го, я снова побывал в тех местах и прошел немного
дальше - туда, где кончались луга. Там я нашел много разных плодов. Больше
всего было дынь. А по стволам деревьев вились виноградные лозы, и над
головой висели роскошные спелые гроздья. Это открытие и удивило и
обрадовало меня. Виноград оказался очень сладким. Я решил заготовить его
впрок - высушить на солнце и, когда он превратится в изюм, хранить его у
себя в кладовой: изюм так приятен на вкус и полезен для здоровья! Для
этого я собрал возможно больше виноградных гроздьев и развесил их на
деревьях.
В этот день я не вернулся домой ночевать - мне захотелось остаться в
лесу. Опасаясь, что ночью на меня нападет какой-нибудь хищник, я, как и в
первый день моего пребывания на острове, вскарабкался на дерево и провел
там всю ночь.
Спал я хорошо, а наутро пустился в дальнейший путь. Я прошел еще мили
четыре в прежнем направлении, на север. В конце пути я открыл новую
прекрасную долину. На вершине одного из холмов брал свое начало студеный и
быстрый ручей. Он пробивался к востоку.
Я пошел по долине. Справа и слева возвышались холмы. Все вокруг
зеленело, цвело, благоухало. Мне казалось, что я в саду, возделанном
руками человека. Каждый куст, каждое деревцо, каждый цветок были одеты в
великолепный наряд. Кокосовые пальмы, апельсиновые и лимонные деревья
росли здесь во множестве, но они были дикие, и лишь на некоторых были
плоды. Я нарвал зеленых лимонов и потом пил воду с лимонным соком. Этот
напиток очень меня освежал и был полезен моему здоровью.
Лишь через три дня я добрался до дому (так я буду теперь называть мою
палатку и пещеру) и с восхищением вспоминал чудесную долину, открытую
мной, представлял себе ее живописное местоположение, ее рощи, богатые
плодовыми деревьями, думал о том, как хорошо она защищена от ветров,
сколько в ней благодатной родниковой воды, и пришел к заключению, что то
место, где я построил себе дом, было выбрано мною неудачно: это одно из
худших мест на всем острове. А придя к такому заключению, я, естественно,
начал мечтать, как бы мне переселиться туда, в цветущую зеленую долину,
где такое изобилие плодов. Нужно было подыскать в этой долине подходящее
место и оградить его от нападения хищников.
Эта мысль долго волновала меня: свежая зелень прекрасной долины так и
манила к себе. Мечты о переселении доставляли мне великую радость. Но,
когда я тщательно обсудил этот план, когда принял в расчет, что теперь из
своей палатки я всегда вижу море и, следовательно, имею хоть маленькую
надежду на благоприятную перемену в моей судьбе, я сказал себе, что мне ни
в коем случае не следует переселяться в долину, со всех сторон закрытую
холмами. Ведь может же так случиться, что волны занесут на этот остров
другого горемыку, потерпевшего крушение в море, и, кто бы ни был этот
несчастный, я буду рад ему, как лучшему другу. Конечно, мало было надежды
на такую случайность, но укрыться среди гор и лесов, в глубине острова,
вдали от моря, значило навеки заточить себя в этой тюрьме и до самой
смерти забыть всякие мечты о свободе.
И все же я так полюбил мою долину, что провел там почти безвыходно
весь конец июля и устроил себе там другое жилье. Я поставил в долине
шалаш, огородил его наглухо крепким двойным частоколом выше человеческого
роста, а промежутки между кольями заложил хворостом; входил же во двор и
выходил со двора по приставной лестнице, как и в моем старом жилище. Таким
образом, я и здесь мог не бояться нападения хищных зверей. Мне так
нравилось в этих новых местах, что я проводил там порою по нескольку
суток; две-три ночи подряд я спал в шалаше, и мне дышалось гораздо
привольнее.
"Теперь у меня на берегу моря есть дом, а в лесу дача", - говорил я
себе. Работы по сооружению этой "дачи" заняли у меня все время до начала
августа.
3 августа я увидел, что развешанные мною гроздья винограда совершенно
высохли и превратились в превосходный изюм. Я тотчас же стал снимать их.
