Сказка Робинзон Крузо
Читать сказки онлайн / Авторские сказки / Сказки Даниэля Дефо
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Робинзон строит другую лодку, меньших размеров, и пытается объехать вокруг острова
Прошло еще пять лет, и за это время, насколько я могу припомнить, не
произошло никаких чрезвычайных событий.
Жизнь моя протекала по-старому - тихо и мирно; жил я на старом месте
и по-прежнему отдавал все свое время труду и охоте.
Теперь у меня было уже столько зерна, что мне хватало моего посева на
целый год; винограду тоже было вдоволь. Но из-за этого мне пришлось
работать и в лесу и в поле еще больше, чем прежде.
Однако главной моей работой была постройка новой лодки. На этот раз я
не только сделал лодку, но и спустил ее на воду: я вывел ее в бухточку по
узкому каналу, который мне пришлось прорыть на протяжении полумили.
Первую мою лодку, как уже знает читатель, я сделал таких огромных
размеров, что принужден был оставить ее на месте постройки как памятник
моей глупости. Он постоянно напоминал мне о том, что впредь надо быть
умнее.
Теперь я был гораздо опытнее. Правда, на этот раз я построил лодку
чуть не в полумиле от воды, так как ближе не нашел подходящего дерева, но
я был уверен, что мне удастся спустить ее на воду. Я видел, что затеянная
работа на этот раз не превышает моих сил, и твердо решил довести ее до
конца. Почти два года я провозился над постройкой лодки. Мне так страстно
хотелось получить наконец возможность плавать по морю, что я не жалел
никакого труда.
Надо, однако, заметить, что я строил эту новую пирогу совсем не для
того, чтобы покинуть мой остров. С этой мечтой мне пришлось давно
распроститься. Лодка была так мала, что нечего было и думать переплыть на
ней те сорок или больше миль, которые отделяли мой остров от материка.
Теперь у меня была более скромная цель: объехать вокруг острова - и
только. Я уже побывал однажды на противоположном берегу, и открытия,
которые я там сделал, так заинтересовали меня, что мне еще тогда
захотелось осмотреть все окружающее меня побережье.
И вот теперь, когда у меня появилась лодка, я решил во что бы то ни
стало объехать свой остров морем. Прежде чем пуститься в путь, я тщательно
подготовился к предстоящему плаванию. Я смастерил для своей лодочки
крошечную мачту и сшил такой же крошечный парус из кусков парусины,
которой у меня был изрядный запас.
Когда лодка была оснащена, я испытал ее ход и убедился, что под
парусом она идет вполне удовлетворительно. Тогда я пристроил на корме и на
носу небольшие ящички, чтобы уберечь от дождя и от волн провизию, заряды и
прочие нужные вещи, которые я буду брать с собой в дорогу. Для ружья я
выдолбил в дне лодки узкий желоб.
Затем я укрепил раскрытый зонтик, придав ему такое положение, чтобы
он приходился над моей головой и защищал меня от солнца, как навес.
До сих пор время от времени я совершал небольшие прогулки по морю, но
никогда не уходил далеко от моей бухты. Теперь же, когда я намеревался
осмотреть границы моего маленького государства и снарядил свое судно для
дальнего плавания, я снес туда испеченные мною пшеничные хлебцы, глиняный
горшок поджаренного риса и половину козьей туши.
6 ноября я отправился в путь.
Проездил я гораздо дольше, чем рассчитывал. Дело в том, что хотя мой
остров сам по себе был невелик, но, когда я завернул к восточной части его
побережья, передо мной выросла непредвиденная преграда. В этом месте от
берега отделяется узкая гряда скал; иные из них торчат над водой, иные
скрыты в воде. Гряда уходит миль на шесть в открытое море, а дальше, за
скалами еще мили на полторы тянется песчаная отмель. Таким образом, чтобы
обогнуть эту косу, пришлось довольно далеко отъехать от берега. Это было
очень опасно.
Я хотел даже повернуть назад, потому что не мог определить с
точностью, как далеко мне придется пройти открытым морем, пока я обогну
гряду подводных скал, и боялся рисковать. И, кроме того, я не знал,
удастся ли мне повернуть назад. Поэтому я бросил якорь (перед отправлением
в путь я смастерил себе некоторое подобие якоря из обломка железного
крюка, найденного мною на корабле), взял ружье и сошел на берег. Высмотрев
невдалеке довольно высокую горку, я взобрался на нее, смерил на глаз длину
скалистой гряды, которая отсюда была отлично видна, и решил рискнуть.