Надо было торопиться, иначе их попортило бы дождем и я лишился бы почти
всех своих зимних запасов, а запасы у меня были богатые: никак не меньше
двухсот очень крупных кистей. Едва только я снял с дерева и отнес в пещеру
последнюю кисть, надвинулись черные тучи и хлынул сильнейший дождь. Он шел
безостановочно два месяца: с 14 августа до половины октября. Порою это был
настоящий потоп, и тогда я не мог выходить из пещеры по нескольку дней.
За это время, к великому моему удовольствию, у меня произошло
приращение семейства. Одна из моих кошек давно уже ушла из дому и где-то
пропадала; я думал, что она околела, и мне было жалко ее, как вдруг в
конце августа она вернулась домой и привела трех котят.
С 14 по 26 августа дожди не прекращались, и я почти не выходил из
дому, так как со времени болезни остерегался попадать под дождь, опасаясь
простуды. Но пока я сидел в пещере, выжидая хорошей погоды, мои запасы
провизии стали подходить к концу, так что два раза я даже рискнул выйти на
охоту. В первый раз я подстрелил козу, а во второй, 26-го, поймал огромную
черепаху, из которой и устроил себе целый обед. Вообще в то время моя еда
распределялась так: на завтрак ветка изюма, на обед кусок козлятины или
черепашьего мяса (испеченного на угольях, так как, к несчастью, мне не в
чем было жарить и варить), на ужин два или три черепашьих яйца.
Все эти двенадцать дней, пока я прятался в пещере от дождя, я
ежедневно по два, по три часа занимался земляными работами, так как давно
уже решил увеличить мой погреб. Я копал и копал его все в одну сторону и
наконец вывел ход наружу, за ограду.
Теперь у меня был сквозной ход; я приладил здесь потайную дверь,
через которую мог свободно выходить и входить, не прибегая к приставной
лестнице. Это было, конечно, удобно, но зато не так спокойно, как прежде:
прежде мое жилье было со всех сторон загорожено, и я мог спать, не
опасаясь врагов; теперь же ничего не стоило пробраться в пещеру: доступ ко
мне был открыт! Не понимаю, впрочем, как я тогда не сообразил, что бояться
мне некого, ибо за все время я не встретил на острове ни одного животного
крупнее козы.
30 сентября. Сегодня печальная годовщина моего прибытия на остров. Я
сосчитал зарубки на столбе, и оказалось, что я живу здесь ровно триста
шестьдесят пять дней!
Посчастливится ли мне когда-нибудь вырваться из этой тюрьмы на
свободу?
Недавно я обнаружил, что у меня осталось очень мало чернил. Надо
будет расходовать их экономнее: до сих пор я вел мои записи ежедневно и
заносил туда всякие мелочи, теперь же буду записывать лишь выдающиеся
события моей жизни.
К этому времени я успел подметить, что периоды дождей здесь
совершенно правильно чередуются с периодами бездождья, и, таким образом,
мог заблаговременно подготовиться и к дождям и к засухе.
Но свой опыт я приобрел дорогой ценой. Об этом свидетельствует хотя
бы такое событие, случившееся со мною в ту пору. Тотчас же после дождей,
когда солнце перешло в Южное полушарие, я решил, что наступило самое
подходящее время для того, чтобы посеять те скудные запасы риса и ячменя,
о которых было сказано выше. Я посеял их и с нетерпением стал ждать
урожая. Но наступили сухие месяцы, в земле не осталось ни капли влаги, и
ни одно зерно не взошло. Хорошо, что я отложил про запас по горсточке рису
и ячменя. Я так и сказал себе: "Лучше не высевать всех семян; ведь здешний
климат мною еще не изучен, и я не знаю наверное, когда следует сеять и
когда собирать урожай". Я очень хвалил себя за эту предосторожность, так
как был уверен, что весь мой посев погиб от засухи. Но велико было мое
удивление, когда через несколько месяцев, едва начались дожди, почти все
мои зерна взошли, как будто я только что посеял их!
Покуда рос и созревал мой хлеб, я сделал одно открытие, которое
впоследствии принесло мне немалую пользу.
Как только прекратились дожди и погода установилась, то есть
приблизительно в ноябре, я отправился на свою лесную дачу. Я не был там
несколько месяцев и с радостью убедился, что все осталось по-старому, в
том самом виде, в каком было при мне. Изменилась только ограда, окружавшая
мой шалаш. Она состояла, как известно, из двойного частокола. Ограда была
цела, но ее колья, для которых я брал росшие поблизости молодые деревца
неизвестной мне породы, пустили длинные побеги, совершенно так, как
пускает их ива, если у нее срезать макушку. Я очень удивился, увидев эти
свежие ветви, и мне было чрезвычайно приятно, что моя ограда вся в зелени.
Я подстриг каждое деревцо, чтобы по возможности придать им всем одинаковый
вид, и они разрослись на диво.
Хотя круглая площадь моей дачи имела до двадцати пяти ярдов в
диаметре, деревья (так я мог теперь называть мои колья) скоро покрыли ее
своими ветвями и давали такую густую тень, что в ней можно было укрыться
от солнца в любое время дня. Поэтому я решил нарубить еще несколько
десятков таких же кольев и вбить их полукругом вдоль всей ограды моего
старого дома. Так я и сделал. Я вбил их в землю в два ряда, отступив от
стены ярдов на восемь. Они принялись, и вскоре у меня образовалась живая
изгородь, которая сначала защищала меня от жары, а впоследствии сослужила
мне и другую, более важную службу.
К этому времени я окончательно убедился в том, что на моем острове
времена года следует разделять не на летний и зимний периоды, а на сухой и
дождливый, причем эти периоды распределяются приблизительно так:
Половина февраля.
Март. Дожди. Солнце стоит в зените.
Половина апреля.
Половина апреля.
Май. Сухо. Солнце перемещается
Июнь. к северу.
Июль.
Половина августа.
Половина августа. Дожди. Солнце снова в
Сентябрь. зените.
Половина октября.
Половина октября
Ноябрь. Сухо. Солнце перемещается
Декабрь. к югу.
Январь.
Половина февраля.
Дождевые периоды могут быть длиннее и короче-это зависит от ветра, -
но в общем я наметил их правильно. Мало-помалу я убедился на опыте, что в
дождливый период мне очень опасно находиться под открытым небом: это
вредно для здоровья. Поэтому перед началом дождей я всякий раз запасался
провизией, чтобы возможно реже выходить за порог и все дождливые месяцы
старался просиживать дома.
Робинзон достает вещи с корабля, потерпевшего крушение. - Он тщательно исследует остров. Болезнь и тоска
1 мая. Сегодня утром во время отлива я заметил на берегу какой-то
большой предмет, издали похожий на бочонок. Пошел посмотреть, и оказалось,
что это действительно бочонок.
Тут же были разбросаны обломки корабля. Должно быть, все это
выброшено на берег бурей. Я глянул в ту сторону, где торчал остов корабля,
и мне показалось, что он выступает над водой больше обыкновенного.
В бочонке был порох, поврежденный водой: он весь промок и затвердел.
Тем не менее я выкатил бочонок повыше, чтобы его не унесло в море, а сам
по оголившейся отмели направился к остову корабля - посмотреть, не
найдется ли там еще чего-нибудь пригодного для меня.
Подойдя ближе, я заметил, что положение корабля как-то странно
изменилось. Уже давно его корма совершенно откололась от него, но теперь
она была отброшена в сторону, и волны разбили ее на куски. Носовая же
часть корабля, которой прежде он почти зарывался в песок, поднялась по
крайней мере на шесть футов. Кроме того, со стороны палубы корма была
занесена песком, и с этой же стороны, по направлению к берегу,
образовалась песчаная отмель, так что теперь я мог вплотную подойти к
кораблю. Раньше еще за четверть мили до него начиналась вода, и, как
помнит читатель, мне приходилось пускаться вплавь. Я долго не мог понять,
отчего же так переменилось положение корабля, но потом догадался, что это
произошло вследствие землетрясения.
Землетрясение до такой степени разбило и раскололо корабль, что к
берегу стало ежедневно прибивать ветром и течением разные вещи, которые
вода уносила из открытого трюма.