Но не успел я добраться до этой гряды, как очутился на страшной
глубине и вслед за тем попал в могучую струю морского течения. Меня
завертело, как в мельничном шлюзе, подхватило и понесло. О том, чтобы
поворотить к берегу или свернуть в сторону, нечего было и думать. Все, что
я смог сделать, это держаться у самого края течения и стараться не попасть
в середину.
Между тем меня уносило все дальше и дальше. Будь хоть небольшой
ветерок, я мог бы поднять парус, но на море стоял полный штиль. Я работал
веслами изо всех сил, однако справиться с течением не мог и уже прощался с
жизнью. Я знал, что через несколько миль то течение, в которое я попал,
сольется с другим течением, огибающим остров, и что, если до той поры мне
не удастся свернуть в сторону, я безвозвратно погиб. А между тем я не
видел никакой возможности свернуть.
Спасения не было: меня ожидала верная смерть - и не в волнах морских,
потому что море было спокойно, а от голода. Правда, на берегу я нашел
черепаху, такую большую, что еле мог поднять ее, и взял с собой в лодку.
Был у меня также порядочный запас пресной воды - я захватил самый большой
из моих глиняных кувшинов. Но что это значило для жалкого существа,
затерявшегося в безграничном океане, где можно проплыть тысячу миль, не
увидев признаков земли!
О своем пустынном, заброшенном острове я вспоминал теперь как о
земном рае, и единственным моим желанием было вернуться в этот рай. Я
страстно простирал к нему руки.
- О пустыня, даровавшая мне счастье! - восклицал я. - Мне уже никогда
не увидеть тебя. О, что со мной будет? Куда уносят меня беспощадные волны?
Каким неблагодарным я был, когда роптал на свое одиночество и проклинал
этот прекрасный остров!
Да, теперь мой остров был для меня дорог и мил, и мне было горько
думать, что я должен навеки проститься с надеждой вновь увидеть его.
Меня несло и несло в беспредельную водную даль. Но, хотя я испытывал
смертельный испуг и отчаяние, я все же не поддавался этим чувствам и
продолжал грести не переставая, стараясь направить лодку на север, чтобы
пересечь течение и обогнуть рифы.
Вдруг около полудня потянул ветерок. Это меня ободрило. Но
представьте мою радость, когда ветерок начал быстро свежеть и через
полчаса превратился в хороший ветер!
К этому времени меня угнало далеко от моего острова. Поднимись в ту
пору туман, мне пришел бы конец!
Со мною не было компаса, и, если бы я потерял из виду мой остров, я
не знал бы, куда держать путь. Но, на мое счастье, был солнечный день и
ничто не предвещало тумана.
Я поставил мачту, поднял парус и стал править на север, стараясь
выбиться из течения.
Как только моя лодка повернула по ветру и пошла наперерез течению, я
заметил в нем перемену: вода стала гораздо светлее. Я понял, что течение
по какой-то причине начинает ослабевать, так как раньше, когда оно было
быстрее, вода была все время мутная. И в самом деле, вскоре я увидел
вправо от себя, на востоке, утесы (их можно было различить издалека по
белой пене волн, бурливших вокруг каждого из них). Эти-то утесы и
замедляли течение, преграждая ему путь.
Вскоре я убедился, что они не только замедляют течение, а еще
разбивают его на две струи, из которых главная лишь слегка отклоняется к
югу, оставляя утесы влево, а другая круто заворачивает назад и
направляется на северо-запад.
Только тот, кто знает по опыту, что значит получить помилование, стоя
на эшафоте, или спастись от разбойников в ту последнюю минуту, когда нож
уже приставлен к горлу, поймет мой восторг при этом открытии.
С бьющимся от радости сердцем направил я свою лодку в обратную струю,
подставил парус попутному ветру, который посвежел еще более, и весело
понесся назад.
Около пяти часов вечера я подошел к берегу и, высмотрев удобное
местечко, причалил.
Нельзя описать ту радость, которую я испытал, когда почувствовал под
собой твердую землю!
Каким милым показалось мне каждое деревцо моего благодатного острова!
С горячей нежностью смотрел я на эти холмы и долины, которые только вчера
вызывали тоску в моем сердце. Как радовался я, что снова увижу свои поля,
свои рощи, свою пещеру, своего верного пса, своих коз! Какой красивой
показалась мне дорога от берега к моему шалашу!
Был уже вечер, когда я добрался до своей лесной дачи. Я перелез через
ограду, улегся в тени и, чувствуя страшную усталость, скоро заснул.
Но каково было мое изумление, когда меня разбудил чей-то голос. Да,
это был голос человека! Здесь, на острове, был человек, и он громко кричал
среди ночи:
- Робин, Робин, Робин Крузо! Бедный Робин Крузо! Куда ты попал, Робин
Крузо? Куда ты попал? Где ты был?
Измученный продолжительной греблей, я спал таким крепким сном, что не
сразу мог проснуться, и мне долго казалось, что я слышу этот голос во сне.
Но крик назойливо повторялся:
- Робин Крузо, Робин Крузо!
Наконец я очнулся и понял, где я. Первым моим чувством был страшный
испуг. Я вскочил, дико озираясь, и вдруг, подняв голову, увидел на ограде
своего попугая.
Конечно, я сейчас же догадался, что он-то и выкрикивал эти слова:
точно таким же жалобным голосом я часто говорил при нем эти самые фразы, и
он отлично их затвердил. Сядет, бывало, мне на палец, приблизит клюв к
моему лицу и причитает уныло: "Бедный Робин Крузо! Где ты был и куда ты
попал?"
Но, даже убедившись, что это был попугай, и понимая, что, кроме
попугая, некому тут и быть, я еще долго не мог успокоиться.
Я совершенно не понимал, во-первых, как он попал на мою дачу,
во-вторых, почему он прилетел именно сюда, а не в другое место.
Но так как у меня не было ни малейшего сомнения, что это он, мой
верный Попка, то, не ломая головы над вопросами, я назвал его по имени и
протянул ему руку. Общительная птица сейчас же села мне на палец и
повторила опять:
- Бедный Робин Крузо! Куда ты попал?
Попка точно радовался, что снова видит меня. Покидая шалаш, я посадил
его на плечо и унес с собой.
Неприятные приключения моей морской экспедиции надолго отбили у меня
охоту плавать по морю, и много дней я размышлял об опасностях, которым
подвергался, когда меня несло в океан.
Конечно, было бы хорошо иметь лодку на этой стороне острова, поближе
к моему дому, но как привести ее оттуда, где я оставил ее? Обогнуть мой
остров с востока - от одной мысли об этом у меня сжималось сердце и
холодела кровь. Как обстоит дело на другой стороне острова, я не имел
никакого понятия. Что, если течение по ту сторону такое же быстрое, как и
по эту? Разве не может оно швырнуть меня на прибрежные скалы с той же
силой, с какой другое течение уносило меня в открытое море. Словом, хотя
постройка этой лодки и спуск ее на воду стоили мне большого труда, я
решил, что все же лучше остаться без лодки, чем рисковать из-за нее
головой.
Нужно сказать, что теперь я стал гораздо искуснее во всех ручных
работах, каких требовали условия моей жизни. Когда я очутился на острове,
я совершенно не умел обращаться с топором, а теперь я мог бы при случае
сойти за хорошего плотника, особенно если принять в расчет, как мало было
у меня инструментов.
Я и в гончарном деле (совсем неожиданно!) сделал большой шаг вперед:
устроил станок с вертящимся кругом, отчего моя работа стала и быстрее и
лучше; теперь вместо корявых изделий, на которые было противно смотреть, у
меня выходила очень неплохая посуда довольно правильной формы.
Но никогда я, кажется, так не радовался и не гордился своей
изобретательностью, как в тот день, когда мне удалось сделать трубку.
Конечно, моя трубка была первобытного вида - из простой обожженной глины,
как и все мои гончарные изделия, и вышла она не очень красивой. Но она
была достаточно крепка и хорошо пропускала дым, а главное - это была
все-таки трубка, о которой я столько мечтал, так как привык курить с очень
давнего времени. На нашем корабле были трубки, но, когда я перевозил
оттуда вещи, я не знал, что на острове растет табак, и решил, что не стоит
их брать.
К атому времени я обнаружил, что мои запасы пороха начинают заметно
убывать. Это чрезвычайно встревожило и огорчило меня, так как нового
пороха достать было неоткуда. Что же я буду делать, когда у меня выйдет
весь порох? Как я буду тогда охотиться на коз и птиц? Неужели я до конца
моих дней останусь без мясной пищи?