Происшествие с кораблем поглотило все мои мысли. Я и думать забыл о
моем намерении переселиться на новое место. Весь следующий день я
придумывал, как бы мне проникнуть во внутренние помещения корабля. Задача
была не из легких, так как все они оказались забиты песком. Но это меня не
смущало: я уже научился никогда не отступать перед трудностями и ни в чем
не отчаиваться. Я стал растаскивать корабль по частям, так как хорошо
понимал, что мне в моем положении всякая рухлядь может оказаться полезной.
3 мая. Захватил с собою пилу и попытался перепилить уцелевшие части
кормы, но пришлось прекратить работу, так как начался прилив.
4 мая. Удил рыбу, но неудачно; все попадалась такая, которая не
годится в пищу. Это мне надоело, и я хотел было уходить, но, закинув
удочку в последний раз, поймал небольшого дельфина. Удочка у меня
самодельная: лесу я смастерил из пеньки от старой веревки, а крючки сделал
из проволоки, так как настоящих рыболовных крючков у меня нет. И все же на
мою удочку ловилось иногда столько рыбы, что я мог есть ее досыта. Ел я
рыбу в сушеном виде, провяливая ее на солнце.
5 мая. Работал на корабле. Подпилил бимс, отодрал от палубы три
большие сосновые доски, связал их вместе и, дождавшись прилива, поплыл на
плоту к берегу.
24 мая. Все еще работаю на корабле. Многие вещи в трюме были сдвинуты
очень тесно, теперь я раздвинул их ломом, и с первым же приливом они
всплыли наверх: несколько бочонков и два матросских сундука. К сожалению,
их угнало в море, так как ветер дул с берега. Но сегодня ветер
переменился, и волны выбросили на берег большой бочонок с остатками
бразильской свинины, которая, впрочем, была несъедобна, так как в бочонок
попало много соленой воды и песку.
16 июня. Нашел на берегу большую черепаху. Раньше я никогда не видал
здесь черепах.
/7 июня. Испек черепаху на угольях. Нашел в ней до шестидесяти яиц.
Никогда в жизни я, кажется, не ел такого вкусного мяса! Неудивительно: до
нынешнего дня моя мясная пища на острове состояла только из козлятины да
птицы.
18 июня. С утра до вечера льет дождь, я не выхожу из дому. Весь день
меня сильно знобит, хотя, насколько мне известно, в здешних местах не
бывает холодных дождей.
19 июня. Все еще нездоровится: дрожу от холода, точно зимой.
20 июня. Всю ночь не сомкнул глаз: головная боль и лихорадка.
21 июня. Совсем худо! Боюсь расхвораться и потерять силы. Что тогда
будет со мной?
22 июня. Сегодня мне стало как будто лучше, но не знаю, надолго ли.
24 июня. Гораздо лучше.
25 июня. Сильная лихорадка. Семь часов подряд меня бросало то в
холод, то в жар. Кончилось испариной и полуобморочным состоянием.
26 июня. Мне легче. Так как у меня вышел весь запас мяса, я должен
был пойти на охоту, хотя и чувствовал страшную слабость. Убил козу, с
большим трудом дотащил ее до дому, испек кусочек на угольях и съел. Очень
хотелось сварить супу, но у меня нет ни кастрюли, ни горшка.
27 июня. Опять лихорадка, такая сильная, что я весь день пролежал без
еды и питья. Я умирал от жажды, но не мог встать и пойти за водой.
28 июня. Ночью томился от жажды, но ни в палатке, ни в пещере не было
ни капли воды, и мне пришлось промучиться до утра. Только под утро удалось
заснуть. Приготовил себе лекарство: табачную настойку и ром. Принял его, и
меня стало тошнить. Но все же немного полегчало.
30 июня. Я чувствовал себя здоровым весь день. Не знобило. Выходил с
ружьем, но ненадолго: побоялся заходить далеко. Пообедал черепашьими
яйцами, которые съел с аппетитом.
Вечером повторил прием того же лекарства, которое помогло мне вчера.
И все же на другой день, 1 июля, мне опять стало худо: меня опять
знобило, хотя на этот раз меньше, чем прежде.
С 3 июля моя лихорадка больше не повторялась. Но окончательно я
оправился лишь через две-три недели...
Так прожил я десять месяцев на этом печальном острове. Мне было ясно,
что никаких возможностей спастись у меня нет. Я был твердо уверен, что
никогда до меня здесь не ступала нога человеческая.
Теперь, когда мое жилье было обнесено крепкой оградой, я решил
тщательным образом исследовать остров, чтобы выяснить, нет ли на нем
каких-нибудь новых животных и растений, которые могли бы оказаться
полезными.
С 15 июля я начал осмотр. Прежде всего я направился к той маленькой
бухте, где причаливал с моими плотами. В бухту впадал ручей. Пройдя мили
две вверх по его течению, я убедился, что прилив туда не доходит, так как
с этого места и выше вода в ручье оказалась пресной, прозрачной и чистой.
Местами ручей пересох, так как в это время года здесь период бездождья.
Берега ручья были низкие: ручей протекал по красивым лугам. Кругом
зеленели густые, высокие травы, а дальше, на склоне холма, рос в изобилии
табак. Разлив не достигал до этого высокого места, и потому табак разросся
здесь пышными всходами. Там были и другие растения, каких я раньше никогда
не видал; возможно, что, если бы мне были известны их свойства, я мог бы
извлечь из них немалую пользу.
Я искал кассаву, из корня которой индейцы, живущие в жарком климате,
делают хлеб, но не нашел. Зато я видел великолепные экземпляры алоэ и
сахарного тростника. Но я не знал, можно ли приготовить какую-нибудь еду
из алоэ, а сахарный тростник не годился для выделки сахара, так как рос в
диком состоянии.
На другой день, 16-го, я снова побывал в тех местах и прошел немного
дальше - туда, где кончались луга. Там я нашел много разных плодов. Больше
всего было дынь. А по стволам деревьев вились виноградные лозы, и над
головой висели роскошные спелые гроздья. Это открытие и удивило и
обрадовало меня. Виноград оказался очень сладким. Я решил заготовить его
впрок - высушить на солнце и, когда он превратится в изюм, хранить его у
себя в кладовой: изюм так приятен на вкус и полезен для здоровья! Для
этого я собрал возможно больше виноградных гроздьев и развесил их на
деревьях.
В этот день я не вернулся домой ночевать - мне захотелось остаться в
лесу. Опасаясь, что ночью на меня нападет какой-нибудь хищник, я, как и в
первый день моего пребывания на острове, вскарабкался на дерево и провел
там всю ночь.
Спал я хорошо, а наутро пустился в дальнейший путь. Я прошел еще мили
четыре в прежнем направлении, на север. В конце пути я открыл новую
прекрасную долину. На вершине одного из холмов брал свое начало студеный и
быстрый ручей. Он пробивался к востоку.
Я пошел по долине. Справа и слева возвышались холмы. Все вокруг
зеленело, цвело, благоухало. Мне казалось, что я в саду, возделанном
руками человека. Каждый куст, каждое деревцо, каждый цветок были одеты в
великолепный наряд. Кокосовые пальмы, апельсиновые и лимонные деревья
росли здесь во множестве, но они были дикие, и лишь на некоторых были
плоды. Я нарвал зеленых лимонов и потом пил воду с лимонным соком. Этот
напиток очень меня освежал и был полезен моему здоровью.
Лишь через три дня я добрался до дому (так я буду теперь называть мою
палатку и пещеру) и с восхищением вспоминал чудесную долину, открытую
мной, представлял себе ее живописное местоположение, ее рощи, богатые
плодовыми деревьями, думал о том, как хорошо она защищена от ветров,
сколько в ней благодатной родниковой воды, и пришел к заключению, что то
место, где я построил себе дом, было выбрано мною неудачно: это одно из
худших мест на всем острове. А придя к такому заключению, я, естественно,
начал мечтать, как бы мне переселиться туда, в цветущую зеленую долину,
где такое изобилие плодов. Нужно было подыскать в этой долине подходящее
место и оградить его от нападения хищников.