Робинзон строит другую лодку, меньших размеров, и пытается объехать вокруг острова
Прошло еще пять лет, и за это время, насколько я могу припомнить, не
произошло никаких чрезвычайных событий.
Жизнь моя протекала по-старому - тихо и мирно; жил я на старом месте
и по-прежнему отдавал все свое время труду и охоте.
Теперь у меня было уже столько зерна, что мне хватало моего посева на
целый год; винограду тоже было вдоволь. Но из-за этого мне пришлось
работать и в лесу и в поле еще больше, чем прежде.
Однако главной моей работой была постройка новой лодки. На этот раз я
не только сделал лодку, но и спустил ее на воду: я вывел ее в бухточку по
узкому каналу, который мне пришлось прорыть на протяжении полумили.
Первую мою лодку, как уже знает читатель, я сделал таких огромных
размеров, что принужден был оставить ее на месте постройки как памятник
моей глупости. Он постоянно напоминал мне о том, что впредь надо быть
умнее.
Теперь я был гораздо опытнее. Правда, на этот раз я построил лодку
чуть не в полумиле от воды, так как ближе не нашел подходящего дерева, но
я был уверен, что мне удастся спустить ее на воду. Я видел, что затеянная
работа на этот раз не превышает моих сил, и твердо решил довести ее до
конца. Почти два года я провозился над постройкой лодки. Мне так страстно
хотелось получить наконец возможность плавать по морю, что я не жалел
никакого труда.
Надо, однако, заметить, что я строил эту новую пирогу совсем не для
того, чтобы покинуть мой остров. С этой мечтой мне пришлось давно
распроститься. Лодка была так мала, что нечего было и думать переплыть на
ней те сорок или больше миль, которые отделяли мой остров от материка.
Теперь у меня была более скромная цель: объехать вокруг острова - и
только. Я уже побывал однажды на противоположном берегу, и открытия,
которые я там сделал, так заинтересовали меня, что мне еще тогда
захотелось осмотреть все окружающее меня побережье.
И вот теперь, когда у меня появилась лодка, я решил во что бы то ни
стало объехать свой остров морем. Прежде чем пуститься в путь, я тщательно
подготовился к предстоящему плаванию. Я смастерил для своей лодочки
крошечную мачту и сшил такой же крошечный парус из кусков парусины,
которой у меня был изрядный запас.
Когда лодка была оснащена, я испытал ее ход и убедился, что под
парусом она идет вполне удовлетворительно. Тогда я пристроил на корме и на
носу небольшие ящички, чтобы уберечь от дождя и от волн провизию, заряды и
прочие нужные вещи, которые я буду брать с собой в дорогу. Для ружья я
выдолбил в дне лодки узкий желоб.
Затем я укрепил раскрытый зонтик, придав ему такое положение, чтобы
он приходился над моей головой и защищал меня от солнца, как навес.
До сих пор время от времени я совершал небольшие прогулки по морю, но
никогда не уходил далеко от моей бухты. Теперь же, когда я намеревался
осмотреть границы моего маленького государства и снарядил свое судно для
дальнего плавания, я снес туда испеченные мною пшеничные хлебцы, глиняный
горшок поджаренного риса и половину козьей туши.
6 ноября я отправился в путь.
Проездил я гораздо дольше, чем рассчитывал. Дело в том, что хотя мой
остров сам по себе был невелик, но, когда я завернул к восточной части его
побережья, передо мной выросла непредвиденная преграда. В этом месте от
берега отделяется узкая гряда скал; иные из них торчат над водой, иные
скрыты в воде. Гряда уходит миль на шесть в открытое море, а дальше, за
скалами еще мили на полторы тянется песчаная отмель. Таким образом, чтобы
обогнуть эту косу, пришлось довольно далеко отъехать от берега. Это было
очень опасно.
Я хотел даже повернуть назад, потому что не мог определить с
точностью, как далеко мне придется пройти открытым морем, пока я обогну
гряду подводных скал, и боялся рисковать. И, кроме того, я не знал,
удастся ли мне повернуть назад. Поэтому я бросил якорь (перед отправлением
в путь я смастерил себе некоторое подобие якоря из обломка железного
крюка, найденного мною на корабле), взял ружье и сошел на берег. Высмотрев
невдалеке довольно высокую горку, я взобрался на нее, смерил на глаз длину
скалистой гряды, которая отсюда была отлично видна, и решил рискнуть.
Но не успел я добраться до этой гряды, как очутился на страшной
глубине и вслед за тем попал в могучую струю морского течения. Меня
завертело, как в мельничном шлюзе, подхватило и понесло. О том, чтобы
поворотить к берегу или свернуть в сторону, нечего было и думать. Все, что
я смог сделать, это держаться у самого края течения и стараться не попасть
в середину.
Между тем меня уносило все дальше и дальше. Будь хоть небольшой
ветерок, я мог бы поднять парус, но на море стоял полный штиль. Я работал
веслами изо всех сил, однако справиться с течением не мог и уже прощался с
жизнью. Я знал, что через несколько миль то течение, в которое я попал,
сольется с другим течением, огибающим остров, и что, если до той поры мне
не удастся свернуть в сторону, я безвозвратно погиб. А между тем я не
видел никакой возможности свернуть.
Спасения не было: меня ожидала верная смерть - и не в волнах морских,
потому что море было спокойно, а от голода. Правда, на берегу я нашел
черепаху, такую большую, что еле мог поднять ее, и взял с собой в лодку.
Был у меня также порядочный запас пресной воды - я захватил самый большой
из моих глиняных кувшинов. Но что это значило для жалкого существа,
затерявшегося в безграничном океане, где можно проплыть тысячу миль, не
увидев признаков земли!
О своем пустынном, заброшенном острове я вспоминал теперь как о
земном рае, и единственным моим желанием было вернуться в этот рай. Я
страстно простирал к нему руки.
- О пустыня, даровавшая мне счастье! - восклицал я. - Мне уже никогда
не увидеть тебя. О, что со мной будет? Куда уносят меня беспощадные волны?
Каким неблагодарным я был, когда роптал на свое одиночество и проклинал
этот прекрасный остров!
Да, теперь мой остров был для меня дорог и мил, и мне было горько
думать, что я должен навеки проститься с надеждой вновь увидеть его.
Меня несло и несло в беспредельную водную даль. Но, хотя я испытывал
смертельный испуг и отчаяние, я все же не поддавался этим чувствам и
продолжал грести не переставая, стараясь направить лодку на север, чтобы
пересечь течение и обогнуть рифы.
Вдруг около полудня потянул ветерок. Это меня ободрило. Но
представьте мою радость, когда ветерок начал быстро свежеть и через
полчаса превратился в хороший ветер!
К этому времени меня угнало далеко от моего острова. Поднимись в ту
пору туман, мне пришел бы конец!
Со мною не было компаса, и, если бы я потерял из виду мой остров, я
не знал бы, куда держать путь. Но, на мое счастье, был солнечный день и
ничто не предвещало тумана.
Я поставил мачту, поднял парус и стал править на север, стараясь
выбиться из течения.
Как только моя лодка повернула по ветру и пошла наперерез течению, я
заметил в нем перемену: вода стала гораздо светлее. Я понял, что течение
по какой-то причине начинает ослабевать, так как раньше, когда оно было
быстрее, вода была все время мутная. И в самом деле, вскоре я увидел
вправо от себя, на востоке, утесы (их можно было различить издалека по
белой пене волн, бурливших вокруг каждого из них). Эти-то утесы и
замедляли течение, преграждая ему путь.
Вскоре я убедился, что они не только замедляют течение, а еще
разбивают его на две струи, из которых главная лишь слегка отклоняется к
югу, оставляя утесы влево, а другая круто заворачивает назад и
направляется на северо-запад.
Только тот, кто знает по опыту, что значит получить помилование, стоя
на эшафоте, или спастись от разбойников в ту последнюю минуту, когда нож
уже приставлен к горлу, поймет мой восторг при этом открытии.
С бьющимся от радости сердцем направил я свою лодку в обратную струю,
подставил парус попутному ветру, который посвежел еще более, и весело
понесся назад.
Около пяти часов вечера я подошел к берегу и, высмотрев удобное
местечко, причалил.
Нельзя описать ту радость, которую я испытал, когда почувствовал под
собой твердую землю!
Каким милым показалось мне каждое деревцо моего благодатного острова!
С горячей нежностью смотрел я на эти холмы и долины, которые только вчера
вызывали тоску в моем сердце. Как радовался я, что снова увижу свои поля,
свои рощи, свою пещеру, своего верного пса, своих коз! Какой красивой
показалась мне дорога от берега к моему шалашу!