Эта мысль долго волновала меня: свежая зелень прекрасной долины так и
манила к себе. Мечты о переселении доставляли мне великую радость. Но,
когда я тщательно обсудил этот план, когда принял в расчет, что теперь из
своей палатки я всегда вижу море и, следовательно, имею хоть маленькую
надежду на благоприятную перемену в моей судьбе, я сказал себе, что мне ни
в коем случае не следует переселяться в долину, со всех сторон закрытую
холмами. Ведь может же так случиться, что волны занесут на этот остров
другого горемыку, потерпевшего крушение в море, и, кто бы ни был этот
несчастный, я буду рад ему, как лучшему другу. Конечно, мало было надежды
на такую случайность, но укрыться среди гор и лесов, в глубине острова,
вдали от моря, значило навеки заточить себя в этой тюрьме и до самой
смерти забыть всякие мечты о свободе.
И все же я так полюбил мою долину, что провел там почти безвыходно
весь конец июля и устроил себе там другое жилье. Я поставил в долине
шалаш, огородил его наглухо крепким двойным частоколом выше человеческого
роста, а промежутки между кольями заложил хворостом; входил же во двор и
выходил со двора по приставной лестнице, как и в моем старом жилище. Таким
образом, я и здесь мог не бояться нападения хищных зверей. Мне так
нравилось в этих новых местах, что я проводил там порою по нескольку
суток; две-три ночи подряд я спал в шалаше, и мне дышалось гораздо
привольнее.
"Теперь у меня на берегу моря есть дом, а в лесу дача", - говорил я
себе. Работы по сооружению этой "дачи" заняли у меня все время до начала
августа.
3 августа я увидел, что развешанные мною гроздья винограда совершенно
высохли и превратились в превосходный изюм. Я тотчас же стал снимать их.
Надо было торопиться, иначе их попортило бы дождем и я лишился бы почти
всех своих зимних запасов, а запасы у меня были богатые: никак не меньше
двухсот очень крупных кистей. Едва только я снял с дерева и отнес в пещеру
последнюю кисть, надвинулись черные тучи и хлынул сильнейший дождь. Он шел
безостановочно два месяца: с 14 августа до половины октября. Порою это был
настоящий потоп, и тогда я не мог выходить из пещеры по нескольку дней.
За это время, к великому моему удовольствию, у меня произошло
приращение семейства. Одна из моих кошек давно уже ушла из дому и где-то
пропадала; я думал, что она околела, и мне было жалко ее, как вдруг в
конце августа она вернулась домой и привела трех котят.
С 14 по 26 августа дожди не прекращались, и я почти не выходил из
дому, так как со времени болезни остерегался попадать под дождь, опасаясь
простуды. Но пока я сидел в пещере, выжидая хорошей погоды, мои запасы
провизии стали подходить к концу, так что два раза я даже рискнул выйти на
охоту. В первый раз я подстрелил козу, а во второй, 26-го, поймал огромную
черепаху, из которой и устроил себе целый обед. Вообще в то время моя еда
распределялась так: на завтрак ветка изюма, на обед кусок козлятины или
черепашьего мяса (испеченного на угольях, так как, к несчастью, мне не в
чем было жарить и варить), на ужин два или три черепашьих яйца.
Все эти двенадцать дней, пока я прятался в пещере от дождя, я
ежедневно по два, по три часа занимался земляными работами, так как давно
уже решил увеличить мой погреб. Я копал и копал его все в одну сторону и
наконец вывел ход наружу, за ограду.
Теперь у меня был сквозной ход; я приладил здесь потайную дверь,
через которую мог свободно выходить и входить, не прибегая к приставной
лестнице. Это было, конечно, удобно, но зато не так спокойно, как прежде:
прежде мое жилье было со всех сторон загорожено, и я мог спать, не
опасаясь врагов; теперь же ничего не стоило пробраться в пещеру: доступ ко
мне был открыт! Не понимаю, впрочем, как я тогда не сообразил, что бояться
мне некого, ибо за все время я не встретил на острове ни одного животного
крупнее козы.
30 сентября. Сегодня печальная годовщина моего прибытия на остров. Я
сосчитал зарубки на столбе, и оказалось, что я живу здесь ровно триста
шестьдесят пять дней!