Был уже вечер, когда я добрался до своей лесной дачи. Я перелез через
ограду, улегся в тени и, чувствуя страшную усталость, скоро заснул.
Но каково было мое изумление, когда меня разбудил чей-то голос. Да,
это был голос человека! Здесь, на острове, был человек, и он громко кричал
среди ночи:
- Робин, Робин, Робин Крузо! Бедный Робин Крузо! Куда ты попал, Робин
Крузо? Куда ты попал? Где ты был?
Измученный продолжительной греблей, я спал таким крепким сном, что не
сразу мог проснуться, и мне долго казалось, что я слышу этот голос во сне.
Но крик назойливо повторялся:
- Робин Крузо, Робин Крузо!
Наконец я очнулся и понял, где я. Первым моим чувством был страшный
испуг. Я вскочил, дико озираясь, и вдруг, подняв голову, увидел на ограде
своего попугая.
Конечно, я сейчас же догадался, что он-то и выкрикивал эти слова:
точно таким же жалобным голосом я часто говорил при нем эти самые фразы, и
он отлично их затвердил. Сядет, бывало, мне на палец, приблизит клюв к
моему лицу и причитает уныло: "Бедный Робин Крузо! Где ты был и куда ты
попал?"
Но, даже убедившись, что это был попугай, и понимая, что, кроме
попугая, некому тут и быть, я еще долго не мог успокоиться.
Я совершенно не понимал, во-первых, как он попал на мою дачу,
во-вторых, почему он прилетел именно сюда, а не в другое место.
Но так как у меня не было ни малейшего сомнения, что это он, мой
верный Попка, то, не ломая головы над вопросами, я назвал его по имени и
протянул ему руку. Общительная птица сейчас же села мне на палец и
повторила опять:
- Бедный Робин Крузо! Куда ты попал?
Попка точно радовался, что снова видит меня. Покидая шалаш, я посадил
его на плечо и унес с собой.
Неприятные приключения моей морской экспедиции надолго отбили у меня
охоту плавать по морю, и много дней я размышлял об опасностях, которым
подвергался, когда меня несло в океан.
Конечно, было бы хорошо иметь лодку на этой стороне острова, поближе
к моему дому, но как привести ее оттуда, где я оставил ее? Обогнуть мой
остров с востока - от одной мысли об этом у меня сжималось сердце и
холодела кровь. Как обстоит дело на другой стороне острова, я не имел
никакого понятия. Что, если течение по ту сторону такое же быстрое, как и
по эту? Разве не может оно швырнуть меня на прибрежные скалы с той же
силой, с какой другое течение уносило меня в открытое море. Словом, хотя
постройка этой лодки и спуск ее на воду стоили мне большого труда, я
решил, что все же лучше остаться без лодки, чем рисковать из-за нее
головой.
Нужно сказать, что теперь я стал гораздо искуснее во всех ручных
работах, каких требовали условия моей жизни. Когда я очутился на острове,
я совершенно не умел обращаться с топором, а теперь я мог бы при случае
сойти за хорошего плотника, особенно если принять в расчет, как мало было
у меня инструментов.
Я и в гончарном деле (совсем неожиданно!) сделал большой шаг вперед:
устроил станок с вертящимся кругом, отчего моя работа стала и быстрее и
лучше; теперь вместо корявых изделий, на которые было противно смотреть, у
меня выходила очень неплохая посуда довольно правильной формы.
Но никогда я, кажется, так не радовался и не гордился своей
изобретательностью, как в тот день, когда мне удалось сделать трубку.
Конечно, моя трубка была первобытного вида - из простой обожженной глины,
как и все мои гончарные изделия, и вышла она не очень красивой. Но она
была достаточно крепка и хорошо пропускала дым, а главное - это была
все-таки трубка, о которой я столько мечтал, так как привык курить с очень
давнего времени. На нашем корабле были трубки, но, когда я перевозил
оттуда вещи, я не знал, что на острове растет табак, и решил, что не стоит
их брать.
К атому времени я обнаружил, что мои запасы пороха начинают заметно
убывать. Это чрезвычайно встревожило и огорчило меня, так как нового
пороха достать было неоткуда. Что же я буду делать, когда у меня выйдет
весь порох? Как я буду тогда охотиться на коз и птиц? Неужели я до конца
моих дней останусь без мясной пищи?