Посчастливится ли мне когда-нибудь вырваться из этой тюрьмы на
свободу?
Недавно я обнаружил, что у меня осталось очень мало чернил. Надо
будет расходовать их экономнее: до сих пор я вел мои записи ежедневно и
заносил туда всякие мелочи, теперь же буду записывать лишь выдающиеся
события моей жизни.
К этому времени я успел подметить, что периоды дождей здесь
совершенно правильно чередуются с периодами бездождья, и, таким образом,
мог заблаговременно подготовиться и к дождям и к засухе.
Но свой опыт я приобрел дорогой ценой. Об этом свидетельствует хотя
бы такое событие, случившееся со мною в ту пору. Тотчас же после дождей,
когда солнце перешло в Южное полушарие, я решил, что наступило самое
подходящее время для того, чтобы посеять те скудные запасы риса и ячменя,
о которых было сказано выше. Я посеял их и с нетерпением стал ждать
урожая. Но наступили сухие месяцы, в земле не осталось ни капли влаги, и
ни одно зерно не взошло. Хорошо, что я отложил про запас по горсточке рису
и ячменя. Я так и сказал себе: "Лучше не высевать всех семян; ведь здешний
климат мною еще не изучен, и я не знаю наверное, когда следует сеять и
когда собирать урожай". Я очень хвалил себя за эту предосторожность, так
как был уверен, что весь мой посев погиб от засухи. Но велико было мое
удивление, когда через несколько месяцев, едва начались дожди, почти все
мои зерна взошли, как будто я только что посеял их!
Покуда рос и созревал мой хлеб, я сделал одно открытие, которое
впоследствии принесло мне немалую пользу.
Как только прекратились дожди и погода установилась, то есть
приблизительно в ноябре, я отправился на свою лесную дачу. Я не был там
несколько месяцев и с радостью убедился, что все осталось по-старому, в
том самом виде, в каком было при мне. Изменилась только ограда, окружавшая
мой шалаш. Она состояла, как известно, из двойного частокола. Ограда была
цела, но ее колья, для которых я брал росшие поблизости молодые деревца
неизвестной мне породы, пустили длинные побеги, совершенно так, как
пускает их ива, если у нее срезать макушку. Я очень удивился, увидев эти
свежие ветви, и мне было чрезвычайно приятно, что моя ограда вся в зелени.
Я подстриг каждое деревцо, чтобы по возможности придать им всем одинаковый
вид, и они разрослись на диво.
Хотя круглая площадь моей дачи имела до двадцати пяти ярдов в
диаметре, деревья (так я мог теперь называть мои колья) скоро покрыли ее
своими ветвями и давали такую густую тень, что в ней можно было укрыться
от солнца в любое время дня. Поэтому я решил нарубить еще несколько
десятков таких же кольев и вбить их полукругом вдоль всей ограды моего
старого дома. Так я и сделал. Я вбил их в землю в два ряда, отступив от
стены ярдов на восемь. Они принялись, и вскоре у меня образовалась живая
изгородь, которая сначала защищала меня от жары, а впоследствии сослужила
мне и другую, более важную службу.
К этому времени я окончательно убедился в том, что на моем острове
времена года следует разделять не на летний и зимний периоды, а на сухой и
дождливый, причем эти периоды распределяются приблизительно так:
Половина февраля.
Март. Дожди. Солнце стоит в зените.
Половина апреля.
Половина апреля.
Май. Сухо. Солнце перемещается
Июнь. к северу.
Июль.
Половина августа.
Половина августа. Дожди. Солнце снова в
Сентябрь. зените.
Половина октября.
Половина октября
Ноябрь. Сухо. Солнце перемещается
Декабрь. к югу.
Январь.
Половина февраля.
Дождевые периоды могут быть длиннее и короче-это зависит от ветра, -
но в общем я наметил их правильно. Мало-помалу я убедился на опыте, что в
дождливый период мне очень опасно находиться под открытым небом: это
вредно для здоровья. Поэтому перед началом дождей я всякий раз запасался
провизией, чтобы возможно реже выходить за порог и все дождливые месяцы
старался просиживать дома